Веселая поездка
И снова багор шарит по выгребной яме, но уже не так рьяно, как-то лениво, как будто для очистки совести.
– Нэт там ныкаво. Сматры сам!
– Время! Отходим! До рассвета надо уйти за перевал. Радиостанцию разбили?
Кто-то что-то ответил, но Николай ничего не понял, слишком далеко находился отвечавший.
– Ну, хоть это отрадно, – проворчал замполит. – Всё, бросай багор, пошли. Я же просил никого не убивать, кроме одного! Кто вас просил перерезать всех?!
В яму полетел багор, а следом за ним кто-то помочился.
Снова затопали шаги над головами. Дверь сортира с грохотом захлопнулась, задрожали ветхие стены нужного сооружения, послышались удаляющиеся шаги, затихающие голоса людей.
А Николай с Таней замерли, мёртвой хваткой вцепившись друг в друга. Они не знали, сколько так простояли. Всё пространство вокруг было пропитано гнетущей вонючей тишиной испражнений и рвотных масс. Это пугало, настораживало, мешало вылезти из укрытия.
Но вот первые робкие серые лучи солнца пробились сквозь многочисленные щели ветхой постройки. Начался рассвет.
Николай решил вылезти из ямы и разведать обстановку.
– Ты здесь остаёшься за старшего, поняла? Стой здесь смирно и молчи, что бы ни случилось, молчи, только дыши. Ты поняла меня, поняла? К стене прижмись и молчи!
Таня закивала головой, не в силах ответить.
– Таня, Танечка, ответь мне, ты поняла?!
– Да, – судорожно ответила Таня.
Николай решил вылезать из укрытия не через отверстие в помосте, а через отверстие, оставленное для очистки выгребной ямы. Он отчётливо понимал, что его легко будет обнаружить по зловонному следу. «Так хоть не через парадный выход. Хоть так», – думал он.
За сортиром, в двух шагах от него вздымалась вверх отвесная скала. Когда строили это нужное сооружение, оставили немного места, чтобы можно было очищать его от нечистот. Этого места вполне хватило, чтобы Николай мог беспрепятственно вылезти из выгребной ямы и укрыться между скалой и сортиром. Крадясь, он обошёл своё ночное укрытие и дошёл до комвагончика, и уже собирался выйти к палаткам бойцов, как на голову ему кто-то спрыгнул с крыши комвагончика. Но Николай распространял такое чудовищное зловоние вокруг, что человек, спрыгнувший на него, отскочил как ошпаренный, но тут же обернулся и метнул нож в Николая. Этого мгновения замешательства Николаю вполне хватило для оценки ситуации. Он успел увернуться от ножа, который просвистел совсем рядом, лезвием коснувшись волос, и воткнулся в обшивку комвагончика.
– Промазал! Какой дорогой подарок! Спасибо тебе, Господи! – пробормотал Николай, выдёргивая встрявший нож. Он повернулся к нападавшему, а тот уже стоял в боевой стойке с новым ножом в руке.
Николай отчётливо понимал, что перед ним враг безжалостный, беспощадный. Враг, который принимал только одно решение задачи – смерть, его, Николая, смерть. Но Николай распространял вокруг себя удушливую вонь выгребной ямы, и это мешало врагу сосредоточиться.
А Николай понимал, что сейчас решается его судьба, судьба его семьи, судьба Тани, судьба наших ребят, которые находятся в дне пути отсюда. Он должен, просто обязан выжить и предупредить своих об опасности, о предательстве, о смерти.
– Ах, ты, вражина, ну давай посмотрим, какой балет ты придумал! – Воскликнул Николай, а нападавший молча, молниеносным движением метнул второй нож в Николая. Николай снова сумел увернуться от смертельного удара. Но нож метнули довольно точно, перед ним был профессионал и он знал своё дело. Лезвие этого второго ножа задело плечо Николая, пропороло рукав гимнастёрки и опять воткнулось в стенку комвагончика.
