Перевёрнутый мир

– Да вы что, товарищ? Я – могила.

Под грузом свалившейся на него ответственности комиссар неожиданно перешёл на вы. А я продолжал развивать успех.

– Ты сам-то из каких мест будешь?

– Благовещенский я.

– Выручай, друг. В стычке с бандитами утерял я очень важный мандат.

– Об чём мандат?

– Да говорится в нём о том, чтобы все должностные лица оказывали мне всяческое содействие на пути следования во Владивосток. За подписью самого товарища Ленина.

– Ух, ты! А я чем смогу помочь?

– А ты напиши мне бумагу от своего имени. И печатку приложи. Тебя ведь наверняка на Дальнем Востоке знают многие наши товарищи, – обратился я к нему с просьбой.

Всё-таки лесть – это великая сила, помогающая нам в достижении поставленных целей. Комиссар расправил плечи и гордо произнёс:

– А то как же! Имя комиссара Фёдора Мухина знают многие, – и, повернувшись к своему эскорту, добавил: – Проверяйте оружие у остальных пассажиров. Я ненадолго задержусь.

– Ну, так как же, браток? – взглянул я вопросительно в глаза ответственному товарищу.

– А ты Ленина видел? – затаив дыхание, совсем не в тему поинтересовался Мухин.

– Как тебя, – я лениво сплюнул под ноги.

А сам подумал: ну вот, началось.

– Не брешешь? – совсем по-детски вырвалось у комиссара.

– Ты что, товарищ? Такими вещами не шутят, – моей обиде не было границ. – Святое не тронь.

– Ты уж не серчай на меня, товарищ Касьян, – повинился Мухин. – Это я так. От зависти. Надо же – живого Ленина! И каков он, наш Ильич?

– Обыкновенный человек. Лысый. Невысокого роста. Обличьем походит на татарина. Когда говорит, немного картавит.

– Да того ли Ленина ты видел, товарищ? – перебил меня комиссар Мухин.

– А кого ж ещё? Ленин у нас один.

Мухин обиженно засопел. Внешность вождя мирового пролетариата его явно не устраивала. Признаться, я тоже был не в восторге, когда воочию увидел его на площади перед Финляндским вокзалом.

Ну да, надо было описать его здоровенным кучерявым молодцом – косая сажень в плечах и кулаки как наковальни. А тут картавый да вдобавок ко всему – лысый.

– Ты не смотри, что он на вид такой невзрачный. Тюрьмы и ссылки никому здоровья не прибавляли, – поспешил я успокоить комиссара. – Зато голова у него золотая. И дела он вершит великие.

– Так-то оно так, – Мухин разочарованно покачал головой.

Похоже, он сильно сомневался в правдивости моих слов. Дёрнул же меня чёрт ляпнуть о Ленине правду- матку, теперь накрылся мой мандат медным тазом.

– Ну что, товарищ Мухин, поможешь мне в моей беде? – попытался я отвлечь его от нехороших мыслей.

– Подойдёшь после снятия карантина к коменданту вокзала, – задумчиво произнёс он и, не прощаясь, направился вслед за своими бойцами.

Недаром говорят, что язык мой – враг мой. Я с досадою плюнул под ноги и вернулся в купе. Попутчики уставились на меня вопрошающими глазами.

– Всё в порядке. Оружие остаётся при нас, – бодрым голосом отрапортовал я. – Тронемся дальше после подавления мятежа.

В течение трёх дней я вместе со Стрельниковым сопровождал Луизу и Изольду в прогулках по окрестностям Бочкарёвки. Вернее, Бочкарёвкой назывался только железнодорожный разъезд, а сам посёлок носил название Александровский. Кстати, его тоже основали в 1860 году переселенцы из Пермской губернии. Выходит, что я плыл вместе с ними в одном сплаве! Вот ведь как всё в нашей жизни понакручено. И захочешь, а лучше не придумаешь!

