Глубина погружения

Все события и действующие лица вымышлены. Сходство с реальными событиями случайно.

Всем тем, кто не вернулся в порт приписки.

До чего же неудобны эти кресла в зале ожидания! Ночью так хочется спать, но в таком согнутом положении у неё это никак не получалось.

Ольга посмотрела на соседнее кресло. Яна спала. Да, когда тебе 17 лет, ты окончила школу и приехала в Санкт-Петербург, чтобы поступить туда, где мечтала учиться со второго класса, а до встречи с мечтой осталось несколько часов – наверное, можно спать безмятежным сном. У Ольги это не получалось. Они приехали в Питер в час ночи, а поскольку это время не совсем удобно для передвижения по городу, а тем более, все приёмные комиссии по ночам не работают, им не оставалось ничего иного, кроме как дожидаться утра. Ольга третий час мучалась в этом прокрустовом ложе, не находя удобной для себя позы. Да и, наверное, лучше сейчас не спать, а присматривать за чемоданами, которые стояли возле них. Эти два чемодана воплотили в себе всю прожитую жизнь. Вернее, две жизни: её и дочери. Всё, что осталось от прожитых лет, уместилось в двух чемоданах. Ольга и Яна приехали в Санкт-Петербург начинать жизнь с нуля. Начинать с нуля в который уже раз.

Оля не раз начинала жизнь заново. Например, когда их с мужем, молодых специалистов, направили после политехнического института работать в Баку. Они приехали туда и влюбились в этот город. Они бесконечно бродили по проспектам, площадям, набережным, дивясь и восторгаясь удивительно причудливой восточной архитектуре, изумительной красоты фонтанам, потрясающему изобилию восточного рынка. В торговых рядах их не только щедро угощали, но и, видя беременность Ольги, отдавали фрукты даром и нарочито сердито махали руками на попытки заплатить. Ольге нравился акцент местных жителей, она и сама начала говорить, как они: «Азербайджян». Они с Виктором сняли жильё в старом дворике, где было много жильцов. По вечерам выносили столы на улицу и все выставляли на общий стол у кого что было. За общим столом сидели азербайджанцы, армяне, грузины, русские, украинцы, эстонцы, евреи, казахи, чеченцы, лезгины, аварцы… Каждый участник застолья хотел удивить остальных своими кушаньями, все наперебой угощали друг друга:

– Вот, попробуйте обязательно! У вас такого нет!

Дотемна продолжались застолья с общим разговором, где каждый имел право голоса, Часто такие посиделки заканчивались песнями. Кто-то начинал петь на своём языке, кто мог – подпевал, потом инициативу перенимали другие соседи, потом эстафета переходила к следующим. И во дворе звучали песни на азербайджанском языке, армянском, русском, украинском, грузинском… Потом начинали танцевать…

Вот так, сидя тёплыми южными летними ночами в бакинском дворике, освещённом светом из окон, Ольга ощущала себя счастливым человеком. В темноте, прижимаясь к Вите, она даже не хотела ничего говорить. Она слушала разговоры, песни, смотрела на воодушевлённые лица и думала, как здорово, что они оказались именно здесь, и здесь, в Баку, они проживут всю свою жизнь, и здесь будут расти их дети. У них уже была Яночка, которая стала любимицей всего двора. У всех вокруг было много детей, и Ольга просто не сомневалась в том, что и у неё их будет много. Когда они с Яночкой выходили в магазин или на прогулку, Оля, не торопясь, усаживала дочь в прогулочную коляску, а вокруг все наперебой говорили ей что-то хорошее, желали успеха, заигрывали с малышкой… Никогда больше у Ольги не было такого полнокровного, всеобъемлющего ощущения счастья, как тогда, когда она жила в старом бакинском дворике…

Потом они получили квартиру в новостройках. Они уехали в другой конец города обживать теперь уже своё жильё. Ольга вышла из декретного отпуска и вернулась в своё конструкторское бюро. Витя работал на том же заводе, но в службе главного механика. Выйдя на работу, Оля вскоре сделала для себя неприятное открытие: пока она была в декрете, Витя завёл роман с армянской девушкой Гаяне с большими карими глазами и длинной толстой косой. Когда он понял, что жене всё известно, то не стал оправдываться, он просто собрал свои вещи и ушёл к ней. Тогда Ольге показалось, что мир рухнул, что это катастрофа и обрушилось всё, что было вокруг неё. Но по сравнению с последующими событиями это было лишь трещинкой… По почте ей пришёл вызов в суд, где их вскоре и развели. После этого Виктор сказал ей:

