Операция «Купюра»

Грачёву приятно было жить среди культурных, образованных людей, и он изо всех сил стремился стать таким же. Непонятно только было, откуда взялась в его душе эта тяга к прекрасному, Родился и вырос он в обычной хате, где на задах кудахтали куры и гоготали гуси, а рядом хрюкал поросёнок, и копошились в клетках кролики. Мать и сестра целыми днями то хлопотали по хозяйству, то стояли за прилавком на рынке, то тараторили с соседками на лавочке, перемывая кости каждому, кто проходил мимо.

Что касается младшего сына, то Надежда Никодимовна Грачёва относилась к нему сложно. В раннем детстве она просто обожала своего угрюмого младенца, но потом пришла к выводу, что в голове у него не всё в порядке. На базар его не загонишь, по дому работает с неохотой, хоть руки из плеч растут. Ладно бы только в детстве бредил детективами, а то ведь и потом решил идти по опасной дорожке. Где бы получить прибыльную специальность, семье помогать, а потом выгодно жениться, он захотел работать в уголовном розыске, как отец. Не для того она сына рожала и растила, чтобы он погиб за непонюшку табаку! Но ведь перед глазами пример сумасшедшего папаши, который, хоть и поседел наполовину, так и не стал взрослым.

Может быть, мама Надя и отговорила бы сына идти в органы, но с тринадцати лет он с ней не жил. На суде, когда родители разводились, пожелал остаться с отцом. Мать когда прямо из здания суда отправили в больницу по «скорой» – она никак такого не ожидала. Да и отец тоже выглядел озадаченным – он уезжал в Ленинград на площадь жены и тёщи и не знал, как те отреагируют на желание взбалмошного Севки. Лариса Ковалевская была уже три месяца беременна, нужно было срочно оформлять отношения, а Михаил Иванович чувствовал себя виноватым – и перед одной семьей, и перед другой.

На суде Всеволода долго уговаривали одуматься, но он, как выражалась мать, «упёрся рогом» и настоял на своём. Без героического отца мальчишка не мыслил своей жизни. Кроме того, он очень хотел попасть в Ленинград, где не было базара, огорода, курортников и скотины в загоне за хатой. Кроме того, оттуда и до Москвы недалеко – на самолёте всего час; да и в поезде можно съездить на выходные. Это же сказка – такая возможность один раз в жизни бывает! А в Сочи что? Ну, море, пальмы, набережная, горы… Пока маленький был, этого хватало, а потом захотелось большего.

С матерью шерстью обрастёшь, отупеешь, себя загубишь. Только работай в огороде да ворочай корзины на базаре, пока она с другими торговками скандалит. Хватит, дудки, пора нормальную жизнь начинать. А у матери Оксана есть, которая не к мужу в дом ушла, а его привела к тёще жить. Вот ей и мужик готовый, чтобы хозяйство в порядке содержать. А у зятя семья многодетная, в хате и так не повернуться…

Отец тогда переводился из сочинской милиции в Ленинградское УВД, но что делать с сыном, не знал. Лариса и её мать, понятно, от такой перспективы в восторге не были, так ещё ведь и квартира была коммунальная! Две комнаты из четырёх занимали соседи, которые пришли в ужас от дурных манер приезжего мальчика. Он понятия не имел, как надо себя вести не только в культурном обществе, но и просто в городе, и потому много раз был обруган и осмеян.

Правда, Лариса с матерью приняли его тепло, за что и были неожиданно вознаграждены. Осенью семьдесят четвёртого года родилась Дарья, и их стало пятеро. Потом, одна за другой, освободились две комнаты. Из одной соседи уехали в отстроенный кооператив, а в другой умерла одинокая соседка. Отец переговорил, с кем надо, и вся квартира перешла к их семье, стала отдельной, как в незапамятные уже времена. Каким образом отцу удалось решить вопрос, Всеволод тогда даже не думал. Но потом понял, что без взятки там не обошлось. Михаил Иванович чувствовал свою вину за то, что притащил в Ленинград сына, и всемерно старался отблагодарить жену с тёщей.

Мачеха пленила пасынка сразу – культурой, тактом даже необычной, благородной внешностью. Она работала ассистентом режиссёра на «Ленфильме» – это тебе не базар! Только дорогу перейти – и вот он, волшебный мир кино. Бабушка Валя преподавала в музыкальной школе, тоже рядом с домом – её и окончила Дашка два года назад. В доме никаких курортников. Все свои – чего ещё надо?

Отец тоже был доволен таким поворотом в судьбе, и долго не верил в свою удачу. Он познакомился с рыжеволосой девушкой случайно, когда забежал на пляж искупаться после дежурства. Было очень жарко, пришлось разнимать жестокую драку с участием кавказцев, а это всегда было чревато лишними рисками. А молодая ленинградка, оказывается, всё видела, когда обедала в столовой, и обратила внимание на стройного чернявого майора, который так лихо завернул руки назад главному буяну, и выбил у него нож…

И надо же было случиться, чтобы тем же вечером они встретились на пляже! Наверное, это была судьба – по крайней мере, оба так считали. Целый год они переписывались на «до востребования», а потом Михаил Иванович несколько раз съездил к Ларисе в Ленинград. Говорил, что это обычные командировки, и семья ему верила – пока не состоялся главный, самый тяжелый разговор.

