Сергей Качуренко
Флигель №10-бис
Часть первая
Беда не ходит в одиночку
Киев. 1 сентября 2015 года.
Вторник. 7.00.
Резвый мотивчик телефонного будильника напомнил визжание бормашины дантиста. Юрко спросонья поморщился и натянул на голову одеяло. Нащупал ерзавший по тумбе смартфон, отключил звук и сунул под подушку. Затаив дыхание, стал прислушиваться.
В доме господствовала тишина, отчего дождевая капель за окном казалась барабанной дробью в преддверии опасного циркового номера. Настроение без того на нуле. Радостный трепет, накануне долгожданной встречи с любимой девушкой, улетучился вечером. Беспокойный сон поглотил остатки оптимизма, а наутро пробудилась меланхолия с нотками недовольства и тоски.
Мысли, с которыми засыпал, накатили с новой силой. Прежде всего, о войне, в реальность которой трудно поверить и о том, что отголоски этого сумасшествия все чаще докатываются до столицы.
«Стоп! Хандра атакует! ‒ отбросив одеяло, приподнялся и потряс головой. ‒ Не бывать этому! Пора бы на учебу настроиться. Выпускной курс все-таки. Быстренько встал и взбодрился!».
Собрав всю волю в кулак, он соскочил с кровати и босиком прошлепал к окну. Утопающие в зелени холмы древнего Зверинца напоминали ухоженную оранжерею с омытой листвой, но взгляд не радовали. Даже небесное светило, выглянувшее меж грозовых туч, не пробудило у Юрка оптимизма.
– Соберись же, наконец! – зло пробурчал, влепил себе подзатыльник и снова прислушался:
«Точно в доме ни души. Кого же доставать для поднятия тонуса? Дашка убежала на кафедру. Отец заранее предупредил, что рано уедет на работу, а мама вторые сутки домой не приходит. Госпиталь переполнен ранеными с фронта. Посему, печальный клоун, разбирайся сам со своей хандрой. Заодно определись, откуда веет дурным предчувствием. Может, не выспался? Но раздупляться все же придется».
Поразмыслив, сымитировал экспресс-гимнастику и пару минут постоял под холодным душем. Бестолку! Не подсобила и убойная доза свежезаваренного кофе с увесистым бутербродом в придачу.
Заперев входную дверь и отметив, что дождь закончился, Юрий Богданович Скорик отрешенно продефилировал до калитки. Где и лопнуло терпение:
«Сколько можно ныть?! Слизняк, амеба бесхребетная! Тоже мне – без пяти минут юрист и будущий сыщик. Как с такой миной показываться Тане на глаза? Посмеется и скажет, что Скорик лето красное зря пропел. А вот и не зря!».
После накачки заторможенность отступила. В памяти промелькнули эпизоды минувшего лета: практика в адвокатской конторе отца, марш-броски и тренировки на выживание в военно-спортивном лагере под Киевом, суточные дежурства в офисе волонтерского центра при военном госпитале.
Достаточно всего, чтобы похвалиться перед любимой девушкой Танюшей Громыко.
* * *С первого дня их знакомства сердце Юрия Скорика забилось в неведомом ранее трепетном ритме. Случилось это три года назад на собрании первокурсников факультета правоведения Киево-Могилянской академии. Впервые увидев Таню, он ощутил себя покоренным и безоговорочно завоеванным. Оттого и не думал сопротивляться – сдался без боя.
Поначалу Юрко был сражен наповал неординарной внешностью миниатюрной улыбчивой девушки. Ее точеной фигурой, бездонными серо-голубыми глазами и огненно-рыжими локонами. Но позже оценил добродушный неунывающий нрав, искрометное чувство юмора и завидную сообразительность. На каком-то этапе стал опасаться: «Похоже, я растворяюсь в целостности Таниного характера. Не потерять бы собственную индивидуальность». Но к счастью Амика не относилась к числу избалованных и взбалмошных барышень. Тех, кто ради поднятия самооценки, окружает себя недалекими воздыхателями.
Свое необычное прозвище она получила в раннем детстве, когда училась выговаривать фамилию Громыко. Как не старалась, а выходило потешно – Амика. И только в школе Таня узнала значение этого слова. Оказалось, что «амика» переводится с итальянского языка как верная подружка. Поэтому и старалась быть таковой для сверстников.
