Прекрасное далёко

– Спасибо, амиго, – сказал Виталик и, садясь рядом со мной, тыкнул меня в бок пальцем. – Ты, оказывается, типаж, Сашка!

– Дорогой! – елейным голоском сказал Пуринашвили. – А рыжие итальянцы бывают?

Представитель киностудии внимательно посмотрел на Додо и серьёзно ответил:

– Нет, рыжих не берём!

Я и Виталик оказались не рыжими. Нас, к завести блондинов и рыжих, взяли. Филимонов, жертвуя нами во имя «важнейшего из искусств», дал короткое напутствие:

– Смотрите там, на съемках. Не опозорьте честь факультета. Мы вам доверяем. А лекции потом перепишите у товарищей.

Мы, новоиспечённые итальянцы, как примерные сыновья, кивали нашему духовному наставнику.

– Я ведь знавал итальянцев, – неожиданно сказал декан. – На фронте, на Волге их видывал. Пленных, правда… Вояки из них некудышные были. Да и изпод палки Муссолини они с нами воевали…

– Зато их женщины любят, – невпопад вставил Виталик.

– Женщины? – переспросил декан. – Насчёт женщин не знаю.

Мы едем в маленьком автобусе «Рафик». Все достаточно худы и черны для «истых итальянцев».

– Работка, ребята, – не бей лежачего! – бодро говорит отобравший нас представитель «Мосфильма». – Объясняю вашу задачу. С вами снимаем всего два эпизода: по заснеженным просторам России идёт взвод итальянских солдат. Впереди на лошади – ваш командир, его играет Мачелло. Сначала вы улыбаетесь. Вам обещали лёгкую прогулку на свежем воздухе и неизменную победу. Но не тут-то было! Вас разбивают наголову.

– А как разбивают, будут снимать? – тревожась, спрашивает Хрусталёв.

– Нет, это за кадром. Второй эпизод – от взвода остаётся четыре человека. Вы идёте по белой, снежной пустыне. Бредёте обессиленные, голодные… Бредёте куда?

– Куда? – в свою очередь интересуется Виталик.

– К смерти, – покачиваясь на ухабах, отвечает помреж.

– Ясно, – кивает Хрусталёв. – Сделаем, амиго, в лучшем виде!

Я не слушаю этот трёп. Я думаю о Лене. Она, конечно, знает, что я стал артистом, что я буду сниматься «у самого Де Сики». Об этом, наверное, весь институт уже знает…

– Аривидерчи, ребята! – бросил нам помощник режиссёра. – А теперь я отдаю вас в руки костюмеров.

Шофёр «Рафика» выключил фары. Светало. Мы прильнули к замерзшим окнам автобуса, выдувая своим тёплым дыханием пятачки для обзора. У самого края огромного заснеженного поля были проложены рельсы. На них стояла мачта, пока что без кинокамеры. Вдалеке прорезались очертания деревушки Городное. Обыкновенное русское селение. Бревенчатые избы, столбами поднимается дым из печных труб. Вокруг многочисленных ярко раскрашенных вагончиков суетились люди.

– Итальянцев привезли? – спросил чей-то недовольный голос.

– Привёз, – ответил помреж. – Переодевайте.

В одном из вагончиков полная и бесцеремонная женщина цинично велела нам снять зимние куртки и пальто, а потом и штаны. Мы сняли, поёживаясь в «тянучках» от тренировочных костюмов.

– Ботинки не надевать! – приказала женщина. – Обмотки выдам.

Затем, окинув нас профессиональным взглядом, выдала нам шинели грязновато-зелёного цвета, какие-то немыслимые пилотки с пристёгнутыми по краям ушами и тяжелые башмаки с обмотками.

– Мне кажется, она, по крайней мере, размера на два больше, – подал я голос из шинели неимоверной ширины.

– Здесь не салон мод. Красив будешь, – отрезала специалист по костюмам.

В вагончик заглянул помощник режиссёра.

– Готовы? Ну, мама мия! Настоящие итальянцы! Родная мать вас явно не узнает. А теперь марш в оружейку!

В другом вагончике улыбчивый усатый человек выдал нам по тяжелой винтовке.

– Стрелять будут? – спросил он у помрежа.

– По сценарию не предусмотрено. А там чёрт его знает…

– Ладно, пока затворы сниму.

И оружейник ненамного облегчил нашу амуницию, вытащив из винтовок затворы.

– Три дня будем репетировать. Пока без камеры, без актёров. Входите в роль. Напоминаю задачу. Эпизод первый.

