– Благодарю! – парень слегка поклонился. – Вот! – здоровая рука его скользнула к кошелю на поясе. На стол легли два больших серебряных флорина.
– Мастер просил вам и за него оплату передать, так что это и за него, и за меня. Хорошего дня вам, господин лекарь, Бог в помощь!
– И тебе.
Монеты Виллем опустил в собственный кошель: в городе без хоть каких-то денег никак. Аккуратно убрал в кладовую снадобья, залил очаг, надел и подпоясал темно-синий гоун, привесил к широкому кожаному ремню поясную сумку на двух петлях и, наконец, выбрался в морозную ясность зимнего дня.
* * *
Путь Виллема лежал на юг, к рыночной площади Хасселта, в центре которой располагался храм святого Квентина с прилепившимися к нему рыночными рядами, а по периметру – дома наиболее богатых жителей города. Дорога предстояла неблизкая, однако яркое, почти весеннее солнце несколько приободряло. Впрочем, мысли лекаря были далеки и от погоды, и от ровных рядов живописных узких фасадов каменных домов с резными коньками высоких крыш. Перед глазами все стоял сегодняшний мальчишка, звучали слова его мамаши о том, что будет он жить или умрет – ее не волнует, а размышления уводили все дальше, от этих двоих – к ближайшему будущему, в котором, как он знал, без противостояния с родителями пациентки тоже не обойдется.
Дом золотых дел мастера ван Аэрта выделялся высотой и богатством отделки даже среди своих соседей, далеко не смотревшихся убогими.
Дверь Виллему открыла служанка, она же проводила его на второй этаж, в просторный зал, где его ожидала госпожа ван Аэрт, супруга мастера. Она всегда встречала его лично и перед тем, как провести к дочери, болящей Жеанне, долго, с каким-то мрачным удовлетворением в голосе повествовала ему о том, насколько его лечение… ничего не меняло.
Виллем во время таких разговоров чувствовал себя то ли студиозусом-недоучкой, то ли проходимцем с улицы, втершимся в доверие, и это, совершенно закономерно, сбивало и настрой, и всякий энтузиазм к лечению. Впрочем, гораздо больше разочаровывало то, что и лечение-то как следует не проводилось: снадобья, которые он назначал, больной давали самое большее несколько дней, примерно столько же длилось исполнение его предписаний о банях и специальном питании. И это давало матери Жеанны все основания для ее излюбленной фразы, которой она всякий раз встречала его: «Без изменений, господин лекарь. Без изменений».
Эту фразу услышал он и сегодня. Однако то ли утренняя сцена затронула его глубже, чем Виллем мог бы предположить, то ли сказалось что-то еще, но в этот день он не был намерен и дальше смиряться с тщательно навязываемым ему бессилием.
Он едва дождался, чтобы его, наконец, проводили в комнату, где обитала больная. Как обычно, помещение это встретило его полумраком и спертым воздухом, наполненным запахом пота и слежавшихся перин. Жеанна, хоть и не утратила способности ходить, передвигалась с трудом. Неудивительно, впрочем, если тебе четырнадцать, роста ты незначительного, а весишь, как пара добрых мешков зерна. Да и объемы у тебя примерно такие же.
Виллем Жеанне ван Аэрт искренне сочувствовал, не позволяя, впрочем, этому чувству показываться из-под доброжелательной деловитости, с которой он общался со всеми без исключения своими пациентами, разовыми или постоянными. Сочувствие еще усилилось, когда он, раз за разом навещая свою пациентку, открыл в ней и легкий, дружелюбный характер, и острый ум, и истинно девичье очарование, которое, он был в этом уверен, было бы способно привлечь не одного жениха. Если бы, конечно, ему удалось пробиться через чудовищные слои жира.
Впрочем, жених у Жеанны имелся, и не кто-нибудь, а сын главы цеха золотых дел мастеров. Однако вспоминая надменного, тщеславного и глупого как пробка недоросля, Виллем каждый раз думал, что заслуживает она куда большего. Думал – и сам гнал от себя подобные мысли. Его дело – врачевать. Вмешиваться в остальное было бы с его стороны непростительной дерзостью и гордыней: с чего он решил, что знает, как лучше? Разве смог он достойно разобраться в перипетиях хотя бы собственной семейной жизни?…
Юная пациентка приветствовала его дружелюбно и радостно, и Виллем как никогда остро ощутил, что она, по сути, пленница: этой комнаты, этого дома и этого необъятного тела. Пленница и этих взрослых, что окружали ее, но ничего не могли или не хотели менять…
А что, если…
Неожиданная мысль осенила, подобно вспышке молнии во мраке. Если девочка, и правда, самая благоразумная в этой семье – так почему бы…
– Почтенная, я хотел бы поговорить с Жеанной наедине, – произнес он.
