Митрохины университеты

Конечно, случались исключения, но по большей части характерники жизнь вели уединенную и скрытую, то, чем занимались, передавали только лишь избранным ученикам. И то, чем дальше шло время, тем все больше казацких секретов умирали вместе батьками, поскольку, как считали батьки просвещенные и умные, у которых тямы (здесь в смысле ума) было столько, сколько звезд на небе, зачем кому-то что-то передавать, если времена становятся, чем дальше бежит время, все более смутными? Ответа на этот вопрос у них не было. Сумерки и тьма, чем дальше в будущее шло время, все больше сгущались, казаки слабели, а знания, передаваемые от характерника к характернику, от учителя к учителю, – все больше затемнялись и извращались. Остановить этот процесс не удавалось, поэтому ученикам передавали все меньше и меньше казацких секретов, чтобы не подставлять их, поскольку обретаемые навыки в любом случае требуют подтверждения в ситуациях.

Если ты, к примеру, учишься рукопашному бою и лекарству, то в любом случае жизнь, в чем можно не сомневаться, сполна предоставит тебе проверки на пригодность. И никто тебе не поможет их пройти. Если не готов, – наградой тебе будет смерть, хорошо, если быстрая. Никто не считал, сколько учеников погибло, но, что точно, выжили единицы. И эти единицы были настоящими мастерами своего дела. Причем делали они его тихо и незаметно, продолжая традиции предков, стараясь по возможности не вступать в конфликты из-за ерунды, не проявляться в ситуациях, где в этом не было необходимости. И что, главное, не метать бисер перед свиньями. Кому не дано понять, тому не надо ничего знать, ибо тот, кто меньше знает – крепче спит…

Так вот, потомки, Левко как раз и был одним из таких характерников, которые тихонечко делали свое дело. Вообще в те времена, а шел 1591 год, на Сечи и вокруг нее было не больше нескольких сотен характерников. Из них несколько десятков были мастерами своего дела, продолжая традиции и пронося через время искусство жить и совершенствоваться в жизни. Называлось это искусство гопак. Го – в переводе хозяин, а пак – движение. Сразу скажу, чтобы стать хозяином движения требовались годы, казалось бы, подготовки, в которой вообще не было ничего необычного. Эта подготовка имела мало что общего с рукопашным боем, но она была необходима. Без нее, что было проверено в поколениях, не станешь воином, не говоря уже о том, чтобы стать мастером.

Искусством боевого гопака владели еще арии. Здесь, на Запорожье, семь тысяч лет назад и раньше был центр арийского присутствия. Орман был священным местом для ариев. На Хортице арийские посвященные слушали слог «Ор» – слог Вечности и Бессмертия Бытия и Существования. Те времена канули в лету, а арийские племена разошлись по свету, образовав на своей базе сотни народов и народностей.

Арии несли знания, являясь потомками элтов, последних свободных жителей Атлантиды, которую уничтожил катаклизм. Перед ним специальные бригады из числа элтов зачистили Землю от напоминаний о предках, зная, что им предстоит, и в какие темные времена они будут жить. И элты, и атланты, кроме магов из их числа, не хотели, чтобы потомки, изучая остатки их культур, соприкасались с ними.

Так вышло, что ничего кроме проблем мы своим далеким предкам дать не можем. Их технологии и достижения для нас – только лишь мечта. В будущем, как я вижу, достижения элтов и атлантов также будут недоступны для потомков. Да и какие достижения могут быть, когда я вижу, обращая взор в будущее, признаки Руины на землях Украины через четыреста лет с небольшим хвостиком?

Во времена, которые я описываю, гопаком занимались десятки тысяч людей. Профессионально этим искусством владели сотни, а из их числа мастерами были десятки. Сейчас, когда я, Василь Галайда, завершаю жизненный путь, а мне исполнилось девяносто три года, на Запорожье единицы тех, кто еще может чему-то путному научить учеников. Идет 1663 год. Время бежит, а казаки все больше теряют в силе, но, главное, в соображении. И такому положению дел есть масса причин. Основная из них та, что свободные люди, знающие, что они делают, к тому же отстаивающие свое право жить так, как они видят и хотят, не нужны. Нужны подневольные существа, рабы, прихвостни, в общем, стадо, которым можно управлять. Нужны люди, которые, не думая за что, пойдут и умрут за чьи-то интересы, полагая, что делают благое дело. На самом деле они лишь играют на руку паразитам, все крепче усаживающимся на их шеи.