Я знал будущий город Белогорск совершенно другим. Пускай провинциальным, но всё же городом, а сейчас одна лишь мелководная река Томь точно также журчала под тёплыми лучами весеннего солнца.

Лишь только через десять лет будет сослана на берега этой реки моя раскулаченная бабушка Сара и семнадцать её младших братьев и сестёр. Через сорок пять лет бревенчатые стены деревенской избы огласит первый крик новорожденного ребёнка, который пишет сейчас эти строки.

Но всё это будет потом, а сейчас я стоял на берегу реки под руку с молодой графиней и мечтал избавиться от надоевшего общества Изольды и её Тристана.

Но всё же Бог, наверное, есть, потому что он услышал мои молитвы и послал нам крутой поворот, заросший кустами. Когда Изольда с Тристаном скрылись за этим поворотом, мы с Луизой, наплевав на все меры предосторожности, неистово бросились друг к другу в объятия. В эти мгновения я в полной мере убедился в том, что когда человеку на протяжении длительного времени не давать того, что он так долго и алчно желает, он становится зверем.

На другое утро из Благовещенска пришло сообщение о том, что мятеж атамана Гамова подавлен, а сам атаман, прихватив городскую казну, бежал за кордон. Мы могли трогаться в дальнейший путь.

Глава 7. ЖИЗНЬ ИЛИ КОШЕЛЁК?

Это просто тихий ужас! Так ездить мне ещё не приходилось, разве только тогда, когда забирали в ряды Советской армии. Наш вагон битком набит рабочими и солдатами, участниками подавления гамовского мятежа.

На этот раз суверенитет, наложенный на наше купе, был самым грубым образом нарушен. На нижних полках спят сидя, а на верхних – по два человека. Ничего не поделаешь, против силы не попрёшь.

Разгорячённые недавними боями и своей победой, мужики живо обсуждают результаты недавних боёв. Стрельников всю дорогу молчит, я же с интересом прислушиваюсь к рассказам красногвардейцев. В нашем купе их едет четверо – все работники хабаровской речной флотилии. Среди них есть и грузчики, и матросы.

Несмотря на то, что двери купе мы стараемся держать закрытыми, в воздухе – неистребимая вонь махорки и солдатских портянок. Для меня этот запах привычен, но каково представителям высшего света? Мне их жаль.

– А мы, значитца, вдоль пакгауза да по рельсам, – кочегар с пассажирского парохода «Барон Корф» рассказывал, как они штурмовали последний оплот повстанцев – железнодорожный вокзал. – Казаки с кадетами шмаляют, как черти. Мы в штыки. Оне от пакгауза выкатили пулеметы и давай поливать вдоль «железки». Спрятаться негде, укрытий никаких. Ну, думаю, хана! Тута наши фронтовики показали, как воевать надобно. Встали, да во весь рост, а мы ужо за имя. Так и выбили белых. И што, братцы мои, самое необъяснимое, то энто то, што когда мы ворвались в здание вокзала, там не было ни офицеров, ни казаков.

– И куды же они подевались? – задал вопрос один из красногвардейцев.

Кочегар ответил:

– Дак вот и я в разум не возьму. Заместо их в зале были одне гимназисты да студенты. Ружья покидали, сопли по мордам размазывают. Ну, наши некоторые товарищи сгоряча зашибли несколько энтих сопляков. А те плачут: дяденьки мы больше не будем! Не убивайте нас, пожалуйста!

– А вы чего?

– Дак вышел поперёд всех комиссар из Благовещенска и разъяснил, что одурманенные оне гамовской пропагандой, потому как малолетние и своего мнению не имеют. Ну, мы и согласились.

– Дак, а хто тады супротив вас таку жестоку оборону смог держать? – поинтересовался всё тот же красноармеец.

– Вот и я говорю: кто? Ведь не померещилось же нам, все видели и погоны, и папахи. А вот, поди же… – рассказчик сокрушённо развёл руками.

