Полночь шаха

Глава 1

Оружие он получил вместе с подробной инструкцией. Любая оплошность означала провал тщательно спланированной операции. И потому он слушал и запоминал… Готовящийся на рассвете заговор должен был изменить целые судьбы – и не только его страны, но, возможно, всего Ближнего Востока и даже мира в целом.

Обыкновенный тегеранский парень, он понимал всю значимость возложенной на него миссии в этой непростой политической игре, затеваемой большими политиками. Содрогнувшийся иранский вулкан грохотал с новым бешенством, извергая лаву очередных великих перемен, в огне которой сгорят новые жертвы. И все же, думал он, почему события, меняющие ход мировой истории, должны происходить именно в его, измученной междоусобицами стране? Сколько еще внешних и внутренних конфликтов предстоит пережить этой древней земле, чтобы на ней воцарились мир и порядок? Казалось бы, только вчера в ООН одной из острых тем обсуждения был Азербайджан – яблоко раздора для великих держав, лакомый кусочек, стоивший жизни тысяч невинных людей, и вот уже грядут новые потрясения. Как долго капля нефти в глазах политиков будет стоить дороже крови несчастных простолюдинов?

Ответов на все эти вопросы он не знал. По большому счету, он был всего лишь исполнителем. На его плечи была возложена не менее значительная роль – роль рычага, способного перевернуть мир: стоило лишь нажать на курок пистолета, хитро встроенного неким изобретательным мастером в корпус фотоаппарата.

Возможно, ему придется пожертвовать жизнью; что ж, тогда его имя – имя мученика, шахида – останется в памяти сограждан символом истинной доблести. Его нарекут героем, положившим конец презренной антинародной монаршей династии! Поэты и певцы будут слагать о нем легенды. Великий подвиг простого тегеранского парня увековечат в народной памяти. Его именем иранцы будут нарекать своих детей. Даже, возможно, улицы и площади городов Великой Персии!.. Мысли о посмертной славе уносили его к вершинам.

Он знал, на что идет. И никакие обещанные материальные блага не играли тут никакой роли – слава героя была выше земных наслаждений!

– Дай руку, – седобородый инструктор крепко сжал сухие ладони молодого террориста. – Не дрожишь? Молодец, Насер. Ты смелый парень. Мы не ошиблись, когда выбрали тебя, – инструктор знал слова, какие хочет услышать человек, решившийся на отчаянный шаг. – Не боишься?

– Нет, – Насер улыбнулся краешком губ. – Не боюсь.

Насер Фахрарай не лукавил. Ему не было страшно. Единственное, что он ощущал сейчас, – то острое возбуждение, подавлявшее импульсы всех иных чувств.

– И все же будь осторожен! Самоуверенность может тебя подвести. Пехлевийские ищейки не дремлют. Почуют неладное – не доберешься до цели.

Цена жизни самого Насера уже в расчет не шла. Он и сам понимал: выбор был сделан добровольно.

– Я сделаю все, как вы учили, – его глаза блестели в полумраке комнаты, освещаемой тусклым мерцанием керосиновой лампы.

– Постарайся подобраться шагов на десять. С большей дистанции не стреляй. Медлить тоже не нужно. Чем ближе, тем больше риск, что тебя вычислят и схватят. В толпе полно его людей, и чем ближе, тем больше.

– Да, знаю. Я не подведу.

– Когда ты сделаешь это, весь иранский народ будет молиться за тебя! – с пафосной нотой в голосе сказал седобородый, и его глаза в этот момент были наполнены осознанием великой миссии, возложенной на них. – Ты станешь героем нации.

Он поцеловал Фахрарая в лоб и почти торжественно протянул фотоаппарат, обернутый в большой черный платок – такими иранские женщины покрывают свои головы.

– Помни! Чем бы все ни закончилось, ты не должен попасться им в руки живым! Думай о товарищах. Ты не имеешь права на предательство.

– Нет, учитель, живым меня не возьмут.

– Да благословит тебя Аллах!..

Инструктор задул лампу, и комната погрузилась в беспросветный мрак. И лишь по легкому скрипу двери и полоске утреннего света, упавшей на узор ковра, можно было догадаться: террорист Насер Фахрарай вышел из дома, предавая себя роковым обстоятельствам февральского утра четвертого числа.

Молодой шах стоял перед зеркалом.

