– Женщины очень практичны, – сказал лорд Генри, – они гораздо практичнее, чем мы. В подобных ситуациях мы часто забываем сказать что-то о браке, а они всегда нам об этом напоминают.
Голуорд положил руку ему на плечо.
– Хватит, Гарри, не стоит раздражать Дориана. Он не такой, как остальные мужчины. Он никогда не заставит кого-то страдать, он слишком хорош для этого.
Лорд Генри посмотрел на противоположную сторону стола.
– Дориан никогда не сердится на меня, – ответил он. – Я спросил его только по одной причине, по лучшей и самой весомой причине спросить что угодно – из чистого любопытства. Я предполагаю, что это женщины предлагают нам свои руку и сердце, а не мы просим. Конечно, это правило не работает для среднего класса. Но средний класс отсталый.
Дориан Грей засмеялся и покачал головой.
– Ты просто неисправим, Гарри. Но это не страшно. На тебя невозможно сердиться. Когда ты увидишь Сибиллу Вейн, то поймешь, что надо быть бессердечным чудовищем для того, чтобы ее обидеть. Я не понимаю, как можно желать обидеть того, кого любишь. Я люблю Сибиллу Вейн. Я хочу поднять ее на золотой пьедестал, чтобы весь мир поклонился моей любимой. Что такое брак? Это несокрушимый обет. Ты смеешься над этим. Но я не смеюсь сейчас. Я хочу дать этот несокрушимый обет. Ее доверие делает меня верным, делает меня лучше, чем я есть сейчас. Когда я вместе с ней, то жалею обо всем, чему ты меня научил. Я становлюсь другим, не таким, каким ты знаешь меня. Я меняюсь, одно только прикосновение Сибиллы Вейн заставляет меня забыть о тебе и всех твои ложных, захватывающих, ядовитых, соблазнительных теориях.
– Что же это за теории такие? – Спросил лорд Генри, угощаясь салатом.
– Твои теории о жизни, о любви, об удовольствии. Все твои теории, Гарри.
– Удовольствие, это единственная вещь, о которой стоит иметь теорию, – ответил он своим мелодичным голосом. – Однако, боюсь, я не могу назвать свою теорию собственной. Ее разработала сама природа, а не я. Удовольствие – это испытание природой, признак ее одобрения. Когда мы счастливы, то всегда хорошие, но когда мы хорошие, то не всегда счастливы.
– А что же ты имеешь в виду, когда говоришь «хороший»? – Воскликнул Бэзил Голуорд.
– Да, – повторил Дориан, откинувшись на спинку своего кресла и глядя на лорда Генри меж пурпурных ирисов, которые стояли посреди стола, – что для тебя значит быть хорошим, Гарри?
– Быть хорошим, значит жить в гармонии с самим собой, – ответил он, едва коснувшись пальцами своего бокала. – Когда человек вынужден искать гармонию с другими, возникает дисбаланс. Важна только собственная жизнь. Что касается жизней остальных, то если хочешь быть снобом или пуританином, то можно выражать свое мнение относительно них, но они не касаются тебя на самом деле. Кроме того, индивидуализм стремится к высшей цели. Современная мораль базируется на восприятии норм своего времени. Я считаю, что наиболее аморальным поступком для человека или целой культуры является воспринять нормы своего времени.
– Но разве человек, живущий только для себя, не платит огромную цену за это, Гарри? – Поинтересовался художник.
– Действительно, в наше время цены на все завышены. Я предполагаю, что настоящая трагедия бедных заключается в том, что они не могут позволить себе ничего, кроме отказа самим себе. Прекрасные грехи, как и красивые вещи, доступны только богачам.
– Платить приходится не только деньгами.
– А чем же еще, Бэзил?
– Я думаю, угрызениями совести, страданиями… в конце концов, пониманием собственного морального падения.
Лорд Генри пожал плечами.
– Дорогой мой, средневековое искусство прекрасно, однако средневековые эмоции уже не актуальны. Конечно, их можно использовать в литературе. Но в литературе можно использовать только то, что мы перестали использовать в жизни. Поверь, ни один цивилизованный человек не жалеет об удовлетворении, а нецивилизованные люди не знают, что это такое.