– Значит, смогли улизнуть энти вояки. Ушлые черти! Ещё попортят кровушки нашему брату, – сделал вывод пожилой грузчик.

В купе ненадолго повисла тишина, а я облокотился на перегородку и, полуприкрыв глаза, стал вспоминать события недельной давности.

…Случилось это где-то между Иркутском и Читой, но уже по эту сторону Байкала. Паровоз, преодолевая очередной затяжной подъём, с натугой выплёвывал клубы чёрного угольного дыма. Скорость была такой, что при желании какой-нибудь бегун-спортсмен мог без труда догнать наш состав и прокатиться зайцем до следующей остановки.

Вот в этом самом месте и подкараулила нас банда «работников ножа и топора».

Время близилось к полудню, а весёлые забайкальские хлопцы, ни капли не стесняясь дневного света, с залихватским свистом и гиканьем осадили наш состав.

Конные разбойнички лихо неслись вдоль вагонов. Одурманенные мартовским теплом, лошади весело ржали, разбрасывая копытами талый снег, а их хозяева, не жалея патронов, палили в воздух и по вагонам.

– Ой, люди добрые, ратуйте! – раздались истошные женские крики.

– Спасайся, хто может, грабить будут! – вторили им испуганные безоружные крестьяне.

Паровоз поднатужился, в последний раз издал прощальное сипение и встал. И вот тут-то началась настоящая потеха.

Мирные обыватели и военные, следующие до родных хат с фронтов первой мировой, не желали добровольно расставаться с тем немногим, что имели. Встал извечный, как сама жизнь, вопрос: отдать нажитое непосильным трудом или показать кукиш? И когда каждый сам для себя решил, как поступить в ответ на наглые притязания даурских парней, из окон и дверей нашего состава раздалась беспорядочная стрельба. Где-то гулко ахнули разрывы ручных гранат.

– Послушайте, есаул, а ведь баталия-то разворачивается нешуточная, – раздался сбоку от меня голос штабс- капитана.

Мы втроём лежали между колёсами своего вагона и, заняв круговую оборону, тщательно выцеливали верховые мишени.

– Видать, казаки из окрестных станиц лозунг «грабь награбленное» приняли близко к сердцу и сейчас претворяют его в жизнь, – отозвался я, очередным выстрелом ссаживая на землю неосторожного экспроприатора.

– Эй, служивые, небось, втроём-то воевать с такой прорвой не с руки? – раздался откуда-то сверху незнакомый голос.

Я от неожиданности вздрогнул и направил наган в сторону говорившего.

– Будя, станишник, – голос повеселел. – Ежели бы была надобность, то мы бы вас уже зараз порешили.

– Вы кто? – я напряжённо всматривался в дно вагона, но так и не смог понять, откуда исходит голос.

– Такие же казаки, как и ты. Дозвольте с вами вовме- стях с разбойным людом повоевать? Гуртом оно всё как- то повесельше.

– Присоединяйтесь, коли есть такое желание, – не раздумывая, ответил я.

И в самом деле, терять нам было нечего. Если бы это были враги, то несколько удачных выстрелов поставили бы заключительную точку в нашем путешествии, а наши молодые и красивые трупы навечно остались бы лежать под откосом неизвестного перегона.

– Сыпь до нас, станишники, – поддержал меня и Зимин.

Раздался металлический скрежет, от дна вагона отделилась и с глухим стуком упала на землю стальная заслонка. Из отверстия появилась русая чубатая голова.

– Принимай пополнение, атаман, – сверкнул зубами чубатый молодец примерно моего возраста.

На шпалы один за другим сноровисто спрыгнули пятеро казаков. Они грамотно пополнили ряды круговой обороны.

Воевать стало веселее. Во всяком случае, появилась хоть какая-то небольшая надежда на благоприятный исход, казалось бы, безнадёжной кампании.