Под конец жизни грустно писать эти слова, но правда есть правда. От нее не убежишь. Да и зачем мне на склоне лет кривить душой? Иной раз я, видя будущее, отдаю себе отчет в том, что не хочу видеть то, что произойдет с Украиной и миром, но есть то, что внушает мне надежду. Это дело, которое я с некоторых пор веду. Если бы не оно, я бы ушел, совершив по давнему, еще арийскому обычаю, добровольный уход. На самом деле нет ничего сложного в том, чтобы покинуть физическое тело, отделив оболочки ума, разума, сознания, психики и интеллекта от него. Но что дальше? Пока живешь, можешь очень многое сделать, несмотря на преклонный возраст. И надо знать, куда дальше идти… Знающие, поймут меня, остальные – догадаются о том, на что намекаю.

Что же касается Митрохи, то он остался в одном из казацких лагерей вблизи Томаковки, где в те годы еще существовала Томаковская Сечь. Левко с казаками, несмотря на занятость, направился к Горьпе. Как бы то ни было, а помог Левко перевезти Горьпу в Чигирин вместе с дедом и внучатами. Были у него добрые знакомые, которые их и приютили. А Левко подался в лагерь, где его ожидал Митроха, да с подарками… Теплой одежды у хлопца не было. Осень понемногу вступала в свои права, а за ней уже притаилась зима, поглядывая пристальным взглядом на бескрайние просторы Украины, подумывая, как же их замести снегом, сковать морозами, а реки устлать льдом.

Левко вовремя прибыл. Митроха ожидал его, расспрашивая казаков, когда же Левко появится. А что ответишь мальцу, если казак, как ветер в поле, может налететь и явиться неожиданно, а может и не вернуться?.. Семен на вопросы Митрохи только лишь вздыхал. «Почекай, хлопче. Не журись. Нікуди Левко не подінеться. Прийде, коли схоче, та потрібно буде…». И Митроха ждал, слегка хмуря брови, да покусывая губу.

Левко же, как нарочно, задерживался. Как узнал позже Митроха, договорился казак о том, чтобы их с Левком к себе в дом взяла Мариша. А Мариша, когда казак ей сказал, что придет, да не сам, обрадовалась. Посмотрела на Левка и ответила:

– Вас приму, но на мне – женись. Свои дети будут, а не приемные.

Левко туда-сюда, а деваться некуда. Можно было, конечно, у других знакомых зиму пережить, да только нужна была Митрохе материнская забота, вот Левко и согласился, но условия свои поставил и жесткие. Первое и основное было, что Мариша ему не будет мешать казаковать и делом заниматься, что только лишь поздней осенью, зимой и ранней весной он будет в Чигирине. И согласилась Мариша, хоть и моложе была Левка на двенадцать лет. Жизнь у нее не сложилась. Первого мужа убили. Детей от него не было. Шляхтичи, бывало, к ней заходили… но после того, как Мариша встретила Левка, панство в дом – ни ногой. Хмурила брови Мариша, руки упирала в боки, слегка покусывала губу и говорила незадачливым кавалерам: «Идите отсюда, пока ухват не взяла».

И ретировались и женатые, и неженатые, до ласого шматочка (вкусного кусочка) в лице Мариши склонные. Слова с делом у Мариши не расходились. Если что, на помощь кликала. В общем, связываться с ней против ее воли никто не хотел. Был, правда, один случай, который свел Маришу и Левка. Помог ей казак, который проездом в Чигирине был, освободиться от шляхетных угодников. Левко «поговорил» с местными шляхтичами, пообещав в случае чего расписать лицо, как писанку, но кулаками. Связываться с характерником, который к тому же не то десятком, не то сотней воинов руководил, не решались даже самые гоноровые шляхтичи. «Дурная» слава ходила, как женщина непрошенная, по следам Левка. То его оборотнем называли, то к нечистой силе причисляли, а казак в ответ только лишь посмеивался. Много сказывали о Левке, да мало правды было в словах…

Своих детей у сечевика не было. Жизнь была посвящена казачеству и казацкой науке. Еще до беседы с Маришей Левко решил, что Митроха будет его сыном, если, конечно, того захочет. Так что, как сказал в беседе Левко Марише: все будет зависеть от Митрохи. Если он захочет меня и тебя принять, – будет дело. Если нет, – все останется по-старому. Мариша, слушая казака, только лишь вздыхала. Уж очень ей замуж хотелось, но хотение – дело глупое и положение дел только лишь ухудшающее, если ты ничего не делаешь для того, чтобы приблизить желаемое для тебя событие. Поэтому Мариша решила казака не неволить, как и Митроху. Она почему-то с самого начала знала, что Митроха не откажется стать сыном Левка.

Митроха с радостью встретил Левка. День, когда сечевик появился в лагере, выдался теплым и солнечным. Накануне холодные ветры поутихли, а небо расчистилось от туч. Солнце, как будто отыгрываясь за то время, пока скрывалось за тучами, активно насыщало землю теплом лучей. Бабье лето входило в свои права. Казаки, тем не менее, собирались на зимовки. Казацкий лагерь понемногу пустел, но Семен и его друзья пока что никуда не собирались уходить.