Родители Тани – предприниматели среднего звена, с малолетства привили ей любовь к спорту. Еще в детском саду определили единственную дочь в секцию художественной гимнастики, хотя высоких спортивных титулов она не достигла. Якобы из-за того, что недоразвились бойцовские качества, обязывающие самоотверженно стремиться к победе. Такой вердикт вынес Амике тренер, а Юрко, когда узнал об этом – заочно посмеялся над новоявленным Макаренко:
‒ Тоже мне, олимпиец! Чего ж он сборную Украины не тренирует? У тебя, Танюша, волевых качеств – вагон и маленькая тележка. При желании любому нос утрешь.
И верная подружка утирала … в первую очередь самому Скорику. Бывали дни, когда он впадал в уныние, переживая из-за «хвостов» и неудов. Амика слету хватала ухажера за грудки и, заглядывая в глаза, выговаривала:
‒ Кончай киснуть, мужчина! Не то будем на пару учиться плавать. Я-то просто не умею, а ты воды боишься, как огня. И высоты тоже. Не поможет плавание, прыгнем с парашютами.
Таня без опасения бомбила самолюбие Юрка. Ему же оставалось хвататься за виртуальный шиворот и стараться вытащить себя из хандры.
Очередной надлом произошел на Майдане. Той самой ночью, когда беркутовцы разгромили студенческий лагерь под стелой Независимости. Им обоим здорово перепало. Добежав до Михайловского монастыря и оказавшись под опекой медиков, Скорик увидел огромный кровоподтек на плече Амики. Тут же позабыл о своем рассеченном затылке и в очередной раз пал духом. Позже и вовсе погряз в переживаниях и страхах, предполагая, что рано или поздно митингующих разгонят бронетехникой. К счастью Амика всегда была рядом, а Юрко, глядя на неунывающую и решительно настроенную подружку, старался бодриться и вскорости оклемался. Отбросив опасения, утвердился в победе. Старался быть более собранным и решительным.
* * *Похожая незадача случилась и теперь – в первый день осени 2015-го года. Все лето он с нетерпением и трепетом ожидал встречи с Амикой. Отсчитывал дни и часы, а в результате диагностировал у себя полный расколбас и кромешный облом.
Они не виделись без малого два месяца. Поначалу Таня гостила у бабушки в Беларуси, а в конце июля укатила с родителями к морю. В Киев вернулась два дня назад и, созвонившись с Юрком, предложила для остроты ощущений помаяться еще немного…
* * *Перед началом собрания факультета Скорик отметился у старосты группы и успел перездороваться с доброй половиной сокурсников. Только Тани нигде не было видно. Расположившись как всегда на галерке, он наблюдал за входом в аудиторию, стараясь не выказывать обеспокоенности. Наконец, появилась Амика в ослепительно белом платьице – умеренно коротком с открытыми плечами. Новый выходной наряд как нельзя лучше подчеркивал шоколадный загар и выгоревшие на солнце локоны, собранные по бокам в игривые хвостики.
Переговариваясь с подружками, Таня то и дело озиралась по сторонам. Заприметив Скорика, улыбнулась и помахала рукой. Окрыленно взмыла на галерку и с разбега умостилась рядом. Юрку же с небывалым трудом удавалось сохранить степенность на раскрасневшемся от волнения лице.
‒ Вечно ты опаздываешь, ‒ проворчал и потупился, пряча улыбку.
‒ И тебе, Скорик, пламенный привет! – Таня чмокнула его в щеку и вручила рюкзачок. – Держи, оруженосец! Чтоб ты знал – девушки не опаздывают, а задерживаются. А то сидит такой…
Ее слова и разноголосый студенческий гомон заглушил раскатистый профессорский баритон, усиленный акустическими колонками:
‒ Раз, раз. Прошу тишины! Приветствую выпускной курс…
Юрко делал вид, будто слушает декана, но его естество витало в виртуальных сиреневых облаках. Сердце учащенно билось и норовило вырваться из груди, а все из-за близкого дыхания Амики и прикосновения к мягкой коже ее рюкзачка, пахнувшей свежевыкошенной травой и полевыми цветами.
Таня глянула на воздыхателя и, конечно же, обо всем догадалась. Улыбнувшись, покрыла своей теплой ладошкой дрогнувшую пятерню Скорика, которому тут же захотелось вскочить и громогласно объясниться в любви. Вместо этого он изображал степенность, как и подобает галантному кавалеру.
Амика склонила голову и прошептала:
‒ Ты чего, как из-за угла мешком стукнутый? Как всегда переживаешь по поводу и без? Я по телику видела, как вчера рвануло под Радой. Кошмар! О чем думал этот парень, когда бросал гранату в людей?