В то время как нападавшие, подавив очаги сопротивления, бесцеремонно грабили пассажиров соседних вагонов, вокруг нашего образовалась мёртвая зона. Да и то сказать, не очень-то хочется лезть под пули, когда твои товарищи занимаются более приятным делом – изымают ценности у беззащитных соотечественников.

Ввиду численного преимущества мы решили не дразнить грабителей и прекратили огонь. Наступило затишье, изредка прерываемое одиночными выстрелами.

– Во дают станишники! – раздался всё тот же весёлый голос. – Кому война, а кому мать родна.

По его голосу невозможно было понять, одобряет он действия разбойных казаков или нет, но это было и не важно. Главное, что на данный момент мы находились по одну сторону баррикады.

– Ты, никак, тоже рад был бы вместе с ними поучаствовать? – раздался едкий голос штабс-капитана.

– Нет, господин, не знаю, как ваше звание, не был бы рад, – усмехнулся казак. – В моём роду уже давно разбоем не промышляют. На царской службе мы своё имущество приумножаем.

– Штабс-капитан он, – примиряюще произнёс я. – Стрельников Сергей Антонович.

– А тебя, односум, как звать-величать? – повернул ко мне своё лицо чубатый. – Давай и мы познакомимся, что ли?

– Отчего же не познакомиться с такими приятными людьми, – отозвался я и представился: – Семён Евстиг- неевич Касьян, есаул.

– Кольцо Иван Михайлович. Расскажи откель сам-то будешь? – продолжал любопытствовать казак.

– Хабаровский я. Служил в Первом Амурском казачьем полку, – осторожно ответил я на его вопрос, а в голове застучали молоточки: опять Кольцо, случайно ли?

– А я, стало быть, сотник Второго Читинского полка, – тряхнул чубом однофамилец Степана и, вглядываясь в сторону доносившихся воплей, добавил: – Ну вот и поручкались. А об остальном опосля договорим.

Я посмотрел в ту же сторону, что и сотник. Вагона за три от нас два здоровых казачины деловито тащили под вагон совсем молоденькую деваху. Судя по тому, что норковых шуб и прочих бриллиантов на ней не наблюдалось, то нетрудно было догадаться, что этим дяденькам от неё понадобилось.

– Вот курвы! – ожесточённо сплюнул в сторону Иван. – Изнахратят девку как пить дать. А того гляди и вовсе порешат. Девка-то вон как брыкается.

– Нашли о чём жалеть, сотник. Сейчас каждый, кому не лень, всю Россию нахратит, а вы про девку… – зло проговорил штабс-капитан.

– Оно, конешно, твоя правда. За всю Рассею я, могёт быть, и не отвечу. Силов не хватит, – почему-то перешёл на мужичий говор сотник. – А вот девку-то жалко. Какая у её опосля энтого дела жизнь будет? Ведь соплюшка совсем.

– Ваша правда, ваше благородие, – поддержал казака его тёзка Зимин. – Жизнь у девки будет не сладкая.

Сотник стрельнул в меня хитрым взглядом:

– Что, есаул, не спробовать ли нам выручить девку от позору?

В вопрошающем прищуре его глаз промелькнул безмолвный вопрос. Как у тебя, есаул, по части кишки? Тонка она или нет?

– Да запросто, – ответил я не колеблясь. – Вот только как мы своих дам без защиты оставим? Да и позицию бросать нельзя.

– Не сумлевайся, есаул. Тамбура мои казаки под прицелом держат. Ежели что, отобьются, – успокоил меня сотник. – Да и пойдём мы вдвох. Больше и не надобно.

– Есаул, вы как дети, право, – попытался остепенить меня штабс-капитан. – Мы ведь с вами дали определённые обязательства.

– Ничего, штабс-капитан, нам такие дела не впервой, – загорелся я азартом сотника. – Да и помирать я не собираюсь. Ну что, сотник, двинули?