Смотрел Левко на Митроху, в обществе казаков вышедшего его встретить, и сердце его наполнялось какой-то необычной радостью. Он видел в этом парнишке себя. Перебросившись словами с товарищами, Левко подошел к Митрохе и присел перед ним на корточки так, что его глаза оказались напротив глаз парнишки. Какое-то время казак и Митроха молчали. Левко смотрел чуть мимо глаз хлопца, изучая его.

– Ждал меня? – негромко спросил Левко.

Митроха кивнул и усмехнулся.

– Одежду я тебе привез. Примеряй.

Из сумы казак достал плотную рубаху, штаны и маленькие сапожки. На руке у казака был жупан, размер которого вполне подходил Митрохе. Парня не надо было долго уговаривать. Быстро переодевшись, Митроха явил себя в новом виде. Одежда сидела, как будто была шита по Митрохе.

– Совсем казак, – сделал вывод Левко. – Со мной в Чигирин поедешь? Там перезимуем. Буду тебя казацкой науке учить.

– Поеду. А где мы там жить будем?

– Есть у меня на примете одна хатка, да хозяюшка черноброва…

– Жена твоя?

– Да, – подумав, после длительной паузы согласился Левко.

– А мою мать татары увезли. Когда ты меня научишь, я им отомщу.

В ответ Левко только лишь вздохнул.

– А когда поедем? – не отставал Митроха.

– Завтра или послезавтра. Посмотрим, что нам небо скажет и ветер, – Левко поднял глаза и посмотрел на небо.

– Тепло вроде будет, – сообщил Митроха и усмехнулся.

«Тепло, аж горячо», – мысленно согласился с ним Левко.

Не прошло и трех дней, как Митроха, Левко и еще несколько казаков отправились в путь. В Чигирин прибыли без приключений. Там на зиму и остались. Мариша приняла Митроху, как родного сына. Ему, конечно, было непривычно, но, окруженный теплом и заботой новых родителей, Митроха зажил, как вареник в сметане. Даже работать его не заставляли. Он сам проявлял инициативу, спрашивал, что ему делать по хозяйству. Мариша всегда работу находила. А Левко начал учить Митроху искусству, как жить надобно…

Вначале Левко научил Митроху, как правильно дышать, а потом – как правильно, видя себя сильным, совершать те или иные движения. У Митрохи не сразу получалось, но парень он был упрямый. Настойчивости ему было не занимать, как и упорства. Упражнения, которые показывал вместе с этим Левко Митрохе, были просты, но в этой простоте и заключалась сложность. Выйдя во двор, не взирая на зимний холод, сын и отец медленно и плавно выполняли движения. Со стороны, глядя на них, можно было подумать, что учитель и ученик совершают некий странный танец, приседая и вытягивая вперед ноги или руки.

– Чувствуй и слушай себя. Сила крепнет в тебе. Нет нигде в мире силы, кроме тебя, – наставлял Митроху Левко. – Всю силу собираем в кулак, – медленно вытягивал руки, собранные в кулаки, перед собой Левко. – Спешить не надо. Тщиться тоже. Делаем все спокойно, ровно и естественно. Сила любит тишину и последовательность. Ее губят спешка и эмоции.

Митроха во всем наследовал Левка. Казак же все делал для того, чтобы Митроха прочувствовал и движение, и силу. Левко никуда Митроху не торопил, ни к чему не принуждал, не ставил перед ним целей к такому-то времени чем-то овладеть. Так сын и отец, поскольку Митроха принял Левка, как отца, а Маришу – как мать, и занимались делом, а когда Славута стряхнул со своих плеч ледяные оковы, слегка подсохла земля, а на деревьях из почек уже стали появляться зеленые листочки, потянулись казаки, как перелетные птицы, на Сечь.

Сечь – Матушка, а Великий Луг – Батюшка. Огромные пространства Великого Луга, расположенные между Славутой и речкой Конкой, манили к себе всех здешних жителей. Днепр, привольно разливаясь, создавал вместе с речкой Конкой природную среду, которую сложно описать. Если в двух словах сказать, то плавни, рощицы деревьев и даже плавневые леса вперемешку с протоками, каналами и канальцами, озерцами служили местом обитания самых разных животных, и, конечно, бесчисленного количества рыбы в речушках. Весной, когда Днепр разливался, он затапливал огромные пространства до речи Конки. Кое-где оставались лишь островки растительности. Когда же разлив заканчивался, а вода отступала, не было места лучшего для жизни, чем здешнее раздолье, которое так любили казаки.