Жеманно порхая возле монаршей фигуры и напоминая яркого махаона, хлопотливо облетающего благоуханный цветок, придворный куафер колдовал над его шевелюрой.

Послышался стук. Стоявший у двери офицер охраны в чине полковника лениво приоткрыл створку, едва заметно кивнул и снова закрыл дверь.

– Ваше Величество, все готово к выезду.

Шах не ответил.

Он любовался своим отражением. Вытянул губы, надул щеки, повернул голову в одну сторону, в другую… Бритье без порезов, прическа на месте, мундир тоже сидит безупречно.

Поскольку никаких заслуг перед отечеством Мохаммед Реза пока не имел (а многие считали, что он не обладает и задатками, необходимыми для завоевания подобных заслуг), шах справедливо полагал, что, выходя к толпе, собравшейся у Тегеранского университета, он, по крайней мере, должен идеально выглядеть.

– Свободен, – вяло произнес шах.

– Слушаюсь, – кивнул парикмахер и бесшумно удалился.

– Поехали, Мухтадир, – так же вяло скомандовал Мохаммед Реза и неторопливо направился к двери.

– Едут!

При появлении кортежа толпа загудела, как будто кто-то постучал палкой по дремавшему прежде улью.

В числе взглядов, любопытно и жадно устремленных в сторону приближавшихся автомобилей, был и холодный взгляд Фахрарая, как бы между прочим смотревшего в видоискатель своего фотоаппарата – оружия смерти с затаенным пистолетным стволом. Кто бы прочел его мысли, глядя на эту непроницаемую, начисто лишенную всяких эмоций физиономию? Это сегодня, с помощью специальной техники легко вычислить вызвавшего подозрения странного типа из многотысячной толпы – по едва уловимым движениям, взглядам, жестам, но в ту пору, в середине двадцатого века, это было за гранью возможного.

Итак, никто не обращал внимания на парня с фотоаппаратом. И уж тем более никому не приходило в голову, что Фахрарай имеет столь дерзкое намерение – убить правителя Ирана!

– Да здравствует шах! – взорвалась толпа криками, когда Пехлеви вышел из машины.

Шах слабо улыбался, приветствуя свой народ едва заметными кивками. Охрана образовала плотное кольцо вокруг монарха, ограждая его от ликующей, безудержной толпы.

И тут вдруг вся эта суета с протягиванием рук, взвизгами, бросанием цветов, вся эта давящая сутолока приобрела в глазах Насера Фахрарая вид некой отстраненной пестрой картинки, в которой ему была отведена роль непричастного к происходящему наблюдателя. Он видел все, что творилось, и даже предугадывал каждое новое движение в толпе со стороны, словно из иного пространства, причем одновременно с разных точек – и справа, и слева, и сзади, и сверху…

Толпа теснилась. Все они были словно марионетки – с разинутыми ртами, смеющимися лицами… А вот и тот, с плотно стиснутыми челюстями – молодой репортер с зажатым в руках фотоаппаратом. Он пробивается к шаху как можно ближе, ближе…

В какой-то момент Насер поймал на себе испуганный взгляд монарха… Щелк. Мохаммед Реза зажмурился, отшатнулся, лицо его исказилось… и так же мгновенно исказились лица офицеров охраны. Теперь он видел их замедленные, как в старом кино, движения: руки тянулись к кобурам, чтобы выхватить оружие и направить на этого молодого репортера с камерой в руках… Репортера? Да нет же – террориста, из фотоаппарата которого начали вылетать не милые «птички», а смертоносные пули!

Затем он увидел облака дыма, застлавшего взор, услышал несколько оглушительных выстрелов. Зато вой испуганной толпы почему-то ускользнул от его слуха. Люди разбегались, кто-то прятался за колонны, кто-то просто ложился на землю, наивно полагая, что если он обхватит голову руками, то спасется от шальной пули. Женщина упала прямо на лестнице! – ничего страшного, обыкновенный обморок…