Где перебежками, где ползком мы стали пробираться в сторону скрывшихся под вагоном казаков. Занятые грабежом, станичники не обращали на нас никакого внимания, да и надетая на нас казачья форма равняла всех под одну гребёнку.

Вот и нужный нам вагон, а вот и двое насильников…

Перепуганная насмерть жертва, устав сопротивляться, безучастно устремила свой взгляд в сторону леса.

Один из казаков держал девушку за руки, а второй, стоя на коленях и пьяно матерясь, пытался расстегнуть свои штаны, но, видно, от поднявшегося в штанах давления и переизбытка чувств у него ничего не получалось.

– Ты штой-то, кум, телиси? Неужто расхотел? Давай тады я первый спробую, – пьяно икнув, ухмыльнулся державший.

Но кум не желает уступать первенства и исступлённо продолжает борьбу с вышедшими из подчинения штанами.

Как ни странно, первыми нас заметила девушка. Безучастность в её глазах сменилась диким ужасом. Она увидела нашу форму и решила, что мы пришли на помощь своим товарищам.

– Вы что же это, станишники, удумали? – весело поинтересовался сотник.

– А ты хто? – недоумённо оглянулся державший девушку за руки.

Второй, увлёкшись борьбой с непокорными штанами, не обратил на нас никакого внимания. А зря.

– Просто прохожий, – ухмыльнулся Иван. – Вот хотел поинтересоваться, могёт, подмога требовается? Опять жа голихве у твово кума не слухаются.

– Ишь умник! Ступай откель пришёл! – ощерился казак. – Без ваших помотчей справимся.

– Ну, ты это, дядя, зря, не по-божески. Могёт, и другие-протчие тожа желание имеют, – продолжая веселиться, произнёс сотник, а его кулак смачно впечатался в челюсть единоличнику.

Тот звонко лязгнул зубами и завалился на спину. Нокаут!

Я же в это время ото всей души приложился по уху так и не успевшему снять штаны казаку. Голова детины резко дёрнулась и гулко ударилась о чугунное колесо вагона. Я посмотрел на упавшего казака и по неестественно вывернутому телу понял, что это явный перебор.

– Вот те на! – покачал головой сотник. – Этот уже не очухается.

Девчонка, испуганно глядя на нас, пыталась натянуть на обнажённые ноги разорванные остатки своей юбки. Из разошедшейся на груди кофточки дерзко выглядывали соблазнительные полушария девичьей груди.

– Дядечки, не надо… – жалобным голоском пропищала она.

– Тожа мне дядечек нашла… Мы ишто вполне справные парубки. Верно я гуторю, Семён? – подмигнул мне казак.

– Верно-то верно, но сдаётся мне, что пора нам отсюда сматываться, – я тревожно посмотрел в сторону нашего вагона.

Сотник проследил за моим взглядом и озабоченно присвистнул.

Обобрав всех пассажиров до нитки, нападавшие вошли в раж и всё-таки решились штурмовать наш вагон. Наверное, они сделали выводы, раз его так упорно обороняют, то, значит, там есть что-нибудь «вкусненькое».

– Вот всегда так! – сокрушённо вздохнул сотник. – Только я поимею желание с красивой кралечкой завести знакомство, так в обязательном порядке что-нибудь да произойдёт. Прямо напасть какая-то.

– Давай-ка, девушка, собирай своё имущество и дуй к папке с мамкой. Сейчас здесь будет жарко! – прикрикнул я на продолжавшую лежать девчонку.

– Видать, жалкует, что бабою не сделалась, – серьёзным тоном проговорил Иван.

Девчонка было подкинулась, затем нерешительно остановилась.

– Ну что ещё? – попытался я отмахнуться от спасённой.

– Дак убили казаки маманю, – из глаз девушки брызнули слёзы.

– Тьфу ты, всё не слава Богу! – было видно, что сотнику искренне жаль девушку.

