Близился Новый год – и мне не терпелось побаловать всех подарками. Да и себе, вдруг, захотелось прикупить какой-нибудь праздничной одежды. Новое платье и новые туфли, и чтобы непременно на каблуке. На это нужны были деньги. Моей зарплаты на все новогодние мечты явно не хватало, ее хватало только на прожиточный минимум, на который мы с Никиткой проживали с трудом.
Я работала в Центре детского творчества руководителем театральной студии и хваталась за любую подработку: писала сценарии и статьи во всевозможные журналы, вязала шапочки и кофты на продажу, и даже лепила пельмени на пару с подругой Тамарой, которая тоже растила детей без мужа. Но, все заработанные деньги уходили, как вода в песок, моих усилий хватало только на латание дыр в бюджете, который регулярно расползался по швам и неумолимо уменьшался в размерах, съедаемый растущим организмом сына и инфляцией.
Я считала деньги и дни до Нового года и надеялась на чудо. И чудо-таки случилось – за неделю до праздника мне позвонила одна хорошая знакомая и спросила:
– Заработать хочешь?
«Она еще спрашивает!» Я знала, что Светлана занимается организацией и проведением свадеб, юбилеев и корпоративов. Занимается давно и серьезно. Вот и предположила, что меня пригласят со сценарием помочь, Светка знала, что у меня это хорошо получается. Ну, если не со сценарием, то, может быть, какие-нибудь новогодние костюмы в порядок привести, подшить чего-там с блестками или отутюжить.
– Конечно хочу! – с готовностью отозвалась я, заранее соглашаясь на все.
Но, то, что она предложила, очень сильно меня озадачило.
– Понимаешь, Жень, у нас вся Новогодняя ночь расписана по минутам. Отрабатываем в одном ресторане свою часовую программу и мчимся дальше. Но, даже на такси не всегда успеваем добраться. Вот, тебе и нужно подержать зал всего какие-то полчаса. Ну-у, от силы минут сорок!
– Что значит «подержать зал»? – похолодела я, прекрасно догадываясь о чем идет речь. Светка это знала и поэтому долго объяснять не стала. Ее ритм жизни вообще не приемлил затяжных разговоров.
– Только я тебя умоляю – никаких Снегурочек. Снегурочкой буду я, приеду со своим Дедом Морозом и Веркой Сердючкой.
– Настоящей что-ли Сердючкой? – охнула я, но, услышав в трубке раздраженный вздох «работодателя», осеклась.
– Ну хорошо… А кем тогда, если не Снегурочкой? – решила уточнить я, судорожно вспоминая какие костюмы моего размера можно отыскать в нашем Центре творчества. И поняла, что – никакие. При моем росте, объеме бедер и груди лучше всего подошел бы костюм Снежной бабы. Слепить вместе три огромных шара, залезть во внутрь и затаиться там на все полчаса до приезда Светки.
– А зал большой? – с надеждой спросила я, как-будто это имело какое-то значение. Какая разница, перед каким количеством людей позориться – пятью или пятидесятью.
– Не-е, не очень. На восемьдесят посадочных мест.
– Сколько?! – ужаснулась я, уже готовая отказаться от всей этой Новогодней авантюры, но, следующая Светкина фраза заставила меня резко сдать назад.
– Значит – договорились! Поработаешь зал полчаса, получишь свои пятьдесят баксов и свободна!
– Сколько?! – из меня выскочил тот же вопрос, но совсем в другой эмоциональной тональности. Две моих месячных зарплаты за полчаса позора!
Я никогда не боялась аудитории. Все лучшие застольные тосты всегда были мои. По жизни легко знакомилась и быстро сходилась с людьми, но, чтобы выступать за деньги перед пресыщенной публикой.
Вся предновогодняя неделя прошла у меня в смятении и страхе перед предстоящим мероприятием. Петр, конечно, расстроился, что в Новый год я буду работать, и незамедлительно предложил мне свою помощь. Я категорически отказалась.