– Никак не возможно! – в голосе госпожи ван Аэрт зазвучали резкие, неприятные нотки. – Что вы себе позволяете, господин лекарь? Чтобы я оставила дочь наедине с мужчиной?!
Виллем поднялся, неторопливо подошел к ней: еще на пядь ближе – и это выглядело бы совершенно непристойным – и ровным, никак не выдающим кипевшую внутри злость, голосом повторил:
– Я хотел бы объяснить Жеанне состояние ее здоровья, почтенная. Наедине. Она моя пациентка и имеет право это знать. А если вы настолько не доверяете мне, что подозреваете в моей просьбе какую-то грязную подоплеку, то вам лучше найти для дочери другого лекаря.
Поединок взглядов, и госпожа ван Аэрт, брезгливо поджав тонкие губы, покинула комнату, в которой, – или Виллему только так показалось? – вдруг стало немного легче дышать.
Плотно закрыв за ней дверь, лекарь приблизился к Жеанне, молча, но с явным интересом наблюдавшей за этой сценой.
– Она на вас теперь сердиться будет, – первой заговорила девица. – И гадости соседкам про вас будет рассказывать. Она всегда так делает, когда что-то не по ее выходит.
– Что ж, мне придется это пережить, – равнодушно ответил Виллем. – Но мне кажется важным, чтобы ты понимала то, что происходит с твоим телом. Тогда ты сможешь сама себе помочь там, где родители не окажут помощи. Послушаешь?
Жеанна кивнула.
– Твой недуг называется водянка мяса, – начал Виллем. – Как видишь, он вызывает избыточный вес и отек всего тела. И если сделать вот так, – он слегка надавил пальцем на руку больной чуть выше ладони, – остается вмятина. Замечала это раньше?
– Да.
– Это говорит о том, что в твоем теле слишком много жидкости, – продолжил пояснять Виллем. – Если избавиться от нее, тело станет более сухим и плотным. Как бы сожмется.
– И мне нужны будут платья меньшего размера?
– Да, в том числе и это. Еще станет легче двигаться и дышать. С тобой бывает так, будто не можешь вдохнуть полной грудью, даже если на тебе нет облегающего платья?
– Бывает, – подтвердила Жеанна.
– Чтобы это прошло, нужно избавиться от избытка жидкой субстанции в твоем теле. Это несложно, но нужно быть последовательной. Постоянно прикладывать к этому усилия, понимаешь?
– Когда вы приходите, матушка несколько дней дает мне ваши пастилки и приказывает готовить для меня то, что вы говорите. Но потом все возвращается как было.
– Это потому, наверно, что ей не хватает того самого терпения… – Виллем и под пытками не согласился бы сказать этому ребенку свое истинное мнение о том, что видел: прелестное юное создание, ютившееся под горой жира; и отсветы горькой, старой как мир женской зависти в смотревших на нее глазах той, чья молодость и красота давно были в прошлом…
– В этот раз я хочу оставить все снадобья тебе, – продолжил он. – Принимать их несложно, ты справишься. Ты сама. Договорились?
– Хорошо.
– Вот и славно.
Лекарь открыл свою сумку, извлек маленький полотняный мешочек, чем-то наполненный.
– Смотри, – он развязал мешочек, вытряхнул из него на ладонь несколько продолговатых плоских пастилок нежного розоватого цвета. – Это для того, чтобы вытягивать влажную субстанцию из твоего тела.
– А из чего они? – девочка осторожно потрогала одну пастилку кончиком пальца. – Красивые…
– Красивые? – Виллем, похоже, никогда не смотрел на свои снадобья под таким углом зрения. – Что ж, может и так. В них лечебные травы, довольно много.
– Какие?
– Зачем тебе знать?
– Просто так. Вы же сказали, что я должна понимать.
Аргумент показался лекарю весомым.
– Ревень, костяника, лавр, пажитник, люпин, девясил, горечавка, камедь миндаля и гальбана, – перечислил он.
В глазах его юной собеседницы проскользнуло какое-то почтительное удивление: не то к нему самому, не то к пастилкам, которые, как оказалось, так много в себе содержали.
– И вы их сами сделали?
– Да, сам.
– Вы все лекарства сами готовите?