– Вот энтот облом её прямо из револьверта стрелил, когда она меня на позор выдать не позволила, – девушка ожесточённо пнула мёртвое тело.

Плечи её затряслись в горьких рыданиях.

– Ну, ты это… Поплачь. Зараз полегшает, – сотник осторожно положил свою ладонь на плечо девушки.

Я присвистнул. Было видно, что сотнику не просто жаль соплюшку. Даже могу сказать больше: он на неё запал. Девчушка-то при ближайшем рассмотрении оказалась довольно-таки милой, даже, можно сказать, смазливой. Казаки пьяные-пьяные, а видели, кого под вагон тащить надо.

– А ну быстро в вагон, – не выдержал я. – Сейчас здесь такое начнётся, что чертям тошно станет.

Девушка как бы нехотя отстранилась от Ивана и побрела к вагону.

– Что, пошли назад? – посмотрел я на сотника.

– Дак, а куда же? С барышней пообщаться ты мне не дозволил. Сатрап ты, есаул. Я, могёт быть, сурьёзные намерения насчёт этой мамзели поиметь возжелал, а ты… – притворно сокрушался он, забираясь следом за мной под вагон.

В это время со стороны нашего вагона раздались первые выстрелы нападавших. В ответ раздались выстрелы защитников.

Иван удовлетворённо кивнул головой:

– Держатся покудова наши дружки-товарищи.

Лежавший на спине «клиент» Ивана заворочался и забористо обложил трёхэтажным матом неизвестно кого.

– Во, мой крестник оклемался, – обрадованно потёр руки сотник.

Хочу заметить, что от однофамильца моего Степана так и било положительной энергией. Видно, не подрастерял он на фронтах первой мировой желания радоваться жизни. Окружающие поневоле заряжались его энергетикой и чувствовали себя рядом с ним гораздо увереннее.

– Счас мы его спытаем, что это за воинство туточки озорует? Эй, болезный, что это за орда басурманская на нас свалилась? – приступил сотник к реализации своих планов.

Поверженный казак злобно завращал глазами, затем его взгляд остановился на неподвижном теле своего товарища.

– Кум Захар, ты энто чегой-то? – глупо спросил он.

– Был кум, да весь вышел, – посочувствовал ему сотник. – Счас он с архангелами гуторит, а могёт быть, и с самим Гавриилом.

– Ты чего энто зубы скалишь? – неожиданно «взбы- чил» казак. – Кума моего порешили и радуетесь, мать вашу итить!

– Ты, дяденька того… не собачься, не такое твоё положение, – попытался его образумить Иван.

– Да пошли вы! – бушевал хмель в голове полупьяного казака.

Недолго думая, я ткнул ему кулаком под дых, казак на полуслове задохнулся и нехотя сложился пополам.

– Ну вот… – сокрушённо произнёс сотник. – Теперь в животе одна оказия получится. – И, примерившись, влепил ему звонкую оплеуху.

– Энто вы по какому такому праву меня истязаете? – отдышавшись, возмутился казак.

– Поясняю. Потому как ты есть военнопленный, «язык» проще говоря. И могём мы спытать на тебе все методы допроса. – ухмыльнулся Иван.

– Не имеете таких правов. Я ведь свой, русский… – попробовал дальше качать права «военнопленный».

– Ага! Ты, курва, заяви на нас в международный трибунал или в Гаагский суд по правам человека, – поддержал я сотника.

Он с уважением посмотрел на меня, покачал головой.

Между тем стрельба у нашего вагона утихла, и раздался зычный голос:

– Эй, вы, которые в вагоне! Мы знаем, что так держать оборону могут только фронтовики. Отдайте нам проезжих купчишек и богатеев. Мы их маненько пограбим, а вас не тронем. Нечего нам из-за энтих мироедов пускать друг дружке кровя.