– Я живу в армянской семье, с родителями Гаяне, её братьями и сёстрами. У них своя мораль, свои правила. По их обычаям мужчина не может приходить жить в семью жены, он должен привести жену в свой дом. Я не могу снимать жильё или строить кооператив, ведь я плачу тебе алименты. Я должен сделать какой-то решительный шаг, я же мужчина. В общем, так: я всё ещё прописан в нашей двухкомнатной квартире. Завод дал её мне. Пока ты бездельничала, дома с ребёнком сидела, я работал. Я на эту квартиру имею больше прав. Если не хочешь по доброй воле разменивать квартиру, я подам в суд, и тебя заставят это сделать. Впрочем, я могу оставить тебе квартиру, но за это ты должна письменно отказаться от алиментов. Выбирай.

– Алименты ты платишь не мне, а своему ребёнку, – Ольга не могла поверить, что Витя, её любимый единственный Витя, говорит ей такие слова. – Ничего я подписывать не буду. А ты предатель. Ты предал нас, а теперь ещё хочешь последнее забрать.

– Я хочу забрать свои законные квадратные метры. Тебе останутся твои квадратные метры. Мне тоже надо где-то жить, я не могу жить у родителей моей жены, у них такое не принято.

– Насколько я знаю обычаи здешних людей, у них не принято бросать своих детей… Предатель!

Для Ольги потянулись тоскливой вереницей бесконечные дни, похожие один на другой. Она торопилась с работы в детский садик забрать Яночку, по дороге надо было выстоять очереди в магазинах. Вечер уходил на то, чтобы приготовить ужин и почитать книгу ребёнку. Дни, вечера ничем не отличались друг от друга. Каждый раз, возвращаясь домой, Оля со страхом заглядывала в почтовый ящик, ожидая увидеть судебную повестку на раздел квартиры.

Вот так, живя в бесконечной череде дней, ничем абсолютно не отличающихся друг от друга, в метаниях между работой, детсадом и домом, в ожидании катастрофической для себя и дочери развязки, она совсем не заметила начинающихся в городе страшных событий. И только когда беспощадные межнациональные конфликты открылись перед ней жуткой явью, она вдруг широко распахнула глаза: что происходит вокруг? Она не могла этого понять, ведь она прожила несколько лет в чудесном бакинском дворике, где все друг друга любили и уважали, и все бакинцы культурно себя вели, а теперь убивают друг друга на улицах и в квартирах. Что случилось?!. Потом ей сообщили, что вся семья армянки Гаяне вырезана. И Виктор тоже. Он пытался закрыть её собой…

Ещё недавно Оля больше всего в жизни боялась потерять квартиру. Теперь, со смертью Вити, опасность миновала. Но сейчас она об этом даже не думала. Вокруг бушевало коллективное безумие, и Ольга не знала, что ей делать. Она была растеряна, а потому бросилась туда, где была счастлива: в тот старый бакинский дворик… Она шла по осколкам битого стекла, изломанным кускам шифера, каким-то палкам, доскам, арматуре и смотрела на окна армян дяди Левана и тёти Анаит. Окна зияли пустотами, было видно, что там никто не живёт. Уехали ли куда, спрятались или убиты?… Впрочем, печать заброшенности была на многих жилищах. Видно, разъехались люди. И спросить не у кого, жив ли кто. Оля постучалась туда, где, судя по внешнему виду жилья, ещё были люди. Одна дверь открылась. Это была тётушка Розалия. Узнала ли она Ольгу?

– Беги отсюда, детка, беги поскорее.

И захлопнула дверь. Ольга стояла посреди разрушенного островка счастья, не в силах поверить, что это и есть тот самый её любимый замечательный бакинский дворик. Слёзы ручьями хлынули из глаз. Она рыдала посреди разрушенного, растоптанного, уничтоженного прошлого. Кто это сделал? Зачем? Ведь всё было так хорошо!.. Она вспоминала, как здесь вместе пели песни, как угощали друг друга, как допоздна сидели, освещая столы светом из окон… Куда это всё ушло и неужели никогда больше не повторится? Где теперь все эти люди? Живы ли? Смогут ли когда-нибудь снова собраться за одним столом или это уже непримиримые враги на всю жизнь?

Закрыв лицо руками, Оля плакала навзрыд. Она помнила всех своих бывших соседей поимённо, и они все нужны были ей сейчас: армяне, азербайджанцы, русские, евреи, грузины, украинцы… Где вы, отзовитесь!..