Он с интересом следил за тем, как охранники шаха дырявили пулями тело террориста. Он не только видел это окровавленное тело, но и неким странным образом ощущал на себе стекающие горячие струйки крови, его ноздри щекотал этот дурманящий запах парной крови… Неужели вот эта безжизненная плоть совсем недавно была им самим?… Выходит, это он истекает кровью, наблюдая за собой откуда-то сверху и не понимая, почему нет боли?… Неужели он уже умер? Так быстро и легко? Невероятно!.. А что же тогда случилось с шахом? Ведь он явственно видел, как этот, недвижно лежащий сейчас в луже крови парень все же успел сделать несколько выстрелов! Убил ли он Пехлеви? Совершил ли задуманное? Стал ли героем? Нарекут ли его мучеником, погибшим за великую идею?…

Об этом Насеру Фахрараю оставалось лишь догадываться – если, конечно, мертвые способны хоть о чем-нибудь догадываться. Равно как и о том, какие последствия вызовет только что случившееся покушение в судьбе великой страны, готовой на очередном витке своей истории снова окунуться в пучину хаоса, политических убийств, интриг, сиюминутных свержений и монархических реваншей.

Не успел дым рассеяться, а шахский кортеж уже сорвался с места, унося с собой шаха, получившего незначительное ранение в щеку. Кортеж умчался, растворившись в улицах, как растворяется в кустах заяц, счастливо избежавший охотничьей пули.

Движение уже было перекрыто, площадь оцеплена, и случайные прохожие уже не раз пожалели, что оказались в той толчее, – теперь-то им стало известно, что означает оказаться под подозрением полиции в соучастии в заговоре…

Окровавленный труп Фахрарая лежал на асфальте. Фотограф доделал последние снимки. Один из офицеров охраны брезгливо поднял голову убитого за ухо, внимательно посмотрел в его остеклевшие глаза.

– Явный тудеист, – заключил он вслух, а затем, оставив голову в покое, извлек из кармана Фахрарая стопроцентное подтверждение своей догадки – членский билет коммунистической партии Ирана «Туде». Обшаривая карманы, офицер по неосторожности замарал кровью свою белую перчатку. Выругался, пнул труп ногой. «Чертов тудеист! – подумал он. – Из-за этого шакала теперь будут шерстить всю охрану. Опять проверки, дознания…»

И в самом деле, куда подевалась их хваленая бдительность? Как так вышло, что убийца оказался в пяти шагах от шаха? Почему допустили такую оплошность? Непреднамеренно? А может быть, наоборот – с умыслом?… Разве кто-нибудь вспомнит теперь, что они сами стояли под пулями террориста! Только воля провидения помогла им избежать неминуемой гибели! Повернись дело чуть иначе, и рядом с мертвым террористом лежали бы их собственные тела! А то и труп владетеля иранского престола!..

– Забирайте эту падаль, – зло приказал он солдатам. – Уезжаем.

Глава 2

Приручить хищную свору – вот как шахиншах называл необходимость обуздывать гнев… Ему по сану положено хладнокровно относиться и к щедростям судьбы, и к ее ударам. Но в этот час Мохаммеду Резу было не до этикетов великих правителей – смесь ярости, недоумения, страха, злобы одолевали его! Они бурлили в нем и клокотали. Вырвавшаяся наружу, эта смесь способна была бы принести куда больше вреда, нежели пользы. Шах это знал, и потому медлил с вопросом. Он и так не проронил ни слова все это время – пока смывали кровь с лица, пока обрабатывали рану…

Тяжело и громко дыша, шах откинулся на мягкие подушки дивана, расстегнув верхние пуговицы еще не скинутого с себя мундира. Того самого мундира со следами неудавшегося заговора. Промелькнувшая мимоходом мысль на мгновение утешила его: впоследствии этот мундир выставят в Тегеранском офицерском клубе как символ преданности шаха своей стране и его готовности пролить за нее кровь…

Наконец шах заговорил.

– Жду объяснений, – свирепый его взгляд был устремлен в сторону полковника Мухтадира Икрами.

– Мы найдем виновных, Ваше Величество, – побледневшее лицо Икрами выдавало его тревогу, и не только за свое положение, но и за жизнь.

– Один из них мне уже известен, – нарочито вяло, с хрипотцой процедил Пехлеви сквозь зубы.

– Он мертв. Мы застрелили его, – оправдываясь, ответил телохранитель шаха.

– Он меня мало интересует – мертвецы не раскрывают тайн. Я вижу виноватого перед собой, – монарший указательный перст метнулся в сторону Икрами. – Твоя оплошность чуть не лишила Персии своего шаха.

