– Кто? – спросил он грубо.
– Каррауэй.
– Каррауэй. Хорошо, я скажу ему.
И тут же захлопнул дверь.
Моя финка сообщила мне, что Гэтсби уволил всю обслугу в доме еще неделю назад и заменил ее полдюжиной других, которые теперь не ходят в Уэст-Эгг за покупками, где их могут подкупать торговцы, а делают скромные закупки, заказывая их по телефону. Мальчик-бакалейщик рассказывал, что кухня превратилась в свинарник, и вообще, по общему мнению в поселке, этот новый народ – вообще никакие не слуги.
На следующий день Гэтсби позвонил мне по телефону.
– Уезжаешь? – поинтересовался я.
– Нет, старик.
– Я слышал, что ты уволил всех своих слуг.
– Просто мне нужны были такие, которые не будут распускать слухи. Дэйзи навещает меня очень часто и по вечерам.
Таким образом, весь этот караван-сарай распался, как карточный домик, от одного ее неодобрительного взгляда.
– Это люди, для которых Вольфсхайм захотел что-то сделать. Они все братья и сестры. Когда-то они уже управляли маленькой гостиницей.
– Я вижу.
Он звонил по просьбе Дэйзи, чтобы узнать, приду ли я на обед к ней домой завтра. Там будет и мисс Бейкер. Через полчаса позвонила и сама Дэйзи и, как мне показалось, с большим облегчением восприняла мое согласие приехать. Они что-то затеяли. И все же я не мог поверить в то, что они используют этот случай, чтобы устроить сцену, особенно такую довольно-таки мучительную, какую Гэтсби обрисовал в общих чертах в саду.
Следующий день выдался знойным, почти последним и точно самым жарким днем лета. Когда мой поезд вырвался из тоннеля на солнечный свет, только горячие гудки Национальной кондитерской фабрики прорывали тишину полуденного зноя. Соломенные сиденья вагона готовы были уже загореться; женщина, сидящая напротив меня, некоторое время деликатно исходила потом под своей белой блузкой с длинными рукавами, затем, когда газета, которую она держала в руках, стала мокрой под ее пальцами, бросила это бесполезное занятие и в отчаянии погрузилась в глубокую жару с унылым воплем. Ее сумочка соскользнула на пол.
– О, Боже! – ахнула она.
Медленно нагнувшись, я поднял ее и протянул ей, держа за крайний кончик уголков, чтобы показать, что не имею никакого злого умысла, но все сидящие рядом, включая саму женщину, все равно посмотрели на меня подозрительно.
– Жара! – сказал кондуктор знакомым лицам. – Ну и погодка!..жарко!..жарко!..жарко!..вам разве не жарко? Не жарко? Не жарко?
Мой сезонный билет вернулся ко мне с темным следом от его руки. Будто кому-то здесь в этой жаре было интересно, чьи горячие губы он целовал, чья голова увлажняла пижамный карман в области его сердца!
… По холлу дома Бьюкененов гулял легкий ветерок, донося звук звонящего телефонного аппарата до нас с Гэтсби, пока мы стояли в ожидании у двери.
– Что? Вам нужно тело хозяина? – прорычал дворецкий в трубку. – Сожалею, мадам, но мы доставить его к аппарату не можем – сегодня слишком жарко, чтобы прикасаться к нему!
На самом деле он сказал: «Да… Да… Понимаю».
Он положил трубку и подошел к нам, слегка поблескивая от пота, чтобы принять наши соломенные шляпы.
– Мадам ожидает вас в гостиной! – громко произнес он, зачем-то указав рукой направление. В этой жаре любое лишнее движение было злоупотреблением и без того скудным запасом жизненных сил.
В комнате, хорошо затененной навесами, было темно и прохладно. Дэйзи и Джордан возлежали на громадном диване, придавив, словно тяжелые серебряные идолы, свои белые платья, трепещущие в потоке обжигающего воздуха от вентиляторов.
– Мы не в состоянии двигаться, – произнесли они одновременно.
Пальцы Джордан, напудренные добела поверх бронзового загара, на мгновение задержались в моих.
– А где мистер Томас Бьюкенен, атлет? – поинтересовался я.
И тут я услышал его голос, грубый, приглушенный, хриплый, у телефонного аппарата из холла.
Гэтсби стоял посередине темно-красного ковра и пристально рассматривал все вокруг зачарованными глазами. Дэйзи наблюдала за ним и смеялась своим милым, заразительным смехом; маленькое облачко пудры поднялось в воздух над ее грудью.
– Если верить слухам, – прошептала Джордан, – то это звонит любовница Тома.
Мы молчали. Голос из холла стал громким и раздраженным: – Что ж, очень хорошо! Тогда я вообще не продам тебе машину… Я не обязан тебе ничего продавать… а то, что ты беспокоишь меня об этом в обеденное время, так это вообще недопустимо!
– Трубку повесил микрофоном вниз и разговаривает, – сказала Дэйзи цинично.
– Нет, это не так, – заверил я ее. – Это настоящая сделка. Я в курсе того, о чем он говорит.
Том резко распахнул дверь, заслонив ее проем на какое-то мгновение своим плотным телом, и быстро вошел в комнату.
– Мистер Гэтсби! – Он протянул свою широкую, плоскую руку с хорошо скрываемым неудовольствием. – Рад видеть вас, сэр… Ник…
– Сделай нам холодный напиток, – крикнула Дэйзи.
Когда он опять вышел из комнаты, она встала, подошла к Гэтсби и, пригнув его лицо к своему, поцеловала его в губы.
– Ты знаешь, что я люблю тебя, – прошептала она.
– Вы забываете, что здесь еще присутствует дама, – сказала Джордан.
Дэйзи оглянулась в нерешительности.
– Вы тоже поцелуйтесь с Ником.
– Что за низкая, вульгарная девушка!
– Мне все равно! – крикнула Дэйзи и начала танцевать на кирпичном камине. Потом она вспомнила о жаре и с виноватым видом села на диван как раз в тот момент, когда в комнату вошла няня в свежевыстиранной одежде, ведя за руку маленькую девочку.
– Мое сокро-о-вище! – тихим голосом пропела она, протягивая к ней руки. – Ну, иди, иди же скорей к твоей маме, которая любит тебя.
Дитя, отпущенное няней, устремилось через всю комнату к своей маме и робко устроилось у нее в платье.
– Сокро-о-вище! Есть ли у мамы пудра для прекрасного золота твоих волос? Встань же сейчас и скажи всем: З-д-р-а-в-с-т-в-у-й-т-е.
Мы с Гэтсби по очереди наклонились, чтобы взять маленькую неохотно подаваемую нам ручку. После этого он продолжал смотреть на дитя с удивлением. Я не думаю, что до этого он по-настоящему верил в ее существование.
– Меня одели перед обедом, – сказало дитя, с чувством повернувшись к Дэйзи.
– Это потому, что твоя мама захотела тебя показать гостям. – Улыбка превратила ее лицо в одну сплошную морщину, подобную той, что на ее маленькой белой шее. – Да ты просто мечта! Прекраснейшая маленькая мечта!