– Отец говорит, что его зомбировали.
– Кто?
– Да кто угодно. Разве мало развелось доморощенных экспертов-политологов. Они и подливают масла в огонь. Но ты не подумай… я рад тебя видеть… ты моя…
‒ Тише, ‒ Таня легонько стиснула его руку. – Потом все скажешь.
Спустя полтора часа воодушевленные напутствием студенты высыпали на площадь перед главным корпусом. Направляясь к станции метро, растянулись по мостовой длинной галдящей колонной. После непродолжительной поездки вышли на Майдан и по традиции посидели на ступенях у стелы Независимости. Прошлись по аллее Героев Небесной Сотни, возложили цветы и постояли возле поминальной церквушки. Оттуда разбрелись кто куда, распрощавшись до вечера.
Таня предложила пройтись по Крещатику:
‒ Пошли любимый. Буду тебя выгуливать. Видок до сих пор расквашенный.
‒ Накрыло малеха, ‒ признался Скорик. – Я так ждал, так настраивался. Ко всему еще дурное предчувствие без повода. С утра не могу отогнать.
Амика ткнула его кулаком в плечо и предупредила:
‒ Подбери слюни, а то поедем в Гидропарк. Прыгнешь с парашютом, и все пройдет.
‒ Я почти в норме. Теперь, когда ты рядом…
‒ Ну, так развлекай даму сердца! До вечера времени хватит. Для начала угостил бы мороженным. Не откажусь и от хот-дога.
Скорик, наконец, заулыбался. Призадумался, куда пойти, но не ко времени запиликал мобильник в заднем кармане джинсов.
‒ Эсэмэска пришла. Наверное, мама интересуется, как у нас прошло, ‒ сказал, открывая текст. – Хотя нет. Что-то случилось.
Остановившись, прочел: «У папы неприятности. Срочно поезжай домой». Чертыхнулся оттого, что долгожданное свидание придется прервать и отказаться от участия в студенческих посиделках, организованных старостой группы в кафе «Олива» на Пушкинской.
Потоптавшись на месте, промямлил:
‒ Прости, Танюша. Мне срочно нужно домой. Понимаешь…
‒ Ну, началось! – Амика свела брови и подбоченилась. – Вот так всегда, Скорик! Я как дура все лето ждала. Скучала, между прочим! А любимый показал свою кислую мину и сразу в норку к мамочке под крылышко.
‒ Ну, прости! Дело не в маме. Она сутками на работе.
‒ Иди ты! ‒ стряхнув с плеча его руку и выхватив рюкзачок, Таня отошла в сторону. – Можешь не оправдываться. Хочешь – уходи! Нюни распускать не стану.
‒ Ну и ладно! – нежданно для себя вспылил Юрко. – Ты же слова не даешь сказать! Не хочешь слушать – не надо. Скатертью дорожка!
По-военному развернулся и зашагал к метро, но вскорости поостыл, стал притормаживать и корить себя за горячность:
«Вот придурок! Чего сорвался, великое цэбэ?! Амику можно понять. Но что могло случиться с отцом? Вот тебе и предчувствие! Точно беда сама не ходит. Нужно маме позвонить! Хотя нет! Первым делом догнать Амику».
Вытянув шею, стал озираться, но бестолку.
«Так тому и быть», ‒ отмахнулся и пробежался до входа в метро.
* * *Юрий Богданович Скорик явился на свет 18 августа 1995 года в родзале первого киевского роддома на Печерске. Временами буйствовал, но чаще сладко спал, прибавляя в весе под присмотром счастливой мамочки и сердобольных акушерок.
За неделю до этого семейство Скориков отпраздновало четвертую годовщину со дня рождения своего первенца – егозливой и требовательной не по годам Дарки. Таким необычным прозвищем на английский манер прозвали Юркину сестру Дарью Богдановну. Из-за того, что в наследство от папы ей достались черные, как смоль вьющиеся волосы.
Сам же глава семейства прибывал на седьмом небе от счастья. Хоть имел утомленный вид из-за череды праздничных застолий. Но, не взирая ни на что, исправно тянул служебную лямку.
Юркин отец – капитан милиции Скорик, несмотря на молодой возраст, занимал ответственную руководящую должность. В канун своего тридцатилетия Богдан Михайлович предстал перед подчиненными, в качестве шефа убойного отдела. Выражаясь официальным языком – вступил в должность начальника отдела угрозыска по борьбе с тяжкими преступлениями Печерского районного управления внутренних дел.