– Я знаю, что такое удовольствие, – сказал Дориан Грей. – Это любить другого человека.
– Это точно лучше, чем быть обожаемым, – ответил он перебирая фрукты. – Быть обожаемым раздражает. Женщины обращаются с нами точно так же, как человечество ведет себя со своими богами. Они поклоняются нам и все время надоедают просьбами что-то сделать для них.
– Я должен сказать, что они сначала дают нам все, что потом просят у нас, – мрачно сказал юноша. – Они внушают любовь в наши души. Они имеют право требовать, чтобы мы вернули ее обратно.
– Истинная правда, Дориан, – сказал Голуорд.
– Ничто не может быть истинной правдой, – сказал лорд Генри.
– Но это правда, – перебил Дориан. – Ты должен признать, Гарри, что женщины дарят мужчинам наибольшее богатство в их жизни.
– Возможно, – вздохнул лорд Генри, – но они обязательно требуют, чтобы мы возвращали его мелочью. В этом вся беда. Как сказал когда-то один острый на язык француз, женщины вдохновляют нас на шедевры, однако мешают нам создавать их.
– Какой же ты ужасный, Гарри! Не понимаю, почему я так благосклонно к тебе отношусь.
– Так будет всегда, Дориан, – сказал он. – Выпьете кофе? Официант, принесите кофе, коньяка и сигареты. Нет, не надо сигареты, у меня есть. Бэзил, я не позволю тебе курить сигары. Тебе стоит покурить сигарету. Сигарета это совершенное воплощение совершенного удовольствия. Она изящна и оставляет курильщика неудовлетворенным. Чего еще можно желать? Именно так, Дориан, ты всегда будешь восхищаться мной. Я воплощаю для тебя все грехи, которые ты никогда не решишься осуществить.
– Что за чушь ты говоришь, Гарри! – Воскликнул юноша, подкуривая серебряной зажигалкой в форме дракона, что ее поставил на стол официант. – Пойдем лучше в театр. Когда Сибилла выйдет на сцену, в твоей жизни появится новый идеал. Она воплощает в себе нечто, чего ты раньше не знал.
– Я уже все познал, – сказал лорд Генри с усталым выражением лица, – но я всегда рад новым эмоциям. В конце концов, боюсь для меня уже не осталось новых эмоций. И все же, может твоя очаровательная девушка меня и поразит. Люблю театр. Он гораздо более настоящий, чем реальная жизнь. Пошли. Дориан, ты поедешь со мной. Прости, Бэзил, но в моем экипаже только два места. Тебе придется поехать вслед за нами.
Они встали и одели свои пальто, допивая кофе уже на ходу. Художник задумчиво молчал. Его охватило мрачное предчувствие. Он не одобрял этот брак, но что-то ему подсказывало, что в случае, если Дориан не женится, могло произойти что-то гораздо худшее. Через несколько минут они спустились лестницей. Как и договаривались, он поехал отдельно и смотрел на огоньки экипажа лорда Генри впереди себя. Он чувствовал, что что-то потерял. Он знал, что Дориан Грей больше никогда не станет для него тем, кем был раньше. Жизнь встала между ними… В глазах у него потемнело, и уличные огни расплывались перед глазами. Когда кэб прибыл к театру, ему казалось, что он постарел на несколько лет.
Глава 7
По какой-то причине в театре было людно в тот вечер, а устроитель-еврей, который встретил их у входа, улыбался от уха до уха. Он провел их к их ложе, размахивая своими руками с множеством украшений и все время повышая голос. Дориан Грей презирал его как никогда. Он чувствовал себя так, будто пришел к Миранде, а взамен встретил Калибана. А вот лорду Генри он понравился. По крайней мере, он так сказал и настоял на том, чтобы с гордостью пожать руку человеку, который нашел настоящего гения и несколько раз обанкротился из любви к поэту. Голуорд развлекался тем, что рассматривал людей на задних рядах. В зале стояла удушающая жара, а огромная люстра пылала, будто гигантский гиацинт. Юноши на задних рядах сняли свои пиджаки и жилеты и развесили их на спинках кресел. Они переговаривались друг с другом через весь зал и угощали апельсинами неуклюже одетых девушек, сидевших рядом. Время от времени раздавался женский смех. С буфета было слышно, как из бутылок вылетают пробки.