– Спасибо, дорогой, вы так любезны, а то мой пистолет залип. Ты знаешь, чем он залип? Знаешь, скотина?! Ну, теперь поехали!
С этими словами Николай метнул трофейный нож в нападавшего на него человека. Нож просвистел по воздуху и воткнулся в шею противника. Послышался предсмертный хрип. Человек, нападавший на Николая, повалился на бок и упал совсем неестественно.
– Надо же, попал, с первого раза попал! Не зря в «городки» играл в детстве… – воскликнул удивлённо Николай. – Ну что ж, друг, извини, мы на войне!
Николай ещё не научился убивать. Этот был его первым. Он благодарил Бога за то, что остался жив и ещё не совсем понимал, что он сейчас победил свою смерть.
Этот бой длился считанные минуты. Человек, напавший на Николая, не проронил ни слова. Ни один его возглас, кроме предсмертного хрипа, не нарушил убийственной тишины этого раннего и такого страшного утра.
«Почему так тихо? Почему они не стреляли, не подожгли ничего? Странно!» – думал Николай, огибая комвагончик.
– Вот, гады, что наделали! – воскликнул он, увидев страшную картину в серых предрассветных лучах.
Везде на территории лагеря лежали наши ребята. Все мёртвые! Никто не спасся! У кого перерезано горло, у кого вспорот живот, у кого свёрнута голова. Ведь накануне все были пьяные, все уснули крепко, никто даже не представлял, что их ждало этой страшной ночью.
Он подходил к каждому из них в надежде, что кто-то застонет, откроет глаза, попросит пить или что-нибудь ещё, но всё было напрасно. Все были мертвы. Даже командир лежал в своей постели с перерезанным горлом и чему-то улыбался в своём вечном сне.
– Всех порешили, гады! Ни за что порешили! Надо связаться с полком и всё рассказать! И Зотов. Зотов – предатель! Интересно, за сколько он продался? Вот падло! Ладно, мы ещё посмотрим, кто кого! – ворчал, поражённый увиденным, Николай.
Он зашёл в вагончик с радиостанцией, где он вчера вечером работал до последнего послания. Все приборы были методично и аккуратно разбиты. Связаться со своими Николай сейчас не мог. Был такой момент, когда он совсем растерялся, так как не мог придумать, что дальше делать. Но вдруг он увидел на столе не выпитые им таблетки. Их дала ему Таня, ведь у него вчера болел живот. Он пошёл в медпункт, попросил у Тани таблетки, заглянул сюда, но его сильно затошнило, и он побежал в сортир, забыв про таблетки. Таня, Таня, а ведь она ещё там, в сортире. Он совсем забыл о ней. Бедняжка, она же ждёт его, ждёт живого и невредимого, а он совсем забыл о ней! Она же может погибнуть в этой зловонной яме!
– Таня, Танечка! – крикнул Николай в вонючую бездну выгребной ямы. – Это я, Николай! Ты слышишь меня?!
Ему ответило зловещее, зловонное молчание.
– Таня! Ты там? Танечка, ответь мне! Таня!
Вдруг он услышал мычание, доносившееся из выгребной ямы сортира.
«Там! Жива!» пронеслось у него в голове.
– Танечка! Иди сюда! Давай! Тут никого нет!
Мычание усилилось, стало громче, но никто и не пытался сделать хоть шаг к нему на встречу.
«Что делать? Надо же её оттуда как-то вытащить!» думал озадаченно Николай. И тогда он закричал…
– Боец Рыскина, вы где?! – во всё горло заорал он. Но ответом ему была зловещая тишина, даже мычание прекратилось.
– Отвечать, если командир вас спрашивает! – снова заорал он, не надеясь получить ответ. И вдруг…
– Здесь, товарищ командир… – очень тихо и неуверенно ответила Таня.
– Подойдите к отверстию, выходу отсюда, и дайте мне руку!