В слезах выбежала она на улицу и долго шла пешком, вовсе не стараясь утихомирить эмоции. Плакала, не скрывая слёз от встречных прохожих…

Дома включила телевизор и услышала, что ночью Баку покинул знаменитый шахматист Гарри Каспаров. Он был жемчужиной этого города, его визитной карточкой, им гордились и восхищались. Каспаров, в свою очередь, безмерно любил свой город, всегда подчёркивал, что он из Баку и во всех интервью самозабвенно рассказывал, в каком прекрасном городе он живёт. И если уж Каспаров вынужден был уехать, то… То и Ольге с дочкой надо бежать.

Наскоро похватав документы и необходимые вещи в дорожную сумку, Оля, подхватив дочь, бросилась на вокзал. По дороге она объясняла Яне, что они немного попутешествуют на поезде, а потом вернутся. Говоря это, она и сама верила своим словам. Она думала, что они вернутся в этот город, в свою уютную квартирку, где все вещи ждут их возвращения. Но больше они не вернулись в Баку. Никогда.

Они оказались в мутной волне беженцев, которая понесла их по просторам необъятной России. Они часто меняли места проживания, так как всё зависело от наличия работы. Как только Ольгу сокращали (а работала она как неквалифицированный работник, хоть и с высшим образованием), приходилось искать новое место жительства и работу. Наверное, они проехали всю Россию. Жили и в бревенчатых избах (снимали внаём), и в обшарпанных рабочих общежитиях, и в коммуналках, где на кухне по дюжине хозяек. Работала Ольга то в аптеке уборщицей, то пробовала освоить в цеху рабочие специальности, то банщицей была, то пододеяльники шила… Последним местом работы была ткацко-прядильная фабрика, где она начинала цеховой уборщицей, потом ей доверили осваивать ровничную машину. Ей нравилось прясти ровницу, но из-за жуткого шума она не смогла работать в цехе. Её перевели уборщицей в административный корпус. Там, находясь в конструкторском бюро, она видела чертежи и, обнимая швабру, боролась с искушением взяться самой за черчение. Но по статусу это ей не положено. И, глядя с высоких волжских утёсов, Оля почувствовала, что пора покинуть этот маленький городок, где она занимается не своим делом. Пора выйти на другие просторы, иначе жизнь так и пройдёт, не начавшись. Только вот куда ехать? Комнатка в фабричном общежитии, которую им с Яной дали, была небольшая, но уютная и светлая, после многих переездов она была для них раем, вершиной счастья. Так что можно было бы и никуда не трогаться с места. Но подрастала Яна. Она вполне определённо заявила о своих планах. Вообще, Оля, занятая все эти годы основной проблемой: найти крышу над головой, работу, накормить, одеть, обуть, вдруг как-то иначе увидела подросшую дочь. Словно все эти годы они не были рядом, словно не росла она на глазах у Ольги. Она не узнавала свою выросшую дочь. Несгибаемый характер, железная воля, целеустремлённость, самопожертвование, самоотречение от всего, что мешало её жизненной цели. Когда во втором классе Яна впервые сказала, что будет командиром атомной подводной лодки, Оля только грустно улыбнулась. Командиром атомной подводной лодки на Северном флоте был её, Ольгин, отец, которого она никогда не видела. Не было даже фотографии. Он давно погиб, а потому присутствовал в их семье как гордость, как знамя, как легенда. Оля так и восприняла слова дочери – как желание приобщиться к семейной легенде, поддержать традиции. Но время шло, а Яна своего решения не меняла. Ходила на факультатив по физике, занималась электротехникой, тренировалась на выносливость. Видя, что отговаривать дочь бессмысленно, Оля решила зайти с другой стороны:

– Но ведь в училище подводного плавания принимают только мужчин!

– У нас по Конституции мужчины и женщины имеют равные права и свободы и равные возможности для их реализации – статья девятнадцать, пункт три, – парировала Яна.

– Послушай, давай мы напишем запрос в училище, так, мол, и так. Готовлюсь к поступлению, можно ли надеяться?

Письмо в училище написали, но ответа не получили. Оля подумала, что там, наверное, посмеялись над женским письмом. А Яна, наоборот, воодушевилась: не отказали ведь.

Вот они и приехали в Санкт-Петербург. Надеясь и не надеясь на поступление Яны, Ольга решила всё же, что и ей надо остаться в этом городе. Найти какую-нибудь работу, снять жильё и находиться рядом с дочерью.