Он отвёл нас на край поля и прогнусавил в мегафон:

– Пошли, ребята!

Утопая в снежной целине, загребая снег обмотками и непомерными башмаками, мы двинулись по указанному направлению.

– Веселей, братцы! – гнусавил мегафон. – Ведь вы уповаете на лёгкую победу. На ваших лицах улыбка завоевателей.

Мы растянули на губах улыбки и прибавили ходу. Через десять минут наш итальянский взвод взмок от пота.

– Перекур! – сказал наш наставник. – Через пять минут продолжим.

Всего за пять минут отдыха январский мороз начисто лишил нас артистической пластичности.

– Теперь я понял, почему макаронники в плен сдавались на Волге, – тяжело дыша, сказал на третьем прогоне Виталик. – Шинельки у них – барахло, во все дырки задувает.

Я молча кивнул, стараясь не отставать от других итальянцев. К двенадцати часам репетиция окончилась.

– Пока сыровато, – резюмировал помреж. – Но до начала съёмок ещё два дня. Вживайтесь в образ.

– Как там насчёт пожрать? – спросил кто-то из нашего взвода.

– Пожрать пока не предусмотрено. А вот начнутся съёмки, местную столовую центральный ресторан обслуживать будет. Кормить вас, ребята, станут во втором заходе, после артистов. Но самое главное, – он почему-то подмигнул именно мне, – совершенно бесплатно кормить будут. А пока можете сходить в сельскую лавку подхарчиться.

Оставив своих товарищей в «Рафике» греться, мы с Виталиком, предварительно собрав все наличные деньги, двинули за харчами.

У самой околицы из крайней избы, задыхаясь в хриплом лае, к нам припустил огромный пёс. Подняв снежное облако, он затормозил у наших нерешительных ног, а затем, грозно рыча, ухватил полу итальянской шинели Хрусталёва.

– Порвёт, собака! – закричал Виталик. – Не расплачусь за казённое имущество с «Мосфильмом»!.. Да помоги, Сашка!..

Собака, порыкивая, мотала оскаленной мордой с полой итальянской шинели.

– Фу, Тузик! – крикнул я, спасая друга от злобного пса, и сдернул с плеча карабин без затвора.

– Пиф-паф! – гаркнул я, пытаясь отпугнуть лохматого злодея.

– Брось ружьё, супостат! – вдруг услышали мы чей-то грудной голос. Из-за плетня показалась старуха. С топором в руках. Ноги у меня подогнулись – настолько решительный был вид у бабы в овчинном тулупе, с топором в руках.

– Молись, итальянец! – сказал я Виталику. – Сама смерть за нами пришла.

– Бабушка, уберите собаку, пожалуйста! – взмолился Хрусталёв. – А ты, Сашка, опусти ружье! Не пугай местное население…

– Тарзан! На место! – приказала суровая старуха, всё ещё недоверчиво оглядывая нас.

Тарзан нехотя отпустил изрядно потрёпанную полу Виталькиной шинели и, подхалимно виляя хвостом, подошёл к бабке.

– Бабушка, вы нас не бойтесь, – как можно мягче сказал я. – Артисты мы. Итальянцев в кино играем. Слыхали, фильм здесь будут снимать?

– Вижу, что… артисты, – ехидно проговорила бабка.

– А где тут у вас магазин?

– А вам зачем? – спросила старуха.

– Как – зачем? Покушать купить что-нибудь.

– А что там купишь-то? Окромя водки и кильки, брать нечего.

Голос её помягчел. Старуха, видать, сжалилась над нами.

– Ладно, заходьте в избу, – сказала она, открывая калитку. – А то вон сосульки под носами висят… А собаку не бойтесь. Со мной не тронет.

В сенях мы со стуком поставили карабины и, дуя на озябшие руки, вошли в горницу, вслед за хозяйкой.

– Садитесь, – кивнула она на лавку, всё ещё подозрительно нас осматривая. – Кто же вы будете? Вроде как немцы и не немцы… Я немцев в войну видала. И их хформа другая.

– Итальянцы мы, бабушка, – сказал осмелевший Виталик. – Идём в плен сдаваться. Какие из нас, макаронников, вояки? Разве что до женского пола охочие…

– Вы смотрите мне, артисты! – погрозила нам бабушка кривым пальцем. – У нас ребята хуч итальянцам, хуч кому за наших девок бока наломают.

– Вы извините, – вступил в разговор я, – не могли бы вы нам, бабушка, продать молока, хлеба или там сала? Нас десять человек. Взвод. С утра ни крошки во рту не было.