Пехлеви встал с дивана, и голос его стал набирать обороты в такт обвинительной речи:

– Мне нет еще и тридцати, полковник. Я еще не успел произвести на свет наследника престола, и в это проклятое утро все рухнуло бы, будь этот мерзавец немного точен.

…Еще не остудивший его пыл недавний развод с первой женой, дочерью египетского короля Фуада, добавлял гневных ноток в речь Пехлеви. Несмотря на то, что у Мохаммеда и бывшей шахини Фавзийе росла дочь Шахназ, вопрос о прямом наследнике был для него костью в горле. Для Персии необходим был наследник мальчик – за тысячелетия существования различных монарших династий Персии женщины так и не получили права официально наследовать престол великой империи. Чем вызывали явное осуждение английской стороны. Пехлеви, конечно, делали попытки модернизировать свою страну, даже обеспечили женщин равными правами, но назвать дочерей прямыми наследницами персидского трона никак не вязалось с их многовековыми устоями…

Сегодня утром одна шальная пуля могла прекратить ветвь Мохаммеда Реза. Случись так, престол перешел бы к другим его многочисленным родственникам, коих у его отца, основателя династии Реза-шаха, было предостаточно. Да и то при лучшем раскладе для Пехлеви. В худшем – империю ожидало появление новой монаршей фамилии, схожей по рождению с династией Пехлеви. Или же вовсе к упразднению в Иране института монархии в целом. Что и произошло – тридцатью годами позже.

– Куда смотрели мои люди? – шах терял самообладание, лицо его побагровело, но уже не от крови, а от наплыва ярости и злобы. – Как этот негодяй смог войти в толпу и пронести оружие незамеченным? Чем ты это все сможешь объяснить?

– Я верой и правдой служил вам и вашему отцу, правитель, – голос полковника был тверд, хотя он с трудом сдерживал предательскую дрожь. – Я был рядом с вами, когда он стрелял в вас. Хвала Аллаху, все мы живы. Даю слово чести, мы найдем всех, кто замешан в этом гнусном заговоре. Мерзавцы будут наказаны. Им не удастся избежать кары, шахиншах.

Пехлеви отвернулся и устремил взгляд на висящий портрет своего отца – Реза-хана, усопшего в изгнании повелителя… Отец с гордостью взирал на окровавленный мундир сына. Теперь тот выглядел как настоящий шах.

– Кому, кому я успел навредить, Мухтадир?! – он обреченно качал головой. – Кому нужна моя смерть?

– Коммунистам, шахиншах. Ваша корона не дает им покоя. Они до сих пор не могут простить вам свое поражение.

Икрами намекал на потопленное в крови народное движение в провинции Азербайджан два года назад.

– Если бы только коммунистам, – задумчиво произнес Мохаммед Реза, а затем резко повернулся в сторону полковника. – Вы узнали его имя?

– Да, Ваше Величество. Насер Фахрарай. В его кармане мы нашли членский билет «Туде».

– Получается, они решили проверить меня на прочность? Хорошо, я покажу, насколько крепким и безжалостным к врагам Ирана может быть их шах. – Пехлеви одернул свой окровавленный мундир. – Великий Аллах защищает меня, значит, я нужен своему народу. Он посылает мне знаки, которые я должен распознать и решиться на действия. Если я проявлю слабость, Он меня не простит и больше не даст шанса выжить. Всевышний мудр, но не прощает глупых людей. Ты понимаешь меня, Мухтадир?

– Вы имеете в виду репрессии членов «Туде»…

– И не только «Туде», – шах сжал кулаки, исподлобья взирая на своего телохранителя. – Всех врагов Пехлеви! А значит, Ирана в целом.

Чудодейственное спасение монарха в одночасье запустило ржавый механизм в действие: слабый, нерешительный, получивший трон в наследство как разменную монету взамен отказа отца от персидской короны, Мохаммед Реза вдруг неожиданно сам захотел властвовать. В этот час он чувствовал в себе клокочущий зов крови.

– Я требую ввести в стране чрезвычайное положение. Если для наведения порядка нужно будет повесить на улицах Тегерана сотни коммунистов, мы это сделаем. Пусть больше никто не усомнится в моей решимости покончить с предателями в моей стране.

Казалось, что устами известного своим безволием Мохаммеда Реза говорит его воинственный отец. Словно на короткое время огромный казак Реза-хан, добывший власть с шашкой в руке и пулеметом «Максим», вселился в хрупкое тело сына. Сына, осваивавшего науки в швейцарском пансионе «Ле Роси».