… Воспетые поэтами питерские белые ночи были прекрасны, но они нарушали ощущение реального времени. Ольге казалось, что уже наступает день, пора трогаться в путь, а на самом деле всё ещё медленно тянулась белая ночь. Как бы ей сейчас хотелось взять такси и сказать водителю: «Провези-ка нас, голубчик, по историческому центру города». Никогда прежде Ольга не была в городе Петра, но она знала все архитектурные достопримечательности Санкт-Петербурга. Она давно мечтала увидеть бессмертные творения Растрелли, Захарова, Монферрана, Стасова, Кваренги, Росси и других, которые она видела лишь на фотографиях.

Но, скорей всего, придётся трястись в дребезжащем трамвае, гулко катящемся по рельсам и дёргающемся на остановках…

Старинный особняк XVIII века, массивная мраморная лестница, молоденькие курсантики с повязками на руке (как они называются: вахтенные? или постовые? или дежурные?) с удивлением и недоумением показывают, как пройти в приёмную комиссию. В приёмной комиссии офицеры вежливо объясняют, что девушек в училища подводного плавания не принимают. Ольга готова была уйти, но Яна, заявив, что нарушают её конституционные права, пошла к начальнику училища. Ольга уже чувствовала, что ситуация складывается не в их пользу и лучше всего незаметно исчезнуть, но видя решимость дочери и понимая безысходность ситуации – ведь специально ради этого приехали, что же теперь, назад возвращаться? – решила и сама бороться до конца.

Дождавшись в приёмной, пока освободится начальник училища, они вошли в заветную дверь с надписью: «Вице-адмирал Бортников Анатолий Васильевич». В огромном кабинете за большим столом сидел грузный седой мужчина в военно-морской форме. Жаль, что Ольга не разбиралась в погонах.

– Вы, наверное, родственники одного из наших курсантов? – первым нарушил он молчание.

– Да нет, мы… Моя дочь хочет поступать в ваше училище.

– Но вы же знаете, что мы принимаем только мужчин.

– Но мы равны перед законом! У нас равноправие! Мы же не мусульманская страна, где женщины не имеют никаких прав!

– Видите ли, девушка, тут дело не в правах. Просто физиологически организмы мужчины и женщины значительно отличаются друг от друга, и то, что мы, грубые мужики, можем взять на себя, то этого вам, нежным созданиям, мы просто позволить не можем. Вам нужно поклоняться, дарить цветы, целовать руки, а не засовывать вас в консервную банку на глубину несколько тысяч метров.

– А почему вы решаете за других? – наверное, чересчур запальчиво спросила Яна. – Почему вы считаете, что мне нужны цветы? Не хочу ни цветов, ни поклонений, хочу в консервную банку на глубину несколько тысяч метров!

Боясь, что Яна всё испортит, Ольга вступила в разговор достаточно осторожно и миролюбиво:

– Дело в том, что мы приехали издалека. Мы писали запрос, ответа не получили, а там жильё сдали, выписались, так что мы теперь в затруднительном положении. Мы надеялись на поступление, возвращаться нам некуда…

– Помню, было письмо. Мы ответили, что девушек в наше училище не берём.

– Но мы ничего не получали! И это дало нам надежду – раз не отказали, значит, можно попробовать.

При этом Ольга покосилась на дочь. Кажется, ей становилась понятной эта ситуация. Но Яна безучастно смотрела в окно.

Ольга понимала, что они проиграли. Но у неё оставался последний козырь.

– Поймите, для нас подводный флот – это не пустой звук, не блажь. Мой отец был командиром атомной подводной лодки. Я никогда его не видела, он погиб ещё до моего рождения. Его звали Владимир Смоляков. Он тоже учился в этом училище.

После некоторого молчания Бортников немного растерянным голосом спросил:

– Так вы – Ольга?

– Да.

– А с чего вы взяли, что он погиб до вашего рождения?

– Так мне говорила моя мать.

– Он погиб значительно позже. Мы с ним вместе учились, он был моим лучшим другом. Я могу опровергнуть информацию вашей матери. Он не мог погибнуть до вашего рождения, потому что мы с ним вместе забирали вас с вашей матерью из роддома. И у меня есть фотографии…

У Ольги перехватило дыхание. Она никогда не видела своего отца даже на фотографиях.

А Бортников вызвал какого-то Корнилова. Когда тот вошёл, он сказал:

– Вот эту девушку проведи в приёмную комиссию, пусть примут документы, как положено, потом отведёшь в офицерскую столовую, накормишь, а потом проведёшь экскурсию по училищу, всё покажешь.

