Наши люди в Шанхае

– Какие глупости, Наташечка? Помилуй бог, я не хотел тебя обидеть. Я думал, ты обрадуешься. Ты ведь давно хотела побывать в Китае, а тут такая возможность… Не знаю… Я думал… Тебе ведь нужно просто прочитать с трибуны уже написанный доклад и все.

– И все?

– И все. Просто прочитать.

– Нет, это невозможно. Я, наверное, все-таки схожу с ума. Алсуфьев, я тебя умоляю, можешь ты мне по-человечески объяснить, почему именно я должна буду выступить с докладом по клинической психологии на международной научной конференции в Пекине? Почему? Пусть даже этот доклад уже написан, отредактирован, согласован и переведен на английский язык, почему прочитать его должна буду я? С какого такого перепугу? Можешь ты мне это объяснить так, чтобы я поняла? Или не можешь?

– Могу. Таковы условия игры. Тебе оплачивают дорогу и гостиницу, ты читаешь доклад.

– Ничего не понимаю, – растерянно сказала я и, раздраженно отодвинув гладильную доску, плюхнулась на стул.

В ногах правды нет.

– Почему все-таки я? Почему этот окаянный доклад не может сделать человек, написавший его?

– Кхе, кхе, кхе, кхе, – смущенно закашлялся мой мучитель. – А я разве не сказал тебе почему? Нет? Ну, извини, Наташечка. Совсем, видно, плох стал, извини. Все забываю, все из рук валится. Устал, забегался. Хотел вот на пару недель в Кисловодск смотаться, нарзану попить, в себя прийти, да разве отъедешь сейчас, когда вокруг сплошные проблемы. Издатель торопит, монографию никак не могу закончить, в университете полный завал, конференция на носу… А тут еще дома полная неразбериха. Холодильник сломался, соседи сверху на меня протекли, кухню залили, а я сдуру ремонт всей квартиры затеял. Хотел как лучше, а получилось как всегда. Нанял солидную фирму, обещали, что сделают качественно и быстро, и обманули, конечно. Задаток получили, квартиру разбомбили и слиняли на другой объект. В квартире черт ногу сломит, грязь, пыль, все в штукатурке, краской воняет. Я от этих запахов задыхаться стал, того и гляди, астма начнется, а им хоть бы хны. Каждый божий день им звоню, интересуюсь, когда же закончится это безобразие. Они уже по голосу меня узнают. Узнавать узнают, а рабочих не присылают. Бессовестные люди. С них все как с гуся вода. Наобещают с три короба, дескать, завтра, завтра, завтра… Завтра с утра специалисты будут на вашем объекте, обязательно будут. И ни с места! Совсем оборзели! Вот такая вот, Наташечка, складывается у меня ситуевина, и я не в силах ее переломить. Видно, пора мне на свалку.

– Жениться тебе, Алсуфьев, пора, а не на свалку. – С чувством сказала я, устраиваясь поудобнее. – Женись! Давно тебе говорю. Женишься, и жена решит все твои проблемы. Во всяком случае, те их них, что связаны с бытом.

– Одни решит, других прибавит. Нет, женитьба это не для меня!

– Но почему, Сережа, я тебя умоляю….

– Все, Наташечка, все! Вопрос с женитьбой не обсуждается. Вернемся лучше к нашим баранам. Я, с твоего позволения, начну все с самого начала. От печки, так сказать. Итак, конференция в Пекине должна состояться 15 сентября, то есть времени у нас осталось меньше недели. От России было заявлено два доклада, и оба от нашей кафедры. Один доклад – мой, со вторым докладом должна была выступить наша аспирантка. Во-от…

– Ну?

– Извини, у меня тут горит. Я сковородку на огонь поставил и забыл. Теперь все горит.

– Выключи!

– Уже выключил. Надо только окно открыть, а то все в дыму. Во-от! Так о чем это я?

– Об аспирантке.

– Да, аспирантка… Аспирантка…

– Со вторым докладом должна была выступать ваша аспирантка…

– Да, должна была. А она, представь себе, заболела. Неожиданно. Сегодня утром на кафедру позвонила ее мама и сказала, что ночью Юле стало плохо, она вызвала «скорую» и ее увезли в больницу.