Мама новорожденного перед уходом в декрет работала врачом-травматологом в поликлинике водников на Подоле. Ольга Петровна занималась любимым делом, но на первом месте для нее всегда оставались семья и домашний очаг. Что и повлияло на совместное решение увеличить состав семейства, не принимая во внимание ненадлежащие жилищные условия и скромное финансовое обеспечение.
В те годы Скорики делили жилплощадь с родителями Богдана Михайловича. Старшее поколение ютилось в крохотной угловой комнатушке, а молодым были отданы во владение комната побольше и проходная зала рядом с кухней. Сама же квартира располагалась в цокольном этаже особняка, некогда принадлежавшего киевскому банкиру Ковальчуку. Добротное трехэтажное строение примыкало к таким же дореволюционным постройкам Староникольского переулка в глубине глухого двора с проходами через подворотни на улицы Аистова и Январского восстания. Теперь эти улицы переименованы в Левандовскую и Ивана Мазепы.
Дедушка Юрка – Михаил Павлович Скорик с юношеских лет трудился токарем на оборонном заводе «Арсенал» имени Ленина. Передовик производства не упускал случая упомянуть, что происходит из древнего рода знатных киевских пушкарей. Со своей супругой Марией Филипповной он познакомился во времена хрущевской оттепели в небольшой деревушке на Черкащине, где вместе с коллегами оказывал плановую помощь труженикам села в уборке урожая свеклы. В итоге умыкнул дивчину у родителей и перевез в свою киевскую квартиру, где обитал в одиночку. Родители Михаила Павловича умерли в один год вскоре после окончания мировой войны.
Как и положено молодые расписались. Спустя полтора года в семье преданного коммуниста и задорной комсомолки Маши появился на свет любимый сынишка Богдан. Мария Филипповна по выходу из декрета выучилась на культпросветработника и стала хормейстером в заводском дворце культуры.
Шли годы, Богдан Михайлович подрастал. Дождливым весенним вечером он познакомил родителей со своей невестой. Ольга Петровна заканчивала интернатуру столичного мединститута, а родом, как и будущая свекровь, оказалась из черкасской глубинки. Мария Филипповна сразу поладила и спелась с землячкой в прямом и переносном смысле, а Михаил Павлович, хоть и не считал себя подкаблучником, но старался не перечить жене.
Ко всему он гордился выбором сына посвятить жизнь борьбе с преступностью. Даже добился для него направления в школу милиции от комитета комсомола и дирекции завода.
После выпуска и распределения новоиспеченный лейтенант Скорик был назначен зональным инспектором угрозыска в родном районе. Весьма скоро зарекомендовал себя сугубо с положительной стороны. Стал уверенно продвигаться по служебной лестнице, продолжал заочно учиться. Ко времени появления на свет своего первенца получил юридический диплом Киевского университета. Заслужил немало наград и пользовался авторитетом не только среди коллег, но и в кругах подучетного контингента. Дослужился до подполковника, занимая должность замначальника районного управления по оперативной работе.
Когда же Юрко получал аттестат зрелости, отец выкупил на Зверинецких холмах участок земли с ветхим домиком в придачу. Раньше там обитала давняя знакомая самых старших Скориков. Пенсионерка собралась перебраться к детям в Прибалтику, оттого продавала участок недорого. Тем не менее, семейству Скориков пришлось собирать воедино все сбережения, да еще и занимать у друзей.
Ремонт и достройка дома затянулись на три года. В итоге Богдан с семьей перебрался в добротный двухэтажный коттедж, освободив родителям квартиру в Староникольском переулке.
К тому времени Дарка получила диплом Киевского университета и стала бакалавром в области микробиологии. Но продолжала учиться в аспирантуре. Юрко же пошел по стопам отца – осваивал юриспруденцию в Национальном университете «Киево-Могилянская академия». Родители хоть и участвовали в процессе выбора детьми будущих профессий, но довольствовались совещательными голосами. Так уж повелось в семье Скориков: молодое поколение без указок и наставлений обучалось ответственности, самостоятельности и организованности, наблюдая за образом жизни родителей.
В начале 2011 года Богдан Михайлович вышел в отставку. На пике карьеры и неожиданно для всех. Объяснил свое решение тем, что по выслуге лет ему давно полагается пенсия. Ко всему не осталось ни желания, ни сил тянуть служебную лямку за мизерную зарплату. Позже признался, что принял предложение университетского товарища вступить в Национальную ассоциацию адвокатов Украины и начать гражданскую карьеру. Знающему юристу и опытному сыщику удалось в кратчайшие сроки стать высокопрофессиональным столичным адвокатом.