Корнилов постоял в каком-то замешательстве, потом ответил:

– Есть.

Яна вышла первой из кабинета, и Бортников ответил на его немой вопрос:

– Эта девушка на первом, максимум на втором курсе выйдет замуж, пойдёт в декрет, потом ещё, и на этом её подводная карьера закончится. А вас, – он обратился к Ольге, когда они остались вдвоём в кабинете, – я приглашаю в ресторанчик, тут недалеко есть очень симпатичный.

Сказав подчинённым, что он идёт на обед, Бортников повёл Ольгу в ресторан. Они пришли в сумрачный зал, где было мало посетителей и, самое главное, не было музыки, что позволяло им разговаривать, Бортников снял фуражку, ослабил галстук и сказал:

– Ради Бога, не чувствуйте себя стеснённо. Нам надо о многом поговорить. Очень жаль, что мы так поздно встретились. Прежде всего – где вы остановились?

– Пока нигде. С вокзала прямо в училище. Я думала, если Яна поступит, то и я куда-нибудь устроюсь на работу и найду жильё.

– Можете жить у меня. Моя квартира стоит пустая. С тех пор, как умерла моя мама, нас туда не тянет. Моя семья – это я и мой сын. Дима учится в нашем училище, перешёл на последний курс, живёт в экипаже, а я тоже практически живу в училище, там ночую, домой прихожу только принять ванну да проверить, всё ли в порядке. Так что я отведу вас туда, и оставайтесь, сколько вам нужно, не бойтесь, никто вас не потревожит.

Когда они сделали заказ официанту, Анатолий Васильевич снова стал говорить:

– Я уже сказал, что Володя был моим лучшим другом. А так как профессия наша чрезвычайно опасна, мы с ним ещё в юные годы поклялись друг другу, что если с одним из нас что-нибудь случится, то другой возьмёт на себя заботу о его семье. И вот я признаю свою вину: я много лет искал вас, но все следы исчезли, я не мог, несмотря на все приложенные усилия отыскать дочь моего друга, которую вместе с ним встречал из роддома. Расскажите о себе, где вы были, как сложилась ваша жизнь и почему вы, бросив насиженное место, решили жить в Петербурге?

Ольга стала рассказывать этому впервые встреченному ею человеку всю историю своей жизни. Ещё вчера она не знала о существовании этого человека, а сегодня она, словно на исповеди, говорила, говорила, говорила… Про мать, с которой давно порваны все связи, потому что кроме истерик она ничего от неё не видела. Про Виктора, про Баку, про скитания по России, про свою бездомность…

Блюда, поданные им, давно остыли, когда Оля наконец окончила свой грустный рассказ.

– Надо подкрепиться, чтоб бороться с судьбой. Кушайте, кушайте, – по-отечески заботливо говорил Бортников. – Во всём, что вы мне рассказали, я вижу свой грех. Если бы я принял участие в вашей судьбе, то всё было бы не так печально. Но теперь, обещаю, буду покровителем вашим и вашей дочери.

Ольга решила переменить тему разговора, перевести разговор с себя на него.

– Теперь вы обо мне знаете всё. Расскажите же о себе.

Помяв хлебный мякиш, Бортников начал говорить.

– Я женился не так рано, как Володя. Я уже служил несколько лет на Балтийском флоте. Встретил замечательную девушку Галю, Галочку… Женились мы по большой любви, воистину мы были две половинки единого целого. Я её очень, очень любил… Только детей у нас не было. Я думал, что причина во мне, может, облучился на своей подлодке. А она винила себя, ходила по врачам, пока я был в море. У нас ведь походы бывают по много месяцев… Она лечилась, ничего мне не говоря, и потом родился Дима. Очень на неё похож… Я, глупец, был на седьмом небе от счастья, ничего вокруг не замечал, казалось тогда, что ребёнок – это единственное, чего не хватало для счастья, а когда он появился, то и желать больше нечего. Да ещё получил повышение по службе, ушёл в очередной длительный поход. А когда вернулся, моя Галя уже умирала. Последняя стадия рака… И ведь ничего мне не говорила, никогда не жаловалась на боли, берегла меня… А я, счастливый дурак, не был готов к такому горю… Нашему сыну исполнилось всего два года.