– А?..

– Не знаю. Но, похоже, что что-то очень серьезное. Женщина говорила сбивчиво, волновалась, плакала… Наша секретарь четко поняла только одно: поехать в Пекин и участвовать в конференции Разгон не сможет из-за болезни.

– Разгон?

– Ну, да. Это фамилия аспирантки.

– А имя ее ты назвал – Юля?

– Все верно – Юля. Юлия Разгон. Тебя что-то смущает?

– Такая высокая, стильная девица? Тощеватая, я бы сказала? Очень надменная и высокомерная? Короче, препротивная особа!?

– Надменная и высокомерная, говоришь. Не знаю… Я бы так не сказал. По-моему, очень милая, вежливая, достаточно толерантная и хорошо воспитанная особа.

– Конечно, конечно, Алсуфьев, я и забыла, тебя послушать, так у тебя все милые, вежливые и воспитанные.

– Но она действительно…

– Верю, Сережечка, верю. Ты мне лучше скажи, ваша аспирантка Разгон любит черный цвет и перламутровые украшения?

– По поводу перламутровых украшений сказать что-либо затрудняюсь. Не обращал внимания, знаешь ли. А вот волосы у нее, действительно, темные.

– Волосы? Сережа, я тебя умоляю, при чем здесь волосы?

– Ты же сама спросила меня про волосы…

– Я?! – опешила я. – Я спрашивала у тебя про ее волосы?!

– Ну, да, только что. Ты спросила, любит ли Разгон перламутровые украшения и черный цвет?

– Сережа, я спрашивала тебя о цвете одежды, а не о цвете волос. Я тебя умоляю, цвет волос можно менять хоть каждый день. Сегодня она брюнетка, завтра блондинка, а послезавтра рыжая или цвета баклажан. Это непринципиально!

– Что ты говоришь? – искренне удивился мой приятель. – Непринципиально? А одежда?! – повелся он.

Психотерапевт, называется. Нет, это невозможно, можно подумать, он не знает, как дамы выбирают себе наряды!

– Одежду можно менять по несколько раз на день, – не унимался Сергей.

– Правильно, можно. Только если, мой дорогой, я отдаю предпочтение черному цвету в одежде, то и большинство вещей в моем гардеробе так или иначе связано с черным цветом. И хоть сто раз на дню переодевайся, все равно на мне будет надето что-то черненькое: либо черная блузку в полоску, либо черный кардиган в горошек, либо черные джинсы, либо шубка, либо шляпка, либо… Господи, Сережа, да у меня даже купальники черного цвета. Не обращал внимания?

– Тебе, Наташечка, черный цвет к лицу, – ввернул этот подлиза.

– Ты думаешь? – Я не сумела сдержать улыбку.

Что ни говори, а все-таки Алсуфьев – классный психотерапевт. Одна такая фраза и ты чувствуешь себя на коне.

– Уверен! Ты у нас самая красивая, обаятельная, привлекательная и вдобавок еще и самая умная.

– Гм, – поперхнулась я.

Эк его разбирает, моего Алсуфьева. Еще немного, и я всерьез поверю в свою исключительность. Что-то здесь не то. С чего это он так распелся?

– Ладно тебе, Алсуфьев, кончай ерничать. Я и так знаю, что ты ко мне хорошо относишься. Кстати, о Разгон… Тему можно закрыть. Пес с ними: и с черным цветом, и с перламутровыми украшениями. Моя Разгон по любому не может быть вашей аспиранткой. Ваша – медик, а моя нет, и не имеет к медицине никакого отношения.

– Вот и ладненько, – хихикнул Алсуфьев. – Тему личностных характеристик мадемуазель Разгон мы закрыли, переходим к ее докладу. Доклад, должен тебе заметить, средненький. Никаких сенсаций, никаких научных открытий там нет. Поэтому никаких дополнительных вопросов к докладчику, скорее всего, не возникнет. А если и будут по теме доклада какие-