– Обещала коза по капусту не ходить, – прозвучал в ответ голос Стрельникова. – Мы вас допустим, а вы и нас за своих друзей-товарищей всех порешите. Вон мы их сколько здесь навеки успокоили.

– Слово казака-офицера! А могёте всеми своими силами и с вооружением вообче отойти от вагона. Обещаю, что препятствиев строить не станем.

– Какой ты к чёрту офицер! Бандит ты, и слово твоё бандитское! Нет твоему слову веры, а в чистом поле вы нас вмиг положите. Нет уж, благодарствуем за заботу, но мы уж лучше как-нибудь здесь, – не думал поддаваться на уговоры Стрельников.

– Ну, тады не обессудьте. Все здеся останетесь, – прозвучал в ответ всё тот же голос.

Переговоры зашли в тупик, но нападавшие военных действий пока не возобновляли. Наверное, обсуждали план захвата непокорного вагона.

Наш военнопленный, видя, что никто не торопится его освобождать, решил заговорить.

– Из Верхнеудинской мы. Шли навстречь атаману Семёнову. А в одной из попутных станиц казачки самогону накушались да и решили вовместях с тамошними станишниками эшелон пограбить. Всё какой-никакой, а в дому прибыток.

Иван спросил:

– А на хрена ж ты, седая твоя борода, решил девку спортить?

– Видит Бог, бес попутал, – истово перекрестился казак. – То кум всё: гляди, кака девка дюже справная, давай, Андрюшка, её спробуем, да давай, – передразнил он покойного. – Вот и спробовали…

– Да, нехорошая оказия с вами приключилась, – посочувствовал ему Иван. – Выходит, что через этот самый окаянный отросток твой кум смерть принял, а ты на такой позор сподобился?

– Выходит, что так, мать энту девку в коромысло! – понурился казак.

– Дак я ишто и виноватая! – раздался из-за спины звонкий от негодования девичий голос. – Энтот сивый мерин на меня ещё и лается!

Я от неожиданности вздрогнул.

– А ты пошто здесь? – первым опомнился сотник. – Тебе где велено быть?

– Ты мне не муж, чтобы наказы давать, – неожиданно взбрыкнула девушка. – А подле вас спокойнее.

– Спокойнее… – передразнил её Иван. – Ты что, дурёха, не соображаешь, что подле нас счас самое что ни на есть опасное место?

– А как же вы?

– Мы-то что. Мы люди военные! Нам такое дело привычное, – прожёг девушку взглядом сотник.

Она под откровенным взглядом казака смутилась, но упрямо тряхнула косой.

– Ну, дак и я. Уж лучше так, чем опять в грязные лапы к энтим…

Иван вопросительно посмотрел на меня.

– Да и чёрт с ней! – махнул я рукой. – Только пусть под ногами не путается. Нам с ней сейчас нянькаться некогда.

Казаки наконец-то решились на первый штурм. Лошадиное ржание и трёхэтажные маты наездников смешались в одном отчаянном порыве. Одновременно с этим в тамбурах нашего вагона гулко забухали ружейные выстрелы.

– Давай-ка, сотник, попробуем к своим через вагоны пробиться, – предложил я.

– А что, это мысля, – согласился тот.

Мы связали пленника, сунули ему в рот кляп и незамеченными прошмыгнули в тамбур вагона, под которым до сих пор находились, после чего, выставив перед собой револьверы, двинулись в сторону своего вагона.

На улице раздалось несколько взрывов.

– Ручные гранаты мечут, сволочи! – зло прокомментировал сотник.

– Не на шутку ребята развоевались. – ответил я ему, а сам подумал: как там Луиза?

– В последний раз говорю: останься тут! – прервал мои мысли голос сотника.

Я недоумённо оглянулся.

Тьфу ты чёрт! Иван продолжал воевать с непокорной девушкой. Та уставилась на него немигающим взглядом и отрицательно покачала головой.

– Ты мне глазищи свои не таращи, – попытался пристрожить её он.