С этими словами я протянул бабке собранную во взводе мелочь.

– Денег мне ваших не надобно, – сказала старуха, скосив глаза на кучу монет разного достоинства. – А коль дров нарубите – угощу!.. Дрова я рубила, когда на вас Тарзан кинулся. Наши собаки чужих не любят. Особливо всяких немцев.

– Итальянцев, – поправил я.

– Один чёрт, чужаков не выносят.

Хрусталёв повеселел.

– А ещё топоры есть? – спросил он.

– И топоры, и пила двуручная – всё в амбаре имеется.

Виталик, надев свою пострадавшую при налёте Тарзана шинель, выскочил в сени.

– Ты куда? – спросил я.

– За ребятами, – бросил он в ответ. – Я мигом. Только, бабуля, привяжите своего Тарзана, а то у меня стипендии не хватит, чтобы с «Мосфильмом расплатиться».

Через двадцать минут всё население села Городного могло наблюдать любопытную картину: взвод итальянских солдат пилил и русским гиканьем колол бабке Настасье дрова.

– Карамба! – выкрикивал Виталик будто бы итальянское слово и с одного маху располовинивал огромную чурку.

– Дай Бог, солдатики, вам здоровья! – причитала повеселевшая бабка и суетилась возле керосинки, готовя в огромной чугунной сковороде яисчницу с салом. Ничего лучшего я, кажется, в жизни не ел…

…И настал наш звёздный час. На съёмочной площадке зазвучала итальянская речь. Шума и неразберихи стало больше. Осветители пробовали свои прожекторы, суетились помощники оператора, режиссёра. Девушка в дублёнке проверяла хлопушку.

Де Сика ходил по площадке в новом крестьянском овчинном полушубке и в пыжиковой шапке с опущенными ушами: мороз в тот день был под тридцать.

– Не ударим и мы лицом в снег! – весело сказал наш помреж. – Быстро гримироваться!

– А мы уже одеты, – хором ответил наш взвод, барабаня зубами от холода.

– Нина! – крикнул кому-то наш наставник. – Можно моих итальянцев разукрасить?

Появилась молодая женщина с чемоданчиком флаконов и пузырьков. Через десять минут все мы были загримированы под регулярные итальянские части, попавшие в переплёт на заснеженной Волге. В завершении всего Нина из аэрозольного баллончика опрыснула наши небритые физиономии, отчего они тут же покрылись искусственным инеем. Хотя, учитывая температуру воздуха, это было лишним.

– Ждите своего командира, – сказал помреж. – По сигналу Витторио начнём. А пока сидите в «Рафике», грейтесь.

Из любопытства я выглянул из «Рафика», печка которого при таком морозе плохо справлялась со своими обязанностями, и сразу увидел её. Лена приехала на институтском автобусе вместе со всеми нашими. Институтских было много.

– Чао-какао! – крикнул я и помахал пилоткой с отстёгнутыми ушами.

– Вот он, наш макаронник! – закричал в ответ Рыжий Додо. Лена, увидев меня, тоже махнула рукой в красной шерстяной рукавичке, словно просигналила маленьким фонариком.

От автобуса к нам широко шагал полковник Мясоедов.

– Ну и морозище сегодня! – заглянув в «Рафик», сказал он. – Держитесь, ребята! В принципе солдаты вы – русские. Итальянцев только играете.

Через минуту на лошади появился загримированный Марчелло – командир нашего взвода.

Загнусавил мегафон. Мы посыпались на мороз из теплого «Рафика».

Первый эпизод с первого же дубля отсняли без сучка и задоринки. Разбитый наголову и разрозненный итальянский взвод обречённо брёл по безмолвной снежной пустыне, утопая в снегу. Шёл навстречу смерти в этой суровой, гордой и загадочной стране, куда их закинул бесноватый дуче. Нам даже обидно стало, что всё вот-вот закончится… Я был не против покрасоваться перед Леной и на этом крещенском морозе.

А потом знаменитый режиссёр заупрямился. Нас запустили на второй дубль, но после нескольких метров плёнки Де Сика заупрямился и закричал со своего места на операторской мачте:

– Но, но, капито!

– Не пойдёт! – перевёл для нас переводчик.

– Чего это он? – спросил меня Виталик.

– Сейчас узнаем, – ответил я.

Режиссёр долго, отчаянно жестикулируя, через переводчика что-то объяснял нашему помрежу. Тот послушно, как японская статуэтка, только кивал в ответ. Потом помощник режиссёра взял в руки мегафон.