Два дня судорожно сочиняла себе костюм и ничего умнее не придумала, как переодеться в Зайчика. Вернее, в Зайчиху. Аппетитную такую Зайчиху, в белых колготках и юбочке в горошек. Смеха ради я решила утрировать свои, и без того выдающиеся, формы, добавив себе объем попы и увеличив размер груди почти втрое, использовав для этого поролоновые вкладыши собственноручного изготовления.
Тридцатого декабря, едва проснувшись, я триста раз пожалела о том, что согласилась на предложение Светланы. Весь день я не находила себе места, думая только о грядущем позоре. Текст моего выступления, который я выписывала с такой тщательностью и учила с таким энтузиазмом, после перечтения казался мне совершенно дурацким и скучным, к тому же при попытке его отредактировать и повторить, я через слово спотыкалась и переходила на фальцет, безуспешно сглатывая образовавшийся в горле ком.
Всю предновогоднюю ночь я провела без сна, обливаясь холодным потом и считая овец, поросят, чертей и прочую живность. На утро встала разбитой и совершенно поникшей. Больше всего на свете мне хотелось позвонить и отказаться, сославшись на внезапную смертельную болезнь. Но, мое гипертрофированное чувство ответственности не позволило этого сделать.
В половине одиннадцатого я вышла из дома на негнущихся, буратиновых ногах. К счастью, до ресторана идти было не так далеко. Через двадцать минут я уже, проскользнув в подсобку, забилась в угол между тарелками с холодцом и огромным тортом, на котором ядовитым синим кремом было жирно выписано: «С Новым 1999 годом!» Торт был повернут ко мне верх тормашками, отчего безобидный набор цифр превращался в зловещее и мистическое сочетание «666». Единичка в конце – не в счет. Она уже ни на что повлиять не могла.
В подсобке было холодно. Я не сводила глаз с дьявольского послания из трех шестерок и верила в то, что это – знак. Мне хотелось, чтобы случилось что-то непредвиденно-спасительное, что-то такое, из-за чего мне не нужно будет идти в зал, к этим полупьяным, празднующим людям, ожидающим от меня чего-то яркого, веселого, незабываемого. Я была готова замерзнуть насмерть, упасть своими длинными заячьими ушами в прозрачное тело холодца и остаться в нем навсегда, впаяться в него, как мамонт в лед в эпоху знаменитого Ледникового периода.
– Ой, Зайчик! – раздался надо мной неожиданный возглас и розовощекая повариха радостно, как-то очень по-детски, всплеснула руками. – Какой хорошенький!! А вас там ищут.
Мне хотелось завопить в ответ: «Это не я! Это не меня!», но, вместо этого я послушно поднялась и обреченно поплелась в зал, с трудом переставляя задубевшие ноги в белых колготках.
Я не помню, что и как говорила. Перед глазами все плыло, а кровь, со страшной силой пульсируя в висках, заглушала мой собственный голос.
Очнулась я уже в толпе людей, которые скакали вокруг меня зайчиками и орали что-то громкое и развеселое. Бритоголовый пацан, цепко ухватил меня за талию и скомандовал радостно:
– Зайка, прыгай!
И Зайка запрыгала, смешно подергивая в такт музыке поролоновой попой.
Довольный заказчик щедро затолкал в мое декольте пятидесятидолларовую купюру. И я не скажу, что меня уж так сильно это обидело. Припомнив все известные мне актерские приемы, я заставила себя поверить в то, что – это не я, а Зайчик, как заводной, разудало вертит попой, прыгает, танцует Ламбаду и смешно трясет обвисшими ушами.
Периодически ко мне подбегали пьяненькие девушки (почему-то, только девушки), чтобы весело и смущенно хохоча, поинтересоваться:
– А, это у вас настоящая грудь? Можно потрогать?
– Можно! – отвечала я с готовностью, припоминая сумму своего гонорара.