Опять мычание, переходящее в вой…
– Вы слышите меня, боец Рыскина?! Вы обязаны выполнить мой приказ! Немедленно подойдите сюда! За невыполнение приказа пойдёте под трибунал!
Он понимал, как трудно молоденькой девчонке, которой и двадцати ещё нет, сделать эти два шага. Он больше ничего не слышал. Он ждал. Но вот в очистном отверстии показалось её испуганное, перепачканное нечистотами, личико.
– Давай, детка, иди сюда, дай мне свою руку. Да не бойся ты! Это же я, Николай! Давай, вылезай!
Навстречу Николаю потянулась её грязная, дрожащая рука. Он так обрадовался, что даже немного растерялся, но схватил её, словно драгоценную реликвию, и с силой, на которую был только способен, потянул Таню за эту перепачканную в нечистотах руку на себя.
Вот в очистительное отверстие пролезла её голова, вот, наконец, вылезла она сама. Вылезла и бросилась на грудь к Николаю с рыданиями, истерикой, причитаниями. Она утратила чувство реальности, не понимала, что с ней происходит. Она вцепилась в Николая, как утопающий хватается за соломинку. Оторвать её от себя он никак не мог.
«Что с ней делать?»– думал он. – «Рехнулась девка! Но надо же с ней что-то делать!»
Он резким рывком оторвал её от себя и нахлестал по лицу. Брызги нечистот полетели во все стороны. Но это хоть немного привело её в чувство.
– Стоять! Смирно! – рявкнул Николай. Она замерла, словно в детской игре «Замри». – Руки по швам! Слушать мою команду!
Девчонка смотрела на него каким-то отчуждённым, непонимающим взглядом, и команды выполняла как робот.
«Хоть команды выполняет, это уже хорошо», – отметил про себя он и решил перейти на нормальный разговор без криков, без команд.
– Сейчас ты пойдёшь к роднику мыться. Ты поняла меня? – спросил он, встряхнув её за плечи.
– Мыться, – повторила за ним Таня.
– Может холодная вода приведёт тебя в чувство?
– В чувство… – снова повторила за ним Таня.
– По дороге найдём мыло, полотенца и всё такое, поняла?
– Поняла? – повторила, как попугай, Таня.
«Господи, что с ней делать? Совсем с катушек съехала!» – думал он. Он взял её за руку и повёл за собой. Таня, словно маленький ребёнок, доверчиво следовала за ним, не задавая никаких вопросов.
Они вышли из-за сортира и тут же наткнулись на труп убитого Николаем противника.
– О-ой! – дико взвизгнула Таня, увидев мёртвого человека с ножом в горле.
– Ты чего?! Этот нам уже не страшен, а вот нож его мы заберём с собой. Это оружие нам пригодится, – с этими словами Николай выдернул нож из убитого. – И этот тоже нам пригодится, – сказал он, вытягивая второй нож из стенки комвагончика. Он снова взял её за руку.
– Ну что, отпустило немножко? – спросил он свою спутницу.
– А что здесь было? – уже более осмысленно спросила она.
– Да так, ничего, обычная драка. Подрались, и я его убил нечаянно.
– Но это же враг!
– Я что-то не так сделал? Что тебя не устраивает?
– Он же мог вас убить!
– Мог, но не смог. Мне же надо было тебя из говна вытаскивать! Ведь если не я, то он, и что бы тогда было? Поняла?
– Да, но как же он?…
– Он сидел на крыше комвагончика и ждал нас с тобой. Оттуда весь лагерь как на ладони. Его оставили здесь нас убить, но у него не вышло так хорошо, как у меня, вот и всё. Ну ладно, пошли дальше.
Но Таня долго всматривалась в лицо убитого. Николай не мог сдвинуть её с места.