Спустя полтора года в жизни Скориков появилось неоднозначное поначалу воззрение: «Майдан». Неоднозначное из-за того, что Богдан Михайлович скептично отнесся к первым студенческим выступлениям. В один из вечеров он недовольно бурчал, развалившись в кресле перед телевизором:
‒ Детский лепет на лужайке. Все равно, что биться головой о стену. Толку не будет! Майданили уже в 2005-м. Чего добились?
Юрко моментально вспыхнул:
‒ Значит, пусть и дальше воруют?! Дурят нас и продают в рабство! Для них Конституция – пустой звук! Сколько можно терпеть выходки бандитов при власти?
‒ Не собираюсь с тобой спорить, ‒ продолжал бубнить старший Скорик. – Только учти, что в отличие от «оранжевого» Майдана сейчас с народом панькаться не станут. Сам же сказал – бандиты.
‒ Ты бы поаккуратнее выражался, – урезонила мужа Ольга Петровна. – Что ж они, по-твоему, детишек газом потравят? Между прочим, студенты всех вузов на митинги выходят. Из Могилянки строем идут вместе с преподавателями.
‒ Пусть преподы за них и отвечают, ‒ отмахнувшись, изрек адвокат и погрозил сыну кулаком. – Чтобы на рожон там не лез! За Амикой приглядывай. А ты, мать, поговори с Даркой. Я ведь знаю, что она тоже на Майдан шастает.
Юрко прислушивался к наставлениям родителей, но уберечься тогда не смог. Спустя неделю чудом избежал серьезных увечий во время ночного разгрома студенческого лагеря на Майдане. После удара дубинкой по голове, успел прикрыть Амику, схватить ее в охапку и оттащить подальше. Потом вместе с другими студентами они залечивали раны, отсиживаясь в Михайловском монастыре.
В тот же день семейство Скориков, за исключением дедушки с бабушкой, отправилось на Майдан, чтобы присоединиться к многотысячному митингу. При этом Богдан Михайлович неустанно повторял:
– Так не пойдет! Детей бить нельзя!
Промитинговав до позднего вечера, возвратились домой, а наутро заявился дед и выразил ноту протеста. Заняв непримиримую позицию, Михаил Павлович орал на сына и невестку:
– Вы с потрохами продались америкосам! Они хотят рассорить нас с Россией! Разорвать многовековые узы дружбы. Придет НАТО и сделает из Украины плацдарм для нападения на Москву. Вы заразились бандеровщиной и детей втягиваете в неонацизм! Знать вас не желаю, пока не одумаетесь!
Богдан Михайлович не стал перечить отцу. Одумываться тоже не собирался. Спустя неделю вступил в Самооборону, а позже возглавил специальную Сотню, которая занималась выявлением провокаторов на Майдане.
В день расстрела Небесной Сотни пуля снайпера раздробила Скорику-старшему левую ключицу. Довелось три месяца отлеживаться в больнице, под неустанным присмотром жены. Ольга Петровна уволилась из поликлиники, чтобы выхаживать мужа, а после его выздоровления записалась в медслужбу Штаба Национального Сопротивления. Сутками дежурила в перевязочных Октябрьского дворца, а осенью 2014 года была мобилизована на работу в центральный военный госпиталь.
* * *Юрко доехал до бульвара Дружбы народов. На выходе из метро дозвонился маме:
‒ Я уже на Печерском мосту. Бегу на троллейбус. Что случилось?
‒ Сама толком не знаю. Живу в операционной, ‒ усталым голосом отозвалась Ольга Петровна. – Папа позвонил дежурному врачу и попросил передать, что его с работы забрали в милицию. Или в полицию. Сказал, что скоро повезут домой. Собираются делать обыск.
‒ Какой обыск?! Он же адвокат и бывший…
‒ Юра я ничего не знаю! ‒ с надрывом выпалила мама. – Не могу сейчас все бросить и уйти. Приду вечером. Поезжай домой и держи меня в курсе. Пиши эсэмэски. Все! Меня зовут.
Связь оборвалась. Юрко сунул телефон в карман и запрыгнул в отъезжающий от остановки троллейбус. При этом терялся в догадках:
«Что могло случиться? Отец уважаемый и заслуженный человек. Отставной офицер МВД, бывший сотник Майдана. Какой может быть обыск?!».
