Симфония убийства
– Выпьем? – Предложение круглолицего было настолько искренним, что Силов с радостью согласился. Вот она – эта новая реальность, которую надо принять, полюбить и жить в ней, как рыба в воде!
В графине мужчины была водка, и Виктор налил себе коньяку из своей бутылки. Предложил коньяк и собеседнику – тот согласился, и Силов налил в рюмку красномордого коньяку. Молча чокнулись, одним глотком каждый вылил в себя коньяк, после чего сосед, налив в опустевшую рюмку водки, также одним глотком проглотил и ее чуть ли не вместе с рюмкой.
– Коньяк люблю, но послевкусие не могу вытерпеть. Водка лучше…
– Больше не наливаю, – Силов удивился такому организму круглолицего.
– Николай!
– Виктор Силов, – по давно уже затвердевшей привычке ответил Виктор и протянул руку.
Рука любителя запивать коньяк водкой была пухлой и очень потной. Пожав руку, Силов полез в карман за сигаретами и там, под столом, вытер ладонь о штаны. Даже немного помахал ею, чтобы не чувствовать влажность, от которой внутри просто тошнило.
Сигареты лежали в другом кармане, но Виктор потянул левой рукой полу пиджака так, чтобы правой продолжать искать сигареты, тем самым подольше держать ее под столом, вытирая об одежду, чтобы полностью избавиться от отвратительного ощущения. Вытащив пачку, достал левой рукой сигарету, правую он все еще не мог использовать, прикурил, откинувшись за пальму. Правую руку засунул в карман брюк…
Николай ничего этого не заметил, ему и в голову не приходило, что простое рукопожатие может вызвать какие-то чувства, побочные обычному социальному жесту. Силов еще раз внимательно посмотрел на потного. Он брезговал подобными людьми, а Николай еще был не только с потными руками, но и с изъеденным в прошлом угрями лицом, изрытым и красным… Никакой симпатии такая внешность не вызывала.
– Вот, Виктор Силов, перед тобой сидит профессиональный мудак! – Николай для наглядности откинулся на спинку стула и слегка отмахивался от остатков сигаретного дыма, который проник из-за пальмы.
– Мудак? – лениво удивился Силов.
– Ну, ладно… Лох!
– А может, действительно мудак, – Силов еще раз лениво удивился, но уже не выказав ни словом, ни лицом свое открытие… – «Ну, надо же так обращаться – Виктор Силов!»
– Вот сколько мне лет? – Николай оперся локтями на стол и повертел головой, чтобы можно было рассмотреть возраст подробнее.
Виктор выглянул из-за пальмы и уставился на Николая. Слегка влажное лицо смотрело на Силова – морщин не было: у колобков морщин не бывает… Но глаза были выцветшими, старыми и бегали влево-вправо быстро и нервно.
– Ровесник, – подумал юбиляр и слегка заскучал. – Вот так и на меня смотрит, наверное, молодежь… – Ну, сороковник – сорок пять. – Силов если и сбросил, то совсем немного, года два.
– Вот! А мы с тобой, может, и ровесники… Тридцать семь… будет в сентябре!
– Старая Дева, – чуть было не вылетело из Силова, но ленивое состояние и вновь возникшая радость от признания его внешней молодости удержали Виктора от уже явной оплеухи. Лох-мудак и без этого был удручен своим состоянием. И, конечно же, свои пятьдесят он открывать Николаю не собирался.
Виктор оглядел бесконечно знакомый ресторан Дома актера. Конечно, никакой это был не ресторан Дома актера – всего лишь аренда. Советские времена закончились – ресторан тогда закрылся, работать было уже невозможно. Какой-то алчущий режиссер попытался устроить здесь свой театрик, но прогорел, хотя сама аренда была исключительно символической. Потом поменялся начальник – и ресторан, правда арендный, вернулся. И вернулся уже в другом качестве – дешевое меню, работал до бесконечности, изыском обслуживания отмечен не был. Но после часу-двух ночи бывали случаи, когда в этом ресторане не протолкнуться. Ну и утром похмелье можно поправить тут, если заранее не приготовиться. Аренду начальник не поднимал – все привыкли, и ресторан даже стал совершенствоваться. Дико модный дизайн московских общепитов на крайних станциях метро стал стилем совершенствования – оранжевые пластиковые стулья и белые круглые столы. Почему-то зеленые кадки для пальм и каких-то мелколистных растений – вот, собственно, и весь дизайн. Одну из стен спрятали за десятком фотографий – тут тебе и Париж, и природа, и любимый город… Любимый, конечно, состоял из церквей, разлитых по городу в неисчислимом количестве, и ночных фотографий, когда все красиво, потому что темно и изредка ярко.
– Да, старая Дева! – Деву, конечно, Силов приплел сюда из-за сентября. Будучи Близнецом, он высмеивал все остальные знаки (когда-то давно завелся роман с астрологичкой, которая развлекала Виктора после утех разными знаниями, запретными при прежней идеологии отечественного мышления).
Положив себе принимать жизнь полностью и с радостью, Виктор потушил сигарету в очередную могилку и пытливо-радостно смотрел на лоха Николая…
– А что случилось?
Николай полез во внутренний карман пиджака, вытащил телефон, рассекретил его хитрющим кодом с третьей попытки, порылся во внутренностях мобильника и протянул смартфон Силову:
– На!
– В смысле?
– В смысле смотри – это уже не тайна! Все сам поймешь…
Силов взял телефон: какие-то селфи интимного состояния женщины и затылка ее партнера.
– Ты листай, листай!
Силов листнул… Довольное и взволнованное женское лицо получало удовольствие и, вероятно, сознательно фиксировало все это… Кроме лица женщины, кусочка носа и вкусно небритой щеки партнера больше ничего не было.
– На хера ты мне это показываешь?
– Это моя жена!
– А мужик?
– А мужик – это не я!
Силов отдал телефон и потянулся за сигаретой. Николая стало жаль – не потому, что ему жена изменяет, совсем нет. А стало жаль человека, который носит в телефоне такие фотографии счастливой жены.
– У нее скачал незаметно…
Стало не столько жалко, сколько противно. Ковыряться в чужом телефоне для Силова было верхом омерзения. Виктор хотел было высказать лоху что-то отвратительно оскорбительное, но спохватился – он уже как час-полтора живет новой жизнью и принимает все подряд «без борьбы»… Закурив, он снова спрятался за пальму и дымил в щелку открытого окна. Николай налил себе водки, коньяк Виктору и, чокнув стоящий бокал Силова, влил в круглый рот содержимое рюмки. Город стих окончательно, уличные фонари зачем-то притушили – стало темно и тоскливо.
– А мне зачем ты это показываешь? – спросил Силов, не отрываясь от оконной щели.
– Как мужик мужику… и все! – Виктор не повернулся, Николай украдкой хватанул кусочек сыра… Ну, если смог копаться в телефоне жены, то сыр – это детская шалость!
– Я в этом не специалист. – Силов решил иначе коротать вечер с телефонным соглядатаем. – Я не привязываю к себе никого и сам не привязываюсь…
В этом была правда, скажем так, полуправда. Лиза-то привязалась. Но привязалась самостоятельно, сам Виктор ничего особенного не делал, не увлекал, не давал надежд. Как запоздалый, но все-таки новый русский он был жарок и холоден только в соответствующие моменты – остальное время занимало молчание и слегка различимое безразличие.
Силов повернулся и, похоронив очередной окурок, внимательно посмотрел на Николая. Даже поймал себя на мысли, что именно так он смотрит на оркестранта, когда тот в очередной раз издает звук, разрушающий в дирижере гармонию и величие музыки. Это подействовало. Лох кисло улыбнулся и подвинул Виктору бокал невыпитого коньяка. Себе налил водки, которую незаметно принесла официантка… Выпили не чокаясь, а слегка отсалютовали друг другу посудой. Силов, в свою очередь, подвинул тарелку с сыром Николаю, а сам поднес к носу дольку лимона и держал ее перед собой, слушая исповедь человека, который самостоятельно определил себя как лоха или мудака. Исповедь Николая, покрытого оспой, оказалась обычной тоской и откровением неудачника в женском вопросе.
– Понимаешь, может, и я не привязывал к себе, у меня это плохо получается, но привязался сам – это точно… Я же любил! Я ее любил с первого курса! С ее первого курса! Я у нее вел дошкольное воспитание. То есть уже лет десять! А женаты мы шесть. Понимаешь, мне не нужна была женщина… Ну, в обычном понимании – встречаться, сношаться, расходиться… Я искал мать моих будущих детей! И Светка была единственной студенткой, кто ходил на все лекции. Тем более что я заранее всем сказал, что буду ставить автоматом. А ради нее я даже программу изменил – искал примеры, исследования новые. Это сейчас уже можно найти в Интернете немецкие и финские опыты. А тогда это никому на хер не нужно было, а она слушала и записывала. Когда рассказывал, ну пересказывал, истории из Диккенса, Светка плакала – они, кстати, до меня и не знали, что у Диккенса есть такое. Не читали они ни фига! Вообще!
Силов перестал нюхать лимон и достал сигарету. Но прикуривать ее не захотел, а держал во рту для имитации. Николай налил водки и потянулся за коньяком для Виктора. Силов отказался, помахав ладонью. Несчастный настаивать не стал. Выпил, съел сыр и продолжал:
– Однажды она вообще пришла ко мне одна. То ли праздник какой был, то ли всех погнали куда-то на встречу с шишкой какой-то, не помню. А она пришла – мы посидели, похихикали, и я ей предложил посмотреть кино. У меня дома. У меня были фильмы – хорошие, настоящие. Она согласилась, мы пошли ко мне. Я включил ей «Амаркорд», ты смотрел?
Силов кивнул.
– Там, конечно, не про дошкольников, но восприятие юного человека там очень сильно показано – на все пофиг, кроме секса… Когда мы смотрели, я понимал, что ей тоже это интересно. И думал, вот она-то и подходит мне!
– Переспали? – Виктор поддержал разговор только затем, чтобы продвинуться дальше в этом рассказе, минуя все эти идиотские переживания.
– Тогда? Нет, ты что! Тогда мы только смотрели, я останавливал фильм и рассказывал ей психологию мальчишек. Ведь это же была практически лекция… Да и потом мы редко это делали – я берег ее для детей…
– Понятно, – стало уже неинтересно. – Педагог?
– Ну да, преподаю в педе. И еще работаю психологом в детском центре. Там деньги неплохие – сейчас это актуально. Особенно у состоятельных родителей. Дети растут, знаешь, как следствие родительского менталитета…
Николай замолчал, потянулся было за водкой. Держа почти пустой графин, спросил:
– А ты что делаешь?
– В смысле? – Силов вдруг очнулся от вопроса.
– Ну, работаешь?
Виктор как-то собрался, потянулся к Николаю, внимательно осмотрел все, что представляло лоха выше стола, потом откинулся за пальму и произнес, слегка растягивая слова:
– Я не работаю… Я вопросы решаю, чувак, – Силов сам не ожидал от себя такого ответа. Но что-то внутри его запрыгало от этой странной игры, захотелось продолжать. Художественной натуре много не надо – маленький импульс, и все изменилось вокруг: перед нами уже не уставший дирижер, а спокойный, вальяжно самоуверенный тип…
– Ты бандит? – Николай подвинулся так близко, что, казалось, влажная ладонь бугристого лица облепила всего Силова.
– Нет, – закуривая, выдавил из себя играющий в какую-то игру Виктор Силов, – не бандит.
– Киллер?
Николай совсем прилип к Силову. Между ними только тонкие пальмовые листья пытались разграничить пространство каждого. Полускрытое ими лицо Николая сейчас глядело в Силова одним глазом и так близко, что можно было разглядеть самого себя в отражении зрачка… Виктор молчал, держа сигарету за окном. Лох-педагог хотел было еще податься вперед, но уже листья не давали такой возможности:
– Дорого?.. Дорого это стоит?
Силова понесло…
– Полтинник, – он зачем-то придумал именно эту цифру. Хотя пятьдесят – число, которое полностью овладело Силовым в этот день.
– До хера. – Николай уселся на свое место. Молчал, молчал, молча налил остатки водки в рюмку и, не спрашивая, не предлагая составить компанию, самостоятельно выпил.
– До хера? – Силов улыбнулся, выглянув из-за пальмы.
– Не-не, все нормально. Я понимаю…
Теперь уже Николай сидел, откинувшись на спинку стула, и смотрел на Виктора. Так продолжалось еще некоторое время – лох пьянел, трезвел, снова пьянел – это было видно: Николая шатало на стуле, глаза закрывались сами собой. Краснолицый потел, и капельки пота заливались в ямки на лице. Машинально руки его полезли во внутренний карман, достали телефон, сложно рассекретили. Открылись ли глаза у несчастного Николая или нет – непонятно. Но палец пролистывал экран смартфона – по отсвету на носу было заметно, что фотографии менялись. Круглое тело повело в сторону – оно не выдерживало вертикального положения. Еще мгновение – и Николай свалился бы на пол. Силов потянулся, чтобы удержать за рукав, но тело встрепенулось, глаза открылись, и алкоголь исчез напрочь.
– Убей его, Виктор Силов! – Николай сидел красный, мокрый и трезвый. Виктор налил себе коньяку и выпил также в одиночку.
Лох полез в портфель, почти с головой ушел в него, перебирая руками содержимое педагогического несессера: брошюрки, тетрадки, листочки…
– Вот, – Николай положил стопку денег перед Силовым. – Остальные сразу же как сделаешь…
Перед Силовым лежала месячная зарплата не дирижера, а худрука. Он смотрел на деньги и бледнел. «Что делать дальше? Сказать просто и ясно, что это шутка?»
Теперь и Виктора охватил выпитый коньяк – деньги плыли перед глазами, он зажмурился и снова открыл глаза. Не хватало воздуха…
– Я сейчас. – Силов с трудом поднялся со стула и медленно пошел к выходу. Холодный воздух окутал все тело, залезая под воротник рубашки. Это было хорошо, очень хорошо. Виктор задышал глубоко и медленно. Он всегда так делал, когда пьянел, – помогало. И сейчас помогло – надышавшись, Силов пошел в сторону театра. Он мог пойти в любую другую сторону, просто сейчас это не имело значения – все знакомо, да и от театра до дома три минуты… Шаги участились, Виктор трезвел. Он остановился и оглянулся – никого. Пустая улица, даже машин не было.
Сигареты… Он оставил сигареты на столике! Курить хотелось неимоверно – купить сейчас, в это время, невозможно. Проверив еще раз карманы пиджака, Силов присел на урну – лавочек никогда на этой улице не было и, скорее всего, не будет.
Силов протрезвел окончательно; разве что голова была тяжелой и непослушной. Она опускалась сама по себе, глаза подло закрывались, хотя Виктор делал все, чтобы восстановить себя и свой рассудок. В конце концов он сдался своему состоянию и даже решил, что так будет лучше. Тело устанет сопротивляться, и он, Силов, возьмет себя в руки. Вот, уже берет, вот уже становится лучше. Опершись руками о края урны, он встал, нелепо повернулся, придерживаясь одной рукой за мусорную вазу, собрался и, оттолкнувшись от грязной своей поддержки, выпрямился. Все! Силов вернулся в состояние, которое он контролировал, – стало легко, и обильный пот выступил по всему лицу. Спина тоже была мокрой – организм выкинул тяжесть, хмель, непреодолимую тревогу. Силов превратился в себя прежнего – он заставил себя улыбнуться, глядя в черную витрину какого-то магазина, и убедился – он улыбается. Мгновение – и Виктор абсолютно уверенной походкой зашагал обратно.
VУ ресторана он проскочил входную дверь и быстро мелькнул мимо окон. Николай сидел на своем месте, накрыв деньги обеими руками. Силов вернулся в ресторан.
– Мало, – бросил он, садясь за столик. – Человек стоит больше…
– С собой у меня нет, поехали ко мне домой. Я дам, сколько ты скажешь.
К Виктору вернулись уверенность, желание принять мир и не бороться, вернулась жажда легкомысленности, приятной бессмысленности и безответственности. Ему хотелось доиграть свою роль, которую случай назначил ему в этот вечер. И вообще, надо что-то делать – самим собой быть противно уже и неинтересно. Пятьдесят лет он только и делал, что был самим собой – не всегда это показывал, не всегда и сам себе открывал настоящие чувства, но это и было по-настоящему «самим собой» Силова. Вот от этого Виктор устал, и к этому возвращаться не хотелось ни при каких обстоятельствах. Сейчас же было все совсем другое – Силов понимал, что, играя в другую реальность, он действительно может открыть новое и интересное в ней, интересное для самого себя.
Первое устрашающее чувство ушло, давно ушло – еще там, сидя на урне. Теперь он хорошо протрезвел и чувствовал себя даже легче и лучше, чем два-три часа назад, когда только вошел в Дом актера и выпил первый глоток коньяка. Потянулся за бокалом – маленьким глоточком пригубил коньяк. Коньяк был хороший – он медленно стекал по стеклу, оставляя жирные следы, – Силов покручивал бокал в руках, рассматривая со всех сторон маслянистые следы.
– Не надо… И деньги эти забери, потом все отдашь, – процедил сквозь зубы киллер-неофит. – А где он живет?
– Кто?
– Мужик твой… Адрес и как выглядит – есть?
– Есть, все есть. Вот он. – Николай подсунул Силову смартфон, на экране которого была фотография, какие обычно выставляют в фейсбуке. Парень, полная противоположность Николаю, сидел на фоне какого-то памятника с бокалом вина.
– Австрия? – Силов достал свой мобильный телефон и сфотографировал этого жизнерадостного человека.
– Хрен его знает, наверное. – Николай взял телефон и стал искать адрес.
Виктор еще раз посмотрел на будущую жертву, уже на своем телефоне, поелозил пальцем по экрану и поднес трубку к уху, отвернувшись от Николая. Пауза была долгой – на том конце никто не отвечал. Собственно, и ответить никто не мог – Силов набрал первые пришедшие в голову и в палец цифры, которые даже при тщательном изучении не напоминали номер телефона.
– Привет, – очень тихо наконец-то произнес кому-то Силов. – Бери ручку и пиши…
Виктор отодвинул от себя как можно дальше руку с телефоном и повернулся с затихшему рогоносцу:
– Адрес…
Николай сказал адрес, Силов повторил…
– Сейчас скину фотографию… Вариант В – сроков нет, как сможешь… Ну, как знаешь… Хорошо, я посмотрю сам… Пока.
Виктор легко улыбался и смотрел на Николая, как на ребенка, который мило проштрафился. Тот ждал команды или какого-то решения.
– Деньги свои забери, и поехали…
– Куда?
– К твоему мужику…Ты расплатился?
– Давно уже, как пересел к тебе… к вам, извините.
Силов отметил это «к вам», его просто распирало от игры, которую он затеял сам для себя. Положив свою тысячу под недопитую бутылку коньяка, игрок и его зритель вышли. Виктор закурил и направился к театру. Николай поплелся за ним. Силов шел героем, он был собран, спокоен и внутренне парил над прежней своей жизнью. У урны, на которой он приходил в себя, притормозил и чему-то улыбнулся своему: «Ни фига себе, куда дошел!»
Театр стоял на островке-пустыре и напоминал своими угрожающими формами на фоне черного неба банно-прачечный комбинат. Ни одного окна не светилось – всего лишь мрачный склеп для всех попыток произвести на свет музыку, которой гордится человечество. На театр Силов смотрел без всякого трепета или переживания…
Мужчины подошли к нескольким автомобилям, которые пристроились на ночь у театра:
– Правый руль, садись с той стороны, – Виктор щелкнул сигнализацией – фары одобрительно мигнули со всех сторон.
– Ты же выпил, Виктор Силов. – Николай не решался садиться к пьяному водителю.
– А мы медленно поедем и нарушать не будем, садись.
Николай жертвенно сел.
Действительно, ехали не быстро, но уверенно. Район был известен под названием «Живые и мертвые». Еще в советское время там находился один на весь город магазин, где отоваривали по справкам из загса – на свадьбу или на похороны.
Силов протрезвел уже давно и теперь вел машину по навигатору, спокойно стряхивая пепел в приоткрытое окно. Ехали молча – киллер-шулер был очарован своей игрой, Николай же не мог вымолвить ни одного слова. У группы домов, которые при всем уходе жильцов и зелени вокруг все-таки оставались хрущевками – милыми, родными и отвратительными хрущевками, – машина остановилась, и Силов выключил все опознавательные знаки. Что делать дальше, он не знал, но заканчивать так просто начатую игру ему не хотелось.
Первые этажи еще были как-то расцвечены разными вывесками: от молочной кухни до шахматного клуба. Светодиодный синий конь и красный король манили каспаровых и карповых, живущих в этом районе. И, конечно же, без трех аптек да парочки парикмахерских тут тоже не обошлось. Все остальное, что было выше, терялось в темноте неба – ни одного окна, выдающего хоть какую-то жизнь, не было.
– Райончик не фонтанец, – прикуривая очередную сигарету, пробурчал бывший дирижер.
Окно машины было открыто, не холодно, где-то сзади доносился приближающийся мужской гур-гур. В зеркале заднего вида двое мужчин обсуждали какую-то ерунду. Силов курил и наблюдал за этой парочкой, которая приближалась по тротуару прямо к нему. Нетрезвые, но громкие философы прошли мимо машины, как неожиданно один из них оглянулся и встретился глазами с Виктором.
– Оба-на, – обернувшийся дернул своего товарища. Оба смотрели на машину, выискивая повод для незатейливого общения.
– Закурить не найдется?
Силов, понимая смысл вопроса, молча вытряхнул из пачки две сигареты, протянул руку через окно.
– А деньги?
– Наличных нет…
– Поехали снимем?
– Начальник, торгуй бахилами в больничке – не ищи встречи с правильными людьми. – Силов сказал тихо, но в этой ситуации словно прозвучал гром!
Фразу эту Виктор давно хотел применить – он ее когда-то слышал, сейчас уже не вспомнить, но не в кино. Она тогда произвела и на него, и на того, кому была адресована, неизгладимое впечатление…
– Понял. – Наглость философа без денег и сигарет исчезла даже раньше, чем Силов закончил фразу. К тому же Виктор, почти не дав себе договорить, нажал клавишу на дверной ручке – стекло медленно и уверенно поползло вверх. Ночной шум исчез, вместе с ним исчезли и эти двое, даже испуганное «понял» осталось там, в ночи «Живых и мертвых» – в салоне этого уже никто не слышал.
Тротуар очень быстро опустел, двое свернули за угол дома… Николай молчал, сложив пухлые кулачки перед лицом. Силов сходил с ума от восторга. Чем ему дальше заниматься, он знал, но заканчивать этот день ему не хотелось. Вообще не хотелось ничего! Ни пить, ни курить, ни говорить – Виктор растворился в сегодняшнем вечере без остатка, – так чувствуют себя сидхи у подножия Гималаев – полное слияние с собственным космосом. Вечность текла перед ним…
– Бля-а-а, это он! – Николай зашептал-зашипел прямо в ухо Силову. Тот вздрогнул – в мертвой тишине салона и умиротворения живых и мертвых Гималаев это шипение заставило Виктора вздрогнуть. Он повернулся к толстяку и увидел, как тот нервно дергает пальцем, указывая куда-то за пределы машины. Силов посмотрел – перед ними стояла машина, оттуда уже вылезла мужская спина с красным шарфом – она шла по тротуару и курила…
– Он?
– Да, бля – шарф красный! Он, он… – Николая даже побрасывало в машине от жажды мести.
– Спокойно, Коля. – Силов опустил стекло, стало свежо. Шаги темной спины и красного шарфа спокойно постукивали по ночной тишине.
Виктор, чтобы как-то продержаться еще некоторое время, вышел из автомобиля. Меньше всего ему хотелось вернуться в машину и уехать домой. Два-три глубоких вдоха по своей привычке – вот и спина исчезла за поворотом…
– Ну, теперь поехали, – нехотя и с очевидной досадой процедил Силов и повернул ключ зажигания. Праворулька-не-праворулька, а завелась мгновенно и тихо. Обещая не нарушать, Виктор не стал разворачиваться через сплошную, а проехал метров пятьдесят туда, где от дороги шел поворот к дому, там повернул.
Какой-то шум и крик разрезали ночь – голос мужчины не кричал, он орал-визжал. Николай и Виктор оглянулись назад. Тени, прыгающие от света вывесок и одинокого фонаря, – все, что можно увидеть.
Мужчина кричал, его били… Стихло так же неожиданно, как и началось. Какие-то силуэты мелькнули несколько раз, попадая в свет парикмахерских, аптек, алкомаркетов… Кто-то уже мчался подальше от происшествия. Одна тень упала, с трудом поднялась и побежала дальше. Еще несколько секунд, и все стихло. Вдруг залаяла собака из окна одного из домов.
Все… Тишина больше не нарушалась…
Все это время Силов смотрел в сторону крика, ничего не понимая. Выручил Николай:
– Спасибо, бляха… спасибо! Ну, ты крутой, Виктор Силов!
Николай теребил его за пиджак так активно, что Силов машинально дернул полу из рук счастливого рогоносца.
Он смотрел на Николая и ничего не говорил. Если раньше можно было сказать, что Силов протрезвел, то сейчас нужно говорить о том, что он вообще никогда не пил! Сейчас он только молчал и смотрел на Николая!
Анализировать Виктор ничего не мог, он мог только смотреть, и если бы ему можно было исчезнуть волшебным образом, то он сделал бы это, даже не разворачивая машину. Гималаи сменились совсем другими горами…
– Иди посмотри. – Виктор напрягся и произнес несколько слов, которые для Николая были приказом.