Во времена Дира и Аскольда

Хазары, кстати, не представляли в описываемые мной времена существенной опасности для Киева и стольного князя. В Киеве жила и процветала хазарская община, которая поддерживала Дира, поскольку с ним, как говорили хазары, хотя бы было понятно, чего ожидать. Хазарские купцы приплачивали князю, чтобы он, скажем так, сквозь прищур смотрел на некоторые нарушения. При этом силой оружия хазары тоже несколько раз пытались решить вопрос, но безуспешно. Силенок захватить Киев и поставить его под свой контроль у них не хватало, да и в этом, честно говоря, на то время не было для них такой необходимости.

В самой Хазарии было неспокойно. К тому же хазары во многом действовали по замыслу василевса, являясь этаким продолжением Византии в Причерноморье. Их воины больше контролировали наземные пути следования караванов от Дона на запад в Киев, Чернигов, другие города в Европе. Ради торговли хазарские каганы шли на уступки и часто нарушали правила, хотя, кто же не хочет захватить чужое добро, если сосед ослаб и не может за себя постоять?

Следует также различать деятельность отдельных хазарских каганов, предводителей родов и верховного кагана. Чаще всего отдельные хазарские отряды, подобно дружинам варягов, частенько бесчинствовали в степи, разоряли поселения, совершая набеги на радимичей, вятичей, северян и полян, взимая с них дань, но, опять-таки, эти их «завоевания» были возможны лишь потому, что киевский князь не давал им надлежащий отпор. И Бравлин, и Борень такой отпор давали, поэтому хазары не лезли не в свои дела, ограничиваясь мелкими набегами на соседние племена.

Тем не менее, вокруг Киева в мои годы стала активно восстанавливаться система земляных укреплений (Змиевы валы), которая в несколько рядов опоясывала земли вокруг Киева, ограждая их от набегов. Поэтому небольшие отряды кочевников, а в степи всегда хватало любителей поживиться за чужой счет, были не опасны для Киева и прилежащих к нему территорий. К тому же многочисленные местные кочевые племена: торки, берендеи, клобуки и другие по большей части служили защитой, находясь в союзнических отношениях с киевским князем.

Эту систему всерьез расшатали и подорвали Дир и Аскольд. Олегу пришлось все восстанавливать заново, поскольку берендеи и торки, по сути, к концу княжения Аскольда перешли на сторону хазар и участвовали в их набегах на Русь. К этому же времени на Руси появились и печенеги. Антикиевская коалиция вполне окрепла за несколько десятилетий, став угрозой существования самой Руси. Олегу поэтому придется в его немолодые годы всерьез помахать мечом, возглавляя соединенные силы русичей.

Княжение Олега будет наиболее значимым и важным для Руси и для всех ее жителей от Ладоги до Сурожа (Судака). Но к рассказу об Олеге мне необходимо еще подойти. Пока же расскажу о Дире и Аскольде, как есть, а не как будет принято считать в будущем, приписывая некоторым деятелям несуществующие заслуги и определяя их примером для наследования. Вклад обоих в становление и процветание Руси отрицательный, кто бы что не думал или не говорил. Прежняя система связей, отношений и ценностей начала ломаться именно во время бытности этих князей.

Кстати говоря, весной 852 года киевское вече прогнало Дира. Срок его временных полномочий истек. Толпа в несколько тысяч человек, собравшаяся на Подоле, отрядила своих представителей к Диру и добром попросила его убраться. В ответ Дир заявил, что не уйдет, несмотря на истечение полномочий. Это был вызов. Киевский люд, достаточно покладистый, мог терпеть, но недолго. Налицо было прямое попрание законов. Дир не имел права больше находиться при власти. И в данном случае какой-либо двузначности быть не могло. Все было прозрачно и ясно.

После троекратного предупреждения толпа, вооружившись копьями, длинными дубовыми палками, косами и мечами, сразу с двух сторон двинулась на Старокиевскую гору (ее еще называли Киевицей, там ныне стоит Национальный музей истории Украины), где стоял терем Дира. Одна часть толпы поднималась снизу от урочища Гончаров и Кожемяк прямым путем (в районе нынешнего Андреевского спуска), а другая – взбиралась вверх обходным путем (по нынешней улице Смирнова-Ласточкина), чтобы выйти к детинцу с другой стороны.