– Я полагаю, у нас не так много времени, чтобы медлить, – Пехлеви сделал легкий жест кистью, глядя в пол, что означало конец разговорам и начало новым арестам.

Икрами вышел. Молодой шах присел на диван и прикрыл глаза рукою, стараясь подавить приступы сильнейшей головной боли.

Помощник советского посла в Иране Рустам Керими не без тревоги просматривал свежие номера иранских газет, главной темой которых стали события последних двух дней. Снимками Пехлеви, шахской охраны и застреленного террориста пестрила вся иранская пресса. Даже иностранные газеты не упустили шанс разместить снимки окровавленного пехлевийского мундира на своих полосах.

Советскому дипломату не нужно было вникать в каждую строчку, чтобы понять, кто станет главным подозреваемым в неудавшемся покушении на Мохаммеда Реза. Несложные умозаключения позволяли сделать вывод, что совсем скоро с ним выйдут на связь – кто-нибудь из близкого окружения Пехлеви.

В случае дипломатического, политического кризиса или подобного рода происшествий некие влиятельные персоны пытаются вне официальных встреч прояснить ситуацию, стараясь найти односложный ответ на главный вопрос: кто повинен? Обычно после таких встреч в дело вступают официальные органы, включая МИД страны с вручением нот и демаршей. Это в случае, если сторонам не удается договориться и убедить друг друга в своей лояльности. Или хотя бы в нейтралитете.

Почти в самом начале рабочего дня в кабинете помощника советского посла зазвонил телефон.

– Это Керими? – грубый мужской голос в трубке напряг и без того натянутые нервы Рустама.

– Да, – помощник посла всегда старался отвечать кратко и по возможности без проявления излишних эмоций.

– С вами говорит Мухтадир Икрами.

– Я узнал вас, полковник, – Керими нередко приходилось встречаться с человеком на том конце провода. Они были знакомы и относились друг другу с определенной долей уважения – насколько могут уважать друг друга солдаты с противоположных окопов.

– Думаю, вы не откажете мне в моей просьбе встретиться?

– Во дворце шаха?

– Нет. Для начала выберем окраину города.

– Я должен прийти один? – насторожился Керими. После того, как его пару раз похищали на улицах Тегерана люди Сейида Зияддина, он стал избегать прогулок.

– Ваше право, – уступил Икрами. – Но будет лучше не привлекать лишних свидетелей. Я тоже буду один.

– Хорошо. Назовите время и место.

– Восемь вечера. О месте вам сообщат за два часа до встречи.

Рустам слегка отдернул штору – как бы ему сейчас хотелось увидеть падающие хлопья снега… «Надо будет сообщить послу и после подготовить отчет о разговоре. Боже, как это мне все осточертело, но выбора нет. Как говорил мой бывший инструктор Яков Привольнов, «или все или конец».

В таких случаях Рустам нанимал машину с простыми тегеранскими номерами и садился за руль сам. Не обязательно, чтобы на встречах подобного рода автомобили советского диппредставительства засекались на пленку. Он ехал один, без какого-либо сопровождения. Заряженная «ТТ-шка» в кармане его пальто – это скорее так, для самоуспокоения. Хотя в душе Керими понимал, что сегодня использовать пистолет по назначению не придется. Да и вряд ли после личного звонка офицера шахской охраны его стали бы похищать. Или, того хуже, убивать. Рустам Керими стал слишком заметной фигурой, и его насильственная смерть могла бы вызвать не меньшей политической бури, чем покушение на самого шаха.

Рустам уже знал, как развернется их диалог. В глухом, безлюдном месте между советским дипломатом и телохранителем Мохаммеда Реза Пехлеви затевалась хитроумная словесная перепалка. Но он задаст пороху этому матерому тактику…

На встречу Рустам решил приехать чуть раньше назначенного времени, чтобы лучше узнать местность – сказалась наработанная за годы учения и службы предписанная по инструктажу привычка изучать место встречи. Мало ли каких сюрпризов можно ожидать от старого лиса…

Свернув на обочину, Керими выключил фары и стал вдыхать ноздрями февральский холод наступающей тегеранской ночи. Унылый пустырь, отдаленный от людского поселения, напоминал о бренности этого мира. Голые деревья с тонкими скрюченными ветками, вздымающимися к небу, походили на людей с худыми руками и пальцами. Люди-деревья словно вымаливали у Аллаха прощение за земные грехи и просили, чтобы тот послал мир на их измученную политическими дрязгами страну, стоящую на пороге новой братоубийственной войны. Ветер раскачивал ветки, заворачивал дорожную пыль в юлящие шайтаны, подхватывал сухие кусты верблюжьих колючек, унося их прочь, в безвестность.

