Настроение у Мансура было прескверным. Вознамериться просто проучить наглеца и при этом угодить в тюрьму!
До чего же глупо всё получилось! Ну как же это он так не рассчитал? Ударил-то, ведь, не сильно, а ровно с тем расчётом, чтобы вправить перебравшему со спиртным мальчику мозги. Захочу, мол, сниму – тут любой бы не выдержал!
О том, чем закончилась для разозлившего его студента их вчерашняя стычка, он узнал сегодня утром. Ему позвонила и сообщила об этом мать. Она была в страшной истерике: как он мог так опозорить на весь свет их семью?!
Включив телевизор и посмотрев новости, он похолодел. Это был крах! Крах не только его спортивной карьеры, но и всей его жизни. Разве можно считать совместимыми такие понятия, как «тюрьма» и «жизнь»?…
Закончив писать признание и продиктовав следователю номер телефона своей подруги, с которой он был накануне в кафе, Мансур выдвинул из-под стула спортивную сумку, где были сложены захваченные им с собой пожитки для пребывания в СИЗО: полотенце, кружка, смена белья, – после чего глухо спросил:
– Куда мне теперь идти?
– Тебя отведут, не беспокойся, – сурово прорычал дознаватель.
Он выглянул в коридор и позвал конвой…
Люба Короткевич была страшно напугана. Ей ещё никогда не доводилось иметь дело с полицией. Поэтому, услышав в трубке отдававший металлом голос дознавателя, она испытала ледяную дрожь.
– Вы можете сейчас прийти в отделение? – спросил он.
– Могу, – пролепетала она.
– Возьмите с собой документы. Позвоните мне по внутреннему телефону из дежурной части – и я за вами спущусь. Так я вас жду.
– Да, – повторила она и обессилено положила трубку.
Вот так поворот! Вляпалась – так вляпалась. И не знаешь, кого винить. Оба хороши – что Игорь, что Мансур. Придурки! Себя погубили и её подставили. Мало ли что на уме у этих ментов!
Чёрт возьми, и как назло ни одного знакомого адвоката! Проконсультировал бы, что следует говорить.
А может просто рассказать всё как есть? Без каких-либо приукрас и без утайки.
А в чём, собственно, её вина? И надо ли ей бояться? Она Игоря била? Не била. Она Мансура подначивала? Не подначивала. Она просто стояла в стороне и наблюдала их конфликт!..
У председателя «Землячества Дагестана» Беслана Царгаева на душе скребли кошки. Вид сидевшей перед ним убитой горем женщины не мог оставить равнодушным.
Нет, она не плакала, не рыдала. Она изо всех сил старалась выглядеть спокойной. Но её воспалённые глаза, сильно бледное лицо, дрожавшие пальцы, беспрестанно теребившие лежавшую на её коленях сумочку, предательски выдавали владевшее ею отчаяние.
– Ну чем я могу вам помочь, Фарида Расуловна! – беспомощно разводил руками он. – Я же не судья, не прокурор, не следователь. Я всего-навсего руководитель общественной организации.
– Неужели у вас нет никаких связей? Ему бы хорошего адвоката.
– Хорошего адвоката найти, конечно, можно, только это вашего Мансура вряд ли спасёт. На нём, ведь, не мелкое хулиганство. На нём убийство. У-бий-ство!!! К тому же все доказательства налицо: видеозапись, свидетели.
– Ну помогите, хотя бы, с адвокатом.
– С адвокатом я помогу. Есть тут у меня кое-кто на примете. Но здесь есть ещё один вопрос. Вы в состоянии оплатить его услуги?
– В состоянии, – сквозь зубы произнесла женщина и отвела глаза.
Царгаев внимательно посмотрел на неё и тяжело вздохнул.
– Понятно. Ладно, с этим мы разберёмся. Поговорю с ребятами – постараемся как-нибудь облегчить ваш крест. Вы в Москву надолго?
– Не знаю. Как получится.
– Вам есть, где жить?
– Да я ещё не искала. Из аэропорта сразу к вам. Затем поеду к сыну. Ну, а уж потом позабочусь о себе… Да вы обо мне не беспокойтесь. В крайнем случае, переночую на вокзале.
Царгаев нахмурил лоб и поднял телефонную трубку.
– Мурза? Привет, дорогой. Как дела?… Ну, молодец. Пусть так оно будет и дальше. Слушай, тут надо кое в чём помочь. У меня сидит мать нашего Мансура… Да, да, Идигова. Ей нужно где-то остановиться. Найдёшь что-нибудь?… Спасибо, дружище, спасибо… Нет, звони мне. Я отвезу её сам. Только скажи, куда…
Адвокат Мурад Эльмурзаев сидел в своём офисе и продумывал речь к завтрашнему судебному процессу. В дверь постучали. Эльмурзаев поднял глаза.
– Да?
В комнату заглянул элегантный молодой человек.
– Здравствуйте. Можно? – учтиво осведомился он.
– Здравствуйте, – ответил Эльмурзаев. – Проходите. Слушаю.
Посетитель плотно притворил за собой дверь и уселся на предложенное ему место.
– Я по поводу Мансура Идигова. Мне сказали, что защищать его будете вы.
– Да, я, – кивнул адвокат. – А вы, собственно, кто? Вы от Царгаева?
– Нет, я не от Царгаева. В «Землячестве Дагестана» я не состою. Я представляю людей, которые хотят помочь Мансуру.
Эльмурзаев отложил бумаги завтрашнего процесса в сторону. Он неоднократно сталкивался с подобными визитами и против них нисколько не возражал. Такие визиты, как правило, приносили пользу. Если у подзащитного находились влиятельные родственники или знакомые, которые своим участием смягчали судебный приговор, все лавры победителя доставались ему: «отмазал» клиента, хороший адвокат.
– Ну, что вам сказать… Ситуация пока неблагоприятная. Есть видеозапись, есть свидетельские показания. Сто одиннадцатая, часть четвёртая – до пятнадцати лет.
– Неужели человек может умереть от удара кулаком?
– Смотря, кто будет бить. Если чемпион по боевым единоборствам, то может. Следует мощный удар в голову, мозг бьётся о заднюю стенку черепной коробки, повреждается мозжечок – и в итоге смерть.
Посетитель слегка кашлянул и понизил голос до шёпота.
– Мурад Арсланович, вы позволите начистоту?
– Позволю.
– Что можно сделать?
– Если вы имеете в виду меня, то я не волшебник. Я адвокат. Мои возможности ограничены степенью очевидности доказательств. Чем очевиднее доказательства, тем ?же пространство для манёвра. Можно, конечно, договориться со свидетелями. Большинство людей идут на сделку, если цена вопроса достаточно высока. Но есть один препон – видеозапись. На видеозаписи преступление вашего Мансура налицо. Не будь её, можно было бы попытаться представить дело в том плане, что пострадавший сам накинулся на своего убийцу, а тот, дабы защитить свою жизнь, вынужден был нанести ему упреждающий удар. Сто восьмая статья, превышение пределов самообороны – здесь до двух лет. Но как противоречить тому, что запечатлела камера? А камера запечатлела, что никакой угрозы жизни со стороны пострадавшего вашему чемпиону не было.