– А он молодой! Смотрите, у него лицо молодое! – воскликнула она. – Жалко его…
– А наши ребята? Они что, хотели умирать? Вчера как весело было! У каждого были свои мечты. А теперь что? Надо нашим передать, а нечем, всё разбито. Придётся топать к своим, а это день пути, понимаешь? Только не визжи больше и ничему не удивляйся. Чем тише будем себя вести, тем живее будем. Пошли, я тебе по дороге одну притчу расскажу. Пошли.
Он обтёр свои руки об халат убитого, заставил сделать это и Таню, взял её за руку и повёл через лагерь мёртвых к роднику, потому, что душем пользоваться было невозможно. Всё было развалено, разломано, приведено в негодность.
По дороге они зашли в палатку, где до сегодняшнего дня жил Николай. Здесь они нашли всё, что было нужно для купания и переодевания, даже шампунь и туалетную воду.
– А где командир? – вдруг обеспокоено спросила Таня.
– В своём комвагончике с перерезанным горлом. Его спящим…
– Подождите! – воскликнула Таня, и стрелой помчалась к комвагончику.
Через минуту оттуда стали доноситься рыдания, всхлипы, причитания несчастной девчонки.
Николай пошёл за ней, встал в дверях комвагончика и ждал, пока она устанет, успокоится. Он охранял её покой, опасаясь нового внезапного нападения.
А Таня горько плакала над своим убитым другом, защитником, командиром. Гладила его своими, в нечистотах, руками, уговаривала ожить и не разлучаться с ней. Ведь она всей душой любила его, надеялась выйти за него замуж и прожить вместе с ним долгую счастливую жизнь.
Но Николай ничего об этом не знал, он узнал об этом гораздо позже. А сейчас он просто стоял и охранял её. Ждал, когда она устанет, и её можно будет увести, успокоить, когда она сможет адекватно отвечать на его вопросы и выполнять его команды…
Таня неожиданно резко поднялась. В её голубых глазах блестела сталь.
– Пойдём к ребятам. У нас с тобой, Коля, очень много работы. Их надо всех вместе сложить, всех убитых, и накрыть простынями, чтобы мухи на них не садились. А тот, которого ты убил, пусть лежит там. Мы его там простынёй накроем.
– Нет, Таня, мы сейчас пойдём к роднику, вымоемся, а потом всё сделаем. Мухи на нас яички откладывают. Ты что, не видишь? Давай, давай, пошли!
Николай крепко взял её под локоть, вывел из комвагончика и подтолкнул к дорожке, которая вела к роднику.
Утро раннее, бесстрастное, безразличное к бедам людей, беспощадными солнечными лучами осветило гребни гор. Лагерь ещё находился в тени. Туда ещё не успело заглянуть яркое южное солнце.
– Пошли скорее, – звал Николай Таню и тащил её за собой. – Ты пойми, скоро солнце совсем осветит лагерь. И тогда – беда! Мы с мухами справиться не сможем.
– Да и так не весело, – пробурчала Таня, но послушно пошла за ним.
Он вёл Таню к роднику, который находился за палатками бойцов. Струя чистой воды вытекала прямо из скалы в маленькое озерцо, образуя маленький водопадик. Из озерца вытекал ручей и сбегал куда-то вниз.
Николай знал, что они в лагере одни и не надо особо опасаться нападения, но два трофейных ножа всё же, для спокойствия души, держал наготове.
Озерцо, куда впадал родник, по берегам заросло густым кустарником. И только со стороны вытекающего ручья можно было зайти в него. Здесь обычно бойцы набирали воду для кухни, даже помост смастерили, чтобы было удобней.
Сюда Николай и привёл свою спутницу.
– Снимай свою грязную одежду, клади в этот мешок, – он протянул Тане обыкновенную наволочку. Таня нерешительно переминалась с ноги на ногу.
– Ну что ты, дурочка?! Давай, раздевайся! На тебе нож, возьми! Если не можешь расстегнуть, разрежь всё и мойся. Вот мыло, даже шампунь нашёл у кого-то в тумбочке. Нож не потеряй, он может ещё, ох как, пригодиться.