Ольга уже и не рада была, что заставила Анатолия Васильевича вспоминать былое. Она хотела остановить его и перевести разговор, например, на качество десерта или необычный вкус чая, но он продолжал:

– Тогда всё в свои руки взяла моя мама. Она растила Димку, когда я уходил в море. Прошло несколько лет. Я познакомился с одной очаровательной блондинкой Леночкой, намного моложе себя. Сорвало крышу у старого болвана, женился. Родился сын Алёша. Думал, теперь полноценная семья. Да и Диме нужна была мать. Но опять же вернулся из очередного похода, встречают меня мама с Димой и сообщают, что моя жена ушла к богатому бизнесмену, Алёшку с собой забрала. Мы с ней развелись, а по поводу Алёши много у нас споров было. Не хотела она, чтоб мы виделись. Говорит, мол, он её мужа считает папой, ему сложно будет понять, почему ещё один дядя приходит и называет себя его папой. Я сам себя презираю, но я вынужден был согласиться. Я представил себя на месте этого маленького человечка: есть мама, папа, дом, семья, младшая сестрёнка, а тут вдруг приходит чужой дядька и разрушает весь его мир, всю Вселенную. Папа оказывается вовсе не папа, и сестра не совсем родная, и мама до папы была замужем… Я решил, что пусть он пока живёт в своём мире детства, а когда вырастет, психика его окрепнет, тогда можно открыть ему всё.

– Сколько ему лет сейчас? – спросила Ольга.

– Восемь. Я иногда подъезжаю к его школе и издали смотрю на него. Он, как одуванчик, беленький, как и его мать, потому выделяется среди детей. Провожаю его взглядом до поворота и уезжаю. Понимаю, что не имею права к нему подойти. Я от него не отрекался, но у него другой папа, и я не могу вторгнуться в их жизнь. Хотя, честно говоря, интересы бывшей жены и её нынешнего мужа меня мало волнуют, а вот, как я уже сказал, хрупкий мир вокруг моего сына я не могу разрушить. Он же маленький был, не помнит меня. И вы знаете, это очень больно: смотреть на своего мальчишку и не сметь к нему подойти.

Оля уж совсем неловко себя чувствовала. Зачем она заставила его рассказывать о себе? Теперь её собственные проблемы казались её совершенно ничтожными по сравнению с жизненной ситуацией Бортникова.

– У вас есть Дима, – робко попыталась она его утешить.

– Да, это моя гордость, – сразу воодушевился Анатолий Васильевич. – Мы с ним уже не как сын с отцом, а как друзья общаемся. Он меня во всём поддерживает, плюс у него есть хорошее качество, которого нет у меня – чувство юмора. В любой ситуации он найдёт возможность посмеяться, даже безвыходную ситуацию вывернет так, что обсмеёт всех врагов. Учился в Нахимовском училище, теперь вот в нашем. Я наблюдаю за ним в училище – он лидер, его слушаются, за ним идут. Так что, я думаю, за его будущее не стоит волноваться, Хотя, кто знает… Главное, чтобы в личной жизни удачно сложилось. Но это проблематично, он же не видел нормальной семьи. Вырос без матери, я тоже всё время в море был, бабушка его растила, да вот умерла… Пожалуй, мой обеденный перерыв затянулся. Я отвезу вас к себе домой, отдыхайте, а сам вернусь на работу.

Бортников привёз Ольгу в старинный дом на Московском проспекте. Большие комнаты и высокие потолки создавали эхо в пустой квартире. Она была словно нежилая, в запустении, всё покрыто слоем пыли.

– Располагайтесь, как вам удобно. Выбирайте комнату, где вам лучше спать. Постельное бельё вот здесь, – он показал на шкаф. – Мы с сыном в ближайшие дни здесь не появимся, так что чувствуйте себя, как дома. Нам надо решить, где будет жить ваша дочь. Может, поселим её у себя в изоляторе, а может, здесь.

Бортников распрощался и ушёл. Ольга ходила по комнатам его квартиры и отмечала для себя, что нужно сделать, чтобы придать им жилой вид. Потом до вечера наводила порядок, мыла, пылесосила, снимала паутину под потолком. Вынесла мусор. Включила колонку, приняла ванну с дороги. Потом пошла готовить ужин, надеясь, что всё же ей не придётся ужинать одной, кто-нибудь да придёт. В запасах продуктов нашла консервы, проросший картофель, несколько видов круп. Сварила суп из тушёнки, поджарила картошку. При этом Ольга мысленно составила список тех продуктов, которые нужно завтра приобрести, чтобы кормить мужчин. И ещё надо купить новую клеёнку на кухонный стол, так как старую она выбросила.