ВВсеволод понимал, что отцу, как и ему, осточертела такая жизнь. Надежда по вечерам ходила на вокзал и автобусную остановку, приводила домой проезжих – кому нужно было один раз переночевать. С этого она тоже имела дополнительный доход, от которого ни за что не хотела отказываться. Не все постояльцы попадались порядочные, захаживали и воры. Один раз увели сахарницу, где мать и Оксана прятали свои украшения, а потом – приёмник «Спидола» и отцовскую кожаную куртку. После этого Надежда стала осторожнее, но ненадолго – жадность взяла своё…

За воспоминаниями Грачёв не заметил, как проехал по Невскому, потом свернул на Лиговский. Время, конечно, было неудачное – час пик, у каждого светофора столпотворение людей, машин и общественного транспорта. Да ещё всё это в темноте питерского бесснежного вечера, в мороси и тумане. А погода менялась с каждой минутой – пока Грачёв добрался до Волкова кладбища, дождь сменился мокрым снегом, и хлопья залепили ветровые стёкла. «Дворники» монотонно качались перед глазами, сгребали бликующие капли, и от этого мельтешения заболел лоб над правой бровью.

«Жигули» пробивались сквозь снежную кашу дальше, по Бухарестской улице, до проспекта Славы. Здесь пришлось окончательно отбросить посторонние и мысли и максимально мобилизоваться – иначе можно было проскочить нужный дом. Дома были какие-то длинные, чуть ли не в полквартала, все одинаковые, да ещё без номерных знаков. Фонари светили тускло, во дворах их не было вообще, и поэтому даже с орлиным зрением Грачёва трудно было различить, какой именно корпус перед ним – второй или третий.

Наконец, ещё раз сверившись с адресом, Всеволод облегчённо вздохнул – он прибыл на место. Теперь главное, чтобы Селедкова оказалась дома, и желательно одна – без пьяной компании или чересчур любопытных родственников. Грачёв давно уде действовал на автомате, и раздумья не мешали ему двигаться чётко, быстро, бесшумно. В мгновение ока он снял «дворники» и зеркало, кинул всё на заднее сидение машины, прикрыл чехлом и запер дверцу.

Нужная дверь была распахнута, и по лестнице гулял ветер. Грачёв взбежал на крыльцо, прикрыл за собой створку и проверил, на каком этаже находится нужная квартира. Делать нечего – придётся вызывать лифт, хотя, конечно, и на седьмой этаж можно подняться мешком. Пока, вроде, всё спокойно, вокруг никого нет, и можно позволить себе некоторый комфорт.

В кабине Всеволод оказался один и тут же воспользовался этим обстоятельством. Пока поднимался, проверил пистолет, убедился, что всё в порядке, и сунул его в карман. Возможно, конечно, что делал это он зря, но всегда лучше подстраховаться – здоровее будешь. Так или иначе, но девушка эта была причастна к убийству человека, а, стало быть, требовала к себе особого внимания.

Выйдя из лифта, Грачёв быстро нашёл нужную квартиру и придирчиво осмотрел дверь. Ну, что можно сказать – жильцы не бедные, но и не зажиточные. Достаток средний – на двери хороший кожзаменитель, блестящие кнопки-гвоздики, красивая резная ручка и кнопка звонка в виде клавиши от рояля. У двери чисто, не наблёвано, не валяется мусор, не лежит пьяный – а что ещё надо для счастья? Площадка чисто выметена, даже, вроде, вымыта, лежит липкий зелёный коврик – значит, натурщица эта не бухает и не ширяется. Более того, она любит чистоту и порядок, а это уже хорошо.

За дверью явно был ребёнок – и. кажется, даже не один. Оттуда слышался топот, визг, грохот и плеск воды; похоже, дети просто играли, дурачились, потому что то и дело смеялись – звонко, от души. Получается, голышом позировала художнику не безбашенная девица, а мать, по крайней мере, двоих детей. И это тем более интересно, потому что семейные дамы редко становились моделями, даже если сохраняли фигуру после родов. Ни один нормальный муж не мог относиться к такому занятию равнодушно – значит, мужа у Лили Селедковой нет. Но это уже не имеет отношения к делу…

Грачёв позвонил, вспоминая сегодняшний визит к Гаврилову. Конечно, в этой квартире вряд ли лежит труп, раз там беззаботно резвятся малыши. Но они могут и не открыть, особенно если одни дома. И тогда придётся ждать Лилию то ли на лестнице, то ли в машине. Конечно, она не бросит ребят одних на ночь, вернётся, но вот только когда? А Милорадов просил привезти её сегодня к Горбовскому, потому что нужно как можно скорее узнать подробности о деле Гаврилова. Выйдет это, или придётся звонить начальнику и оправдываться, ссылаться на обстоятельства? Всеволод очень этого не любил, и потому решил добиться своего любой ценой.