Башмаки с каемочкой

– Индюк тоже думал…

Разговор супругов прерывает бабушка.

– Иоанновскую церковь развалили окончательно!?

– Цела, цеха там сейчас, – отвечает Тышко. – Такой бардак устроили. Смотреть тошно.

– От наших людей всего можно ожидать, – говорит Маша.

– О, Господи! – возводит руки к небу бабушка. – Причем тут люди! С властей спрашивать трэба.

Слушаем с Надей разговор старших. Находимся под впечатлением увиденного. Даже порушенный и обезображенный монастырь настолько впечатлил нас, что не можем прийти в себя.

Неожиданно бабушка опять меняет тему разговора.

– Боже мой! Совсем забыла. Ваню, идем быстрее. Останешься без башмаков.

Базар в нашем районном городке начинался рано. Точно вихрь проносился по селам. Тысячи людей стекались на рынок, чтобы решить свои проблемы. Через несколько часов он пустел.

Крестьяне через час-другой спускали цены на продовольствие, сразу покупали нужный промышленный товар, продукты из магазинов и спешили обратно домой. Там их ждали неотложные дела.

Без них базар выдыхался. Продавцы на машинах сворачивали товар и уезжали. К полудню ничего не напоминало о той толчее, которая царила здесь утром. Лишь когда дворники не успевали вовремя убрать, над асфальтированной площадкой летали газеты, оберточная бумага и другой мусор.

Поэтому бабушка так разволновалась. Сразу повела меня по рядам.

Люди спешат, что-то тащат, толпятся. Но когда выбирают товар, идут неторопливо. Как по храму, чтобы никого не задеть, никого не обидеть и ничего не упустить. Ведь здесь исполняются самые заветные желания. У одних – купить, у других – продать.

Здесь почти не бывает случайных людей, которые приходят просто развлечься. Базар – это такой же труд, как работа на ферме или в поле. Надо порядком попотеть, чтобы что-то купить или продать.

Неторопливо идем с бабушкой и Надей по рядам, всматриваемся в обувь. Торгуют с кузовов автомобилей. Иногда между ними натянуты бечевки. Товар аккуратно разложен на брезенте, а то и прямо на асфальте.

Не до жиру, быть бы живу. Желания покупателей не отличаются изысканностью. Они самые простые, насущные: продукты питания, одежда, обувь, предметы обихода.

Как у меня. Указываем на ботинки, как говорит бабушка, на башмаки, и просим их показать. Продавцы едва успевают поворачиваться. Подают нам обувь, от которой воротит.

Ботинок моего размера полно. Промышленность наладила их выпуск. Поставила на конвейер. Но сшиты они по одной колодке. Смотрятся аляповато, как лапти. Возникает подозрение, что и проносятся недолго.

Наконец, увидел коричневые ботинки. Аккуратные, с надежной каучуковой подошвой. Что особенно поразило: прошиты подошвы и края, застегивались на молнии, которые тогда только входили в моду.

– Эти мне подойдут, – сказал, когда тщательно разглядел, подержал в руках.

– Стильные! – улыбнулась Надя.

– Давайте померяем, – попросил бабушку.

– Наверное, дорого стоят, – засомневалась она.

– Пусть померяет, – поддержала меня Надя.

Взял один ботинок. Надел на ногу. Бабушка прощупала руками обувь. Где заканчивается большой палец. Подъем. Ботинок – точно по ноге.

– Як? – спросила бабушка. – Не жмет?

– Сшит на меня, – ответил.

– Будем брать?

– Не думайте! – сказала Надя. – Покупайте.

Бабушка еще раз проверила, как прошиты ботинки, насколько легко закрываются молнии. Качество кожи. Ничего не вызвало у нее замечаний.

В то время изредка появлялась импортная обувь, которая поступала из братских стран. Именно она и попалась нам.

Но легко сказать «не думайте», если в кошельке финансы поют романсы, еще не завезено топливо, рассчитывать на какие-то деньги особо не приходится.

Понимаю: нашей семье не до жиру, быть бы живу. Одеть меня хоть в какие-нибудь ботинки. Но что-то всколыхнулось во мне, загорелось, зажгло жажду красивого. Так захотелось поносить ботинки, не похожие на ширпотреб, который гонят обувные фабрики, что наши семейные проблемы отошли на второй план.

Надя уловила мое настроение. Поддержала меня.

– Во, ботиночки! – прошептала.

У бабушки испортилось настроение. Спрятала от нас глаза и не знала, как возвратить обувь обратно.

– Милая, – наконец обратилась к молоденькой продавщице. – Сколько стоят башмачки с каемочкой?

– Дорого!

Назвала цену.

Лицо бабушки окончательно помрачнело. Возвратила башмаки продавцу.

– Идем отсюда.

Мы с Надей не спешили.

– Идем! – повторила она.

Это значило, что денег, которые наторговала бабушка и сегодня, и еще раньше, не хватало. Она боялась трогать заначку. Стояла вторая половина августа, а мы не завезли топливо.

С другой стороны, нечего обуть в школу. Учиться надо. И босиком не пойдешь.

Даже молоденькая продавщица поняла то, до чего не доходило наше с Надей сознание. Не хватает денег. Что тут неясного?!

Бабушка отвела нас в сторонку и доходчиво объяснила:

– Ваню, башмаки дорогие. Давай выберем дешевле.

– Не хочу носить лапти, – ответил. – Отец вам добавил, хватит.

– Слышал, что он сказал: на самый крайний случай. Вдруг топливо привезут.

Понимал, что топливо значило для семьи больше, чем какие-то башмаки. Но как перебороть себя? Наваждение продолжалось. Словно в сумерках вспыхнула яркая звезда и с каждой минутой разгоралась над куполами собора Рождества Пресвятой Богородицы. Рядом переливались темным блеском, словно две спелые сливы, глаза моей сверстницы.

Сказал без колебаний:

– Тогда не хочу никаких.

Бабушка ничего не ответила, возвратились на стоянку лошадей.

– Пусть дороже. Покупайте, – посоветовала Маша, выслушав рассказ бабушки. – Они у нас и так ничего не видят.

– Как игрушка, ботиночки! – загорелись глаза Нади.

– Башмаки добротные, ничего не скажешь, – согласилась бабушка. – Только за че покупать-то!?

– Купите ботинки! – срывающимся голосом прошу.

– Милый! За че?!

Тышко не вмешивался в разговор. Тянул самокрутку. Поправлял сбрую, проверял вещи на возу. Поглядывал на небо, где разгорелось солнце и, наверное, прикидывал, что пора ехать домой, чтобы успеть к обеденной дойке. Семья председателя сельсовета тоже держала корову.