Чуть вдалеке маячил силуэт трех скучающих кипарисов на фоне тоскливой безмятежности. Наверное, кто-то из путников-зороастрийцев посадил их здесь очень давно. Они прижились и выросли в этом неестественном, глухом, тоскливом окружении. Керими знал, что по зороастрийской вере кипарис – символ жизни. Вот стоят они тут, словно три зеленые свечи, уткнувшиеся в небесную высь, а вокруг сочится кровь…

Бесконечный, почти безжизненный пустырь уносил мысли далеко-далеко. Нахлынули воспоминания далекого детства… Однажды их класс отправили на экскурсию в пригород Баку, в храм огнепоклонников в Сураханах… Позже он сам, будучи лектором университета, стал водить туда своих студентов. Именно во время этих экскурсий он многое узнал о загадочной религии – Зороастризме, последователи которого жили на территории Азербайджана и Ирана. Перед глазами несколько секунд стояли языки зороастрийского пламени, вырывающиеся из строения сураханского храма. Рустам уже стал чувствовать их тепло, пока яркий свет фар не окатил пустырь своей непрошенностью, захлестнув далекие воспоминания и оживив гигантские тени, брошенные на дорогу «молящимися» деревьями.

Машина остановилась позади автомобиля советского дипломата. Керими заметил номера, принадлежавшие шахской охране. Вероятно, их владельцу, в отличие от Рустама, нечего скрывать и нет никакого дела до мнения других – с кем, когда и в каком мрачном месте он назначает свои встречи…

– Давно ждете? – сухо спросил Икрами, после того как пожал руку Рустама.

– Минут десять, – Керими почувствовал силу в этом крепком рукопожатии, и в памяти тотчас всплыл образ чекиста Якова Привольнова.

Мухтадир был крупным мужчиной. Бывший борец национальной иранской борьбы зорхана, силач, прекрасный стрелок, он являлся начальником шахской охраны и слыл на хорошем счету у династии Пехлеви. Личное доверие отца нынешнего монарха и долгая, относительно безупречная служба позволяли Икрами находиться в числе самых приближенных к Мохаммеду Реза персон. Их избирали тщательно.

Мухтадиру доверяли, несмотря на некоторые его пробелы в работе – он все же был больше костоломом и грубой силой, нежели мудрым тактиком. Однако на эту встречу послали именно его. Взаимопонимание между противниками играло чуть ли не первую роль, так же, как личное доверие. Тут даже запятая без прикрас и изменений будет доложена сюзерену.

– Холодновато, Мухтадир, не желаете сесть в машину? – предложил Рустам и, чтобы не вызвать сомнений насчет лишних ушей, добавил: – В любую.

– Думаю, не стоит. Холодный ветер отрезвляет разгоряченные умы, – Икрами сделал тяжелый вдох, покручивая густые усы. – Мой хозяин в бешенстве, – полковник перешел к сути. – Все эти два дня его мучают кошмары по ночам и страшные головные боли. Я понимаю его состояние, так как сам переживаю примерно то же самое. У меня четверо детей, и в один ничтожный миг они могли остаться сиротами, как и другие дети наших ребят, когда этот ублюдок стрелял в шаха. И в нас, – добавил Икрами с паузой. – Трудно расти без отца, Рустам, не так ли? Сироту может обидеть каждый шакал. Если Фахрараю удалось бы убить шаха, то Иран тоже остался бы сиротой и каждый смог бы безнаказанно обижать и унижать нашу страну. Ведь у Мохаммеда Реза нет еще наследника – после смерти правителя началась бы кровавая битва за персидский трон. Когда же бьются за трон те, кому он не принадлежит по праву, забывается безопасность самой страны…

«Странно, по какому такому праву казак Реза-хан присвоил себе персидский трон?» – Рустам сдерживал ухмылку, слушая напыщенную речь Икрами.