Варяжская дружина пробовала чинить отпор, но количество сил было неравное. Часть местной дружины была явно на стороне киевского люда. Да и Диру посоветовали не лить кровь там, где в этом не было нужды. Дир с семьей и ближайшими соратниками покинул Старокиевскую гору и прежние места обитания, сдал детинец и отошел в варяжское поселение, располагающееся рядом (на Печерске). Там он и находился до прихода Аскольда с воинами.

Когда прибыл Аскольд с дружиной, Дир с воинами выступил к нему навстречу и отвоевал прежние позиции. Сражения-то и не было, но с киевлянами все-таки пришлось объясняться и снова на вече. Дир многое обещал, но, как это обычно бывает, почти ничего не выполнил. Зато ему удалось назначить верного себе главу варяжской дружины, тысяцкого, сотников, подобрать под себя судовую власть и упразднить вече. Так что стихийный сбор киевлян, который произошел по приезду Аскольда и возвращения Дира был последним.

В дальнейшем вече было восстановлено, но до этого времени прошли годы. Даже при Олеге и Игоре вече, хоть и существовало, уже не выполняло прежнюю роль. Традиции народной демократии еще, как я вижу, будут сохраняться при Игоре и Светославе, а окончательно упразднятся при следующем князе. Впрочем, даже приняв покровительство Византии, Русь не станет государством, в котором князь будет возведен в ранг бога и непогрешимого существа. Для этого понадобятся еще столетия, а также уничтожения в умах и сердцах остатков свободолюбия и здравого смысла. Только так можно объяснить всеобщий психоз и видение в «помазаннике божьем» то, что в нем отродясь не было.

Впрочем, в будущем будет принято на черное говорить белое и наоборот. Видимо, ложь и извращение станут нормой. Другого потомки не захотят знать. Им этого и не дадут сделать. Если опираться на догмы и ограничения, не мыслить и не сопоставлять, то можно всю жизнь прожить в темнице невежества, почитая его за белый свет, чего и добивается Византия. Знание, что ни говори, уже не в почете. Ведь знающий задает слишком много неудобных вопросов. Этим-то он и опасен для тех, кто взошел на престол с целью обогатиться и утвердить свою власть. Правителям нужны покорные существа. Поэтому-то в ближайшие два столетия волхвам-радетелям будет объявлена война на уничтожение. Эта скрытая война лишь время от времени будет выходить на поверхность, будоража умы.

Я же в тех памятных событиях участия не принимал, хотя, не скрою, такие намерения у меня поначалу были. Мои учителя однозначно высказались по этому поводу. Белогор, глядя на меня, с усмешкой произнес: «У тебя и без этого проблем вдосталь. С собой вначале разберись, а потом по сборищам будешь бегать».

Что он имел в виду, я понял лишь спустя годы. Спорить я не стал, продолжил заниматься повседневным трудом, выполняя взятые на себя обязанности. В двадцать три года я был крепким, дюжим и широкоплечим молодцем, в котором играла сила. Я без труда поднимал тяжелые грузы и в одиночку переносил их, куда было нужно. Мне даже отдыха особого не требовалось. Честно говоря, меня уже тогда заприметили гридни, которые занимались подбором воинов в дружину. Мне предложили стать дружинником, но я отказался, видя перед собой иной путь. Белогор одобрил мое решение.

– Правильно поступил, – невзначай произнес он. – Перед тобой иная стезя. Мечом и топором на ней еще успеешь помахать.

– Видишь это в моем будущем?

– И в своем тоже, – недовольно пробурчал Белогор.

Больше тогда он ничего не сказал. Я же не спрашивал.

Прибытие Аскольда в Киев было значительным событием. Шел Аскольд с миром, но его воины держали ладони на рукоятях мечей. Им никто сопротивления не оказывал. Отмечу, что Аскольд строго-настрого запретил воинам грабить и необоснованно применять силу. Поэтому-то особых инцидентов не было. Содержать за свой счет прибывших воинов, вынуждены были Дир и купцы его поддерживающие. Поэтому постой в Киеве Аскольда и дружины был недолгим. Оставив две сотни воинов в поддержку Диру, Аскольд отбыл вниз по Славуте. Дир же за время его нахождения в Киеве максимально упрочил свое положение. Зачинщики из числа недовольных киевлян вынуждены были покинуть город, чтобы не быть посаженными в погреб. Тем не менее, более жесткие меры Дир принимать поостерегся, побаиваясь народного гнева. Даже в его дружине, набранной из местных жителей, многие были недовольны устанавливаемыми Диром порядками. Диру надлежало терпеть и понемногу упрочивать свое положение, чем он и занялся в последующие годы.