По всей видимости, всех очень забавлял мой поролоновый наряд, выглядевший гротескно и весьма эротично. Во всяком случае, я себя в этом смогла убедить. Потому что, если бы не смогла, то, так бы и осталась сидеть в подсобке между холодцом и тортом до самого утра.
Спустя полчаса в зал вихрем влетела раскрасневшаяся Снегурочка, в сбившейся на бок короне, сопровождаемая Дедом Морозом, Бабой Ягой и Кощеем, я облегченно выдохнула.
Снегурочка выхватила у меня микрофон и хорошо поставленным голосом влила в уши празднующим очередную дозу поздравлений с пожеланиями любви, здоровья, успехов в работе и личной жизни, а Дед Мороз яростно потряс посохом, обернутым в серебряную фольгу. После чего под бешенные ритмы пустился в пляс безумный сказочный дуэт. В такт музыке в черепе у Кощея светились и переливались радугой, впаянные туда лампочки, добавляя в новогодний праздник еще больше веселья.
Когда, отработав программу, мы переодевались все в той же подсобке, правда уже при отсутствии в ней холодца и торта, я увидела, что под гримом и костюмом развеселой бабы Яги скрывается вполне себе взрослая женщина, можно сказать – пожилая, с уставшим взглядом и потускневшим лицом. Извиняющимся тоном она долго оправдывалась, что таким образом зарабатывает двадцатилетнему сыну на сапоги, который нигде не учиться и не работает, а сутками напролет сидит за компьютером и очень презирает мать за эти ее унизительные подработки.
Я шла домой по заснеженной улице и думала о том, почему одних людей можно легко унизить, других – нет. Если внутри тебя есть некий стержень, тот пилон, на котором удерживает равновесие твое чувство собственного достоинства, то – ты всегда будешь неуязвима. Пусть даже кто-то решит бросить в тебя грязью, да хоть забросает тебя ею с ног до головы, ты все равно останешься чистой, ровно до тех пор, пока сама не усомнишься в себе и не позволишь этой дряни просочиться вовнутрь, пока сама не почувствуешь себя униженной и уязвленной. Если же – нет, то можешь делать все, что угодно – хоть Бабой Ягой скакать, хоть Зайчиком. Пока для тебя это только игра, то и правила устанавливаешь ты, а не кто-то другой. Даже, если этот «кто-то» приказывает тебе: «Зайка, прыгай!» и платит за это деньги.
Первого января мы отпраздновали Новый год в нашей с Никиткой маленькой квартирке. Пара-тройка салатов, традиционное оливье, селедка под шубой и покупной торт. У меня не было ни сил, ни времени что-то выпекать и наготавливать. К счастью, Петины дети оказались чрезвычайно благодарными едоками, совершенно не привередливыми по части меню. Особенно Максим, для которого главное – чтобы еды было много. И совсем неважно, что налито или положено в тарелку – тривиальный борщ или изысканный французский «Буйабес», обычный шницель или кордон блю.
Новогоднее застолье получилось вполне себе теплым и спокойным. Все были сыты, умиротворены и расслаблены, один лишь Макс маялся без своего Counter-Strike и, наевшись торта, улизнул, придумав себе какое-то страшно важное дело. В начале четвертого ушли и Петр с Таей, и я поинтересовалась у сына:
– Ну, и как тебе ребята?
– Нормально.
– То есть, они тебе понравились? – попробовала я раскрутить Никиту на развернутый ответ.
– Я же сказал – нормально.
– А если бы… ну… вдруг… мы стали жить все вместе? – осторожно поинтересовалась я, взъерошив сыну волосы.
– Где? Здесь? – фыркнул Никита, обводя руками нашу шестнадцатиметровую комнату.
– Нет… не здесь, конечно!
– А где?
И правда – где? Чего я лезу к нему со своими дурацкими абстрактными вопросами. Может быть потому, что сама не нахожу на них ответа.