– А вы? Что будете делать вы?
– Я буду тебя охранять. Вот тут я буду, за кустами. Иди, мойся, да побыстрей, и ничего не бойся! Я подсматривать не буду, честное слово! Только смотри, вода очень холодная.
Таня больше не задавала вопросов, и быстро принялась исполнять приказ Николая. А Николай сидел в кустах на камне, охраняя девчонку, и вдруг почувствовал, что в это, совсем раннее, но очень тёплое утро ему стало очень холодно. Холод мокрой лягушкой забрался под, начинающую высыхать, гимнастерку, пробрался до костей и замучил его дрожью во всём теле, которую никак не удавалось унять. Это мешало сосредоточиться, мешало вслушиваться в шорохи страшного, но такого яркого утра.
– Да что же это такое? Тепло ведь, а мне холодно! – бурчал Николай, пытаясь хоть как-то согреться.
Таня вымылась по-военному быстро. Чистая, свежая, одетая в новую, чуть великоватую ей, одежду, она нашла Николая в его укрытии.
– Ну что? Теперь вы? А я покараулю. Вот нож, что вы мне дали. Я его не потеряла!
– Спрячься здесь и сиди тихо. Нож не потеряй и не играйся им, – зачем-то напомнил он ей. – Тебя здесь никто заметить не сможет, если ты сама не обнаружишь себя. Всё, сиди тихо, а я пошёл мыться.
Он отошёл на несколько шагов от места, где он спрятал девчонку, оглянулся, чтобы убедиться в том, что её не видно и произнёс тихо, обращаясь к кустам, что скрыли её: – Тихо сиди, что бы ни случилось, молчи, не вылезай, не обнаруживай себя, поняла?
– Да, – словно под ветерком зашелестели кусты.
Николай не смог расстегнуть ни одной пуговицы. Руки его сильно дрожали, ему было жутко холодно, и уже ничего не хотелось. Но там, в кустах он оставил человека, за жизнь которого он, Николай, отвечал головой. Он должен был, он был обязан!
Всю одежду пришлось разрезать ножом. Снимая гимнастёрку, он почувствовал нестерпимую боль в раненном левом плече.
– Вот, вражина, достал всё-таки, – пробормотал Николай, складывая всю грязную одежду в принесенную им наволочку. Но у него ничего не получалось, всё вываливалось, руки дрожали, в глазах всё плыло, но он понимал, что надо обмыть с тела и из раны на левой руке всю грязь этой страшной ночи. Он понимал, что он нужен, как воздух, той несчастной девчонке, которая сейчас сидит в кустах, худо-бедно охраняя его. Он понимал, что без него она пропадёт.
Он вошёл в воду. Острые иголочки ледяной воды проткнули насквозь его уставшее тело. В голове начало основательно мутиться, но он своей могучей силой воли заставил себя нырнуть с головой, потом ещё и ещё раз.
Вроде головная боль немного поутихла. Николай начал тщательно и методично смывать всю грязь со своего тела, вымыл голову, промыл рану и вышел на берег одеваться. Он одел нижнюю часть своего тела, подхватил чистую гимнастёрку, мешки с грязной одеждой и пошёл к Тане.
А Таня, измученная этой страшной ночью, сладко спала в своём укрытии, как в детстве, сложив обе ладошки под правую щеку.
Николай стоял зачарованный увиденной картиной. Рыжая чёлка освободила высокий ровный лоб девушки. Нежная, молодая кожа лица была тщательно вымыта и сияла чистотой. Глаза прикрывали веки с длиннющими, загнутыми вверх ресницами. Маленький аккуратный вишнёвый ротик был приоткрыт во сне. Ей, наверное, что-то снилось, потому что глаза бегали под закрытыми веками…
Дальше Николай не успел ничего рассмотреть. Справа в кустах возле лица девушки послышался лёгкий, едва уловимый шорох. Николай перевёл туда свой взгляд и похолодел…
«Змея! Вот, чёрт! Прямо, у её лица! Здоровенная какая!» – Мелькнуло у него в голове. Он механически выхватил из-за пояса трофейный нож и метнул его в змею, несмотря на то, что слишком близко от змеи находилось лицо девушки, такое прекрасное в этот утренний час. Нож прокрутился несколько раз в воздухе и воткнулся в змею, пригвоздив её к земле.