Я же расскажу о Гвирде и его помощниках, о своем сводном брате, которого я впервые увидел в двадцать два года сразу же после отплытия Аскольда с дружиной.

Если волхвы и их помощники имели обширные связи на Подоле и в округе Киева, в частности в Сважье, в Голосеево, тогда оно называлось еще Твердынь, в Зверинцах (район от улицы Старонаводницкой до Лыбедской площади), то Гвирда был дружен с варягами, обитавшими на Печерске. Там у него было много друзей и знакомых. Гвирда, что ни говори, совсем обрусел. Со временем его слегка поседевшие волосы и впрямь стали русыми. Правда, как я уже говорил, в свои шестьдесят пять лет это был подтянутый и мускулистый мужчина, который, постоянно упражняясь во владении оружием любого вида, мог без труда разобраться с двумя-тремя противниками.

Гвирда не побоялся сам прийти к волхвам, когда узнал о пленении Никофора. Он долго говорил со Светозаром и Добродаром, после чего, в конце концов, вызволил из плена ромея, пообещав не поднимать руку против волхвов и в частности меня. Скажу, что до определенного времени Гвирда свое слово держал, а это уже было не так и мало. Были еще причины, по которым Никофора передали Гвирде. Правда, хитрый ромей после этого долго не прожил. Его убили свои же «братья» при загадочных обстоятельствах в лаврских пещерах. Говорили, что это дело рук Кирлия или Нафания. Впрочем, они были только лишь исполнителями. Приказ об устранении пришел из Византии.

Гвирда отмежевался от Никофора после того, как его выручил, но деятельности своей не прекратил. Он подготовил своих сыновей и моего сводного брата – тоже Велеса. Между собой его звали Вегулом. Настоял на этом имени Вражень. Вегул означает лучший в силовой работе.

Вегула я увидел впервые на Подоле, когда переносил грузы. У меня вдруг возникло какое-то особое чувство, как будто на меня смотрят глаза, полные темной силы. Я даже слегка закачался и поставил груз на место. Мой напарник Трофим, шедший за мной, замедлил шаг, удивленно посмотрел на меня и спросил:

– На тебя хворь или немочь напала, что в голове потемнело?

– Иди, я догоню тебя.

Напарник слегка повел головой и продолжил путь, а я отошел с дороги, поставил груз в придорожную пыль, после чего повернулся к трем мужчинам, которые издали наблюдали за мной. Ошибиться в том, кто был передо мной, я не мог. В том, что один из наблюдавших Гвирда, я был уверен. Рядом с ним, видимо, стояли сыновья или ученики.

«Только этого не хватало, – подумал я. – И откуда их принесло? Ходят, работать мешают. Дома сидели бы, а не по Киеву ходили».

Между тем Гвирда даже усмехнулся мне. Неспешным шагом он впереди двух помощников направился ко мне. Что делать, я не знал. Оружия при мне не было, кроме ножа, да оно и не помогло бы.

«Ты не суетись, будь спокоен. Сейчас буду», – внезапно уловил я чью-то мысль.

Белогор появился откуда-то из толпы, стоящей сзади. Гвирда сразу же учуял его. Он замедлил шаг и оглянулся. На его лице, когда оно снова обратилось ко мне, появилась усмешка. Гвирда стоял на расстоянии пяти шагов от меня.

– Я поговорить хотел, волховит, – негромко пояснил он, здороваясь.

Его помощники сразу же напряглись, как только Белогор, а за ним и Слав, вынырнувший, откуда не возьмись, подошли ко мне. Я заученно повторил обычное приветствие, пристально наблюдая за тем, как будут развиваться события. Белогор между тем уже был возле меня. Он был без посоха. На поясе висели только лишь нож и топорик, с которым Белогор никогда не расставался.

– С чем прибыл? – раздался голос наставника.

Вопрос Белогора был обращен к Гвирде. Гвирда покосился на Белогора, потом на меня, а затем произнес:

– Слово есть к вам.

– Говори, коли есть, – недобро усмехнувшись, произнес Белогор. – Только так, как ты, подобно татю, на дороге не подстерегают, если намерения добрые…