– Ну и место, чтобы найти свое божество, – сказал лорд Генри.
– Да! – Ответил Дориан Грей. – Именно здесь я нашел ее, мое волшебное божество. Когда увидите ее на сцене, забудете обо всем на свете. Эти простые неотесанные люди с их мрачными лицами и нелепыми жестами вполне меняются, когда она на сцене. Они молча сидят и смотрят. Они плачут и смеются по ее велению. Они откликаются на каждое ее движение, будто скрипка. Она вдохновляет их, и тогда я чувствую, что мы с ними одной крови.
– Одной крови с ними! Не надо спасибо! – Воскликнул лорд Генри, который как раз рассматривал публику на задних рядах.
– Не обращай на него внимания, Дориан, – сказал художник. – Я понимаю, о чем ты говоришь. Я верю в эту девушку. Если ты влюбился, то она должна быть действительно волшебной, а если она действительно имеет такое влияние на публику, то, должно быть, добра и благородна. Вдохновлять людей – это благородное дело. Если эта девушка может разбудить душу тех, в ком она спала, если она может научить людей, чья жизнь была ужасной, видеть красоту, если она может оторвать их от своей самовлюбленности и заставить разделить чужие горести, тогда она стоит твоей любви. Она предназначена для того, чтобы ею восхищался весь мир. Этот брак – это верный шаг. Сначала я так не думал, но сейчас признаю это. Сибилла Вейн была создана для тебя. Без нее тебе не хватало бы какой-то частички.
– Спасибо, Бэзил, – сказал Дориан Грей, пожав ему руку. – Я знал, что ты меня поймешь. Гарри просто ужасный циник. А вот и оркестр. Они играют ужасно, но всего несколько минут. Затем поднимется занавес и вы увидите девушку, которой я собираюсь отдать всю свою жизнь, девушку, которой я уже отдал все то хорошее, что есть во мне.
Через пятнадцать минут на сцену под шквальные аплодисменты вышла Сибилла Вейн. Она действительно была прекрасна, подумал лорд Генри, это было одно из самых прелестных созданий, которые он когда-либо видел. Своей грацией и несколько испуганным взглядом она напоминала юную лань. Она едва заметно покраснела, увидев, как радостно ее встретил переполненный зал. Она отступила на несколько шагов назад, ее губы, казалось, дрожали. Бэзил Голуорд вскочил и стал аплодировать. Дориан Грей смотрел на нее неподвижно, словно во сне. Лорд Генри смотрел на нее в бинокль и бормотал: «Очаровательно! Волшебно!»
На сцене были декорации дома Капулетти. Вошел Ромео, одетый в пилигрима, Меркуцио и еще несколько их друзей. Оркестр снова заиграл свою отвратительную музыку, и на сцене начались танцы. Сибилла Вейн кружила между неряшливо одетых бездарных актеров, будто ангел с небес. Изгиб ее шеи напоминал прекрасную лилию, а руки были будто вырезаны из слоновой кости.
Однако, она выглядела удивительно равнодушной. Она никоим образом не обрадовалась, когда увидела Ромео. А несколько слов своей реплики:
Любезный пилигрим, ты строг чрезмерно
К своей руке: лишь благочестье в ней.
Есть руки у святых: их может, верно,
Коснуться пилигрим рукой своей.
она сказала намеренно искусственно. Ее голос был прекрасен, а вот интонации совершенно не те. Они придавали словам другую окраску. Они убили стихи и сделали страсть наигранной.
Глядя на нее, Дориан Грей побледнел. Он был обеспокоен и растерян. Ни один из его друзей не решился сказать ему ни слова. Она казалась им полной бездарностью. Они были очень разочарованы.
Однако, они считали сцену на балконе во втором акте настоящим испытанием для Джульетты. Они ждали эту сцену. Если и ее она сыграет бездарно, значит, в девушке нет ни капли таланта.
Без сомнения, она выглядела очаровательно в лунном свете. Но наигранность в каждом ее движении была невыносимой. Она играла все хуже. Ее жесты стали до нелепости искусственными. Она подчеркивала каждое слово. Она прочитала прекрасные строки:
Мое лицо под маской ночи скрыто,
Но все оно пылает от стыда