Одним быстрым движением, одним рывком он поднял Таню. Она, ещё сонная, не держалась на ногах. Ей хотелось упасть и уснуть снова. Она сползла по ноге Николая на землю и продолжала спать.
Николай оставил её в покоё, нашёл длинную и толстую палку. С помощью этой палки он схватил змею у головы, затем вытащил нож из земли и из тела змеи, и уже собирался отрезать змее голову, но тут вдруг почувствовал лёгкое прикосновение к плечу.
– Не надо, Коля, не убивай её! Хватит смертей на сегодня!
– Но она же чуть тебя не ужалила!
– Но, не ужалила же, а «чуть» не считается! Это же бессловесная тварь, она ни в чём не виновата, ей неведомы наши склоки. У неё свои дела, а я, видно, помешала ей. И потом, я же спала и не видела её. Я же её не дразнила! Она бы меня не тронула, только неизвестно, когда бы она от меня уползла. Но всё равно, не убивай, отпусти, она выздоровеет, отпусти!
Николай и сам понимал глупость своих намерений. Он снял с руки извивающиеся кольца змеи и бросил её далеко в кусты.
– Спасибо, Коля, ты настоящий друг!
Таня приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку, но, нечаянно, в своём порыве, задела его рану на левом плече. Николай громко взвыл, хватаясь правой рукой за рану.
– Коля, ты ранен?
– Да, я был немного неосторожен.
– А ну покажи!.. Покажи, покажи, что там у тебя такое?
Николай убрал правую руку с раненного плеча, и Таня взялась за голову.
– Рана грязная, вся в гною! Коля, пошли на перевязку!
– Там же всё разбито, разгромлено, ничего там нет, – удивился Николай.
– Да нет же, из этого хаоса я найду всё необходимое, чтобы тебе облегчить боль. Пошли! Смотри, а вот и мой трофейный нож. Я его в сапог спрятала. – С этими словами она достала из голенища сапога второй трофейный нож.
– Ну, ты девка не промах! Молодец, боец Рыскина! Примите благодарность от командования!
– Коля, хватит шутить и паясничать, пошли на перевязку. Это же очень серьёзно!
Они двинулись к палаткам бойцов, за палатками находились оба вагончика – медицинский и комвагончик, и чуть подальше стоял разгромленный и покосившийся вагончик с радиостанцией.
– О, Господи! Вот нелюди, что наделали, как слоны в посудной лавке. – Таня в ужасе осматривала своё хозяйство.
– Я же тебе говорил, что всё разбито. Таня, ты тут разбирайся, а я пойду, выброшу грязные мешки. На улицу не высовывайся, не кричи, сиди тихо. Поняла?
– Да, иди, я здесь.
Николай взял мешки с грязной одеждой и направился к мусорным бакам, которые находились рядом с сортиром. Он спешил, он был осторожен, потому что знал: их жизни в реальной опасности, но не знал, откуда будет нанесен удар.
Николай осторожно подошёл к мусорным бакам, выбросил в них мешки с грязной одеждой и по-хозяйски плотно закрыл баки крышками.
Голова болела, тело ломило, раненная рука не давала покоя. Николай возвращался к Тане в медвагончик. Мухи не отставали, гудели, носились над ним как самолёты, заглушая его собственные шаги. Они нещадно кусались, вились над раной и причиняли ему всё новые и новые страдания.