Дождавшись конечной остановки, выскочил из троллейбуса и бросился бежать к перекрестку. Когда же повернул в переулок, то увидел возле ворот дома полицейский джип и микроавтобус с эмблемой полка «Киев-1». У распахнутой калитки прохаживались два автоматчика в полной амуниции: в бронежилетах, касках и матерчатых балаклавах, скрывающих лица.
‒ Куды поспешаете, юноша? – поинтересовался один из них, шагнув наперерез Скорику.
‒ Я тут живу. Пропустите!
‒ Наверное, сынок задержанного, ‒ предположил другой и постучал пальцем по наушнику радиостанции. – «Борода», я «Хима»! Тут пришел родич арестованного. Похоже сынок. Ага. Понял.
‒ Не похоже, а сын! ‒ с вызовом бросил Юрко, пытаясь протиснуться в калитку. – Не имеете права задерживать! Да что происходит?!
Здоровяк с позывным «Хима» уперся локтем ему в грудь и предупредил:
‒ А ну не борзей! Мы при исполнении. Не то щас наручниками к забору пристегну.
‒ Напугал! Может, стрелять начнешь?
‒ Вы бы успокоились, молодой человек, ‒ вступил в разговор напарник здоровяка. – Мы вам не враги. Понятно, что переживаете за батьку, но придется обождать. Сами знаете, какова обстановка. Вчера под Радой солдаты погибли…
‒ Во-во, ‒ поддакнул Хима и пробасил. – Не напирай, сказал! Соблюдай порядок, – кивнул в сторону дома и ехидно подметил. – Особнячок-то нехилый. На какие шиши отгрохали? Небось, папаша перед старой властью выслуживался?
Юрко взбеленился и сжал кулаки, но рассудительный спецназовец успел ухватить его под руку и оттащить в сторону. Оглянувшись, прикрикнул на Химу:
‒ Ополоумел что ли?! Мозги включи!
‒ А шо такого! Понастроили дворцов за народные деньги…
‒ Заткнись, сказал! Его батька на Майдане Сотней командовал. Ты тогда еще Киев не мог на карте найти.
Здоровяк засопел и демонстративно отвернулся. Скорик проделал тоже самое и спросил у благоразумного спецназовца:
‒ За что отца арестовали? Мне же положено знать.
В ответ тот молча развел руками, а Хима пробормотал, не оборачиваясь:
‒ Задержан за убийство. Понятно? Теперь обыск в хате проводят. Скоро заканчивают, поэтому приказали тебя не пускать.
У Юрка потемнело в глазах. Колени предательски задрожали и подкосились. Он обессиленно привалился к стене, стараясь глубоко и размеренно дышать.
Через минуту у калитки появился еще один автоматчик в балаклаве. Осмотревшись, посторонился, выпуская со двора конвойную процессию. Двое парней в штатском удерживали под руки Богдана Михайловича. Позади вышагивал сутулый жердяй в дорогом костюме.
‒ Папа! ‒ задохнувшись, выкрикнул Скорик.
‒ Я ни в чем не виноват! – отозвался отец. – Говорят, что кого-то убил. Понятия не имею, кого. Эти молчат…
‒ В машину его! Бегом! – раздухарился жердяй.
Задержанного усадили на заднее сидение полицейского джипа. Но перед тем как захлопнулась дверца, Скорик-старший прокричал:
‒ Меня подставили, Юра! Разыщи Мамая!
Галерея Гетмана
Киев. 1919 год.
Последняя декада августа.
Четыре часа пополудни.
Как не старалась Анна Яновна скрыть недовольство, но выходило с трудом, да и выглядело лицемерно. Прохаживаясь по гостиной перед старинным напольным трюмо, она скептически осматривала свой наряд и вопрошающе поглядывала на гувернантку сына Саломею. Демонстрировала, что присборенная длинная юбка цвета выгоревшей травы и серая ситцевая кофта с баской сидят мешковато и придают внешности затрапезный вид.
‒ Вылитая торговка с Бессарабки, ‒ подытожила Анна и глянула на ходики, висевшие в простенке меж зашторенных окон. ‒ Уж ничего не поделать. На переодевание времени нет. Еще и косынку велишь повязать, Саломея?
‒ Всенепременно, пани. В лавру же идете, ‒ закивала толстуха-бонна и погрозила пальцем воспитаннику, надзиравшему за происходящим из-за двери детской. – Не препятствуйте, паныч, маменьке наряжаться. Видите, поспешает.