Вдруг что-то непонятное заставило его вслушаться в звенящую тишину этого зловещего, но такого ясного утра. Он остановился, пытаясь определить характер и направление этого пугающего звука. И вот он отчётливо различил какой-то неясный гул, доносившийся откуда-то издалека, будто где-то далеко, высоко в воздухе работал, не переставая, мотор. Николай всматривался в синюю высь голубого утреннего неба.
«Хоть бы облачко, хоть бы тучка…» Мурлыкал он слова знаменитой песни Высоцкого.
«Что бы это значило?» Думал он.
Но звук то приближался, то удалялся, рокотало то справа, то слева, то где-то впереди, то у него за спиной. Ну, никак не мог он сконцентрироваться, сосредоточиться и определить, откуда исходит этот звук.
Вдруг он увидел очень далеко, высоко в небе над горами чёрную точку не похожую на птицу. Она была ещё очень маленькой, очень далеко, но стремительно приближалась к лагерю, увеличиваясь в размерах.
– Что бы это значило? – проговорил он свои мысли вслух. – НЛО какое-то. Таня! Таня, ты слышишь?!
Таня стояла на пороге медвагончика и тоже наблюдала за небом.
– К нам гости! – крикнула она ему в ответ. – Кто бы это мог быть?!
– Таня, быстро в укрытие! Маскируйся!
Ей не надо было повторять приказ. Она мгновенно исчезла из проёма двери.
– Не высовывайся! Сиди тихо! – крикнул он, сам же быстро исчез под комвагончиком.
А звук нарастал и неуклонно приближался. Теперь Николай понимал, что это вертолёт, который точно держал курс на «Лагерь Убитых».
– Проверить решили. У-у гады! – пробурчал он.
Маленький, будто игрушечный, вертолётик вынырнул неожиданно из-за горы и быстро приближался к лагерю. Его стеклянный купол задорно сверкал в ранних утренних лучах восходящего солнца. Вот он завис над лагерем и начал медленно, как-то осторожно спускаться.
Николай соорудил пункт наблюдения у колеса комвагончика. Он надел гимнастёрку и спрятался в тень. Его не могли обнаружить с воздуха, но он их видел хорошо. Их было трое вместе с пилотом.
– Эх, пальнуть бы в вас, да нечем! Единственный пистолет, да и тот не почищен! Мы безоружные, надо сидеть тихо. Хоть бы Танька не подвела! – разговаривал он сам с собой.
А рокот нарастал. Казалось, что вертолёт кружит, как большая навозная муха, над головой, взбивает своим гулом воспалённые мозги. Этот стрекочущий рокот залезал непрошенным гостем в каждую складочку уставшего, больного тела и разрушал его.
Вот вертолёт спустился совсем низко. Будто ураган пронёсся над лагерем. Полотнища палаток захлопали под сильным ураганным ветром от работающих лопастей винта вертолёта, столбы пыли взметнулись в воздух.
Люди в вертолёте что-то высматривали, фотографировали, снимали на видеокамеру и, казалось, не будет конца этому сумасшедшему рёву, который тысячами раскалённых прутов вонзался в голову, глушил, мешал думать.
– Что же вы ищете? Фотографируете и делаете кино о своих ночных художествах? Что же вам нужно? Ну, делайте посадку, и будем вести конструктивный обмен мнениями и оружием, если не возражаете. Давайте, давайте, садитесь! Добро пожаловать!
Но вертолёт и не думал делать посадку. Он кружил над лагерем, словно ворон, вынюхивающий добычу.
– Что, нас ищете?! Ну, давайте, давайте, ищите! Поиграем с вами в казаков-разбойников, а может и вертолётик ваш позаимствуем, если повезёт чуть-чуть. Только присядьте, будьте так любезны и начнём прения!
Но вертолёт кружил над лагерем на высоте нескольких метров, зависая над тем или иным местом территории, и упорно не собирался делать посадку. На его борту люди, одетые в чёрное, вооружённые автоматами и фото- и киноаппаратурой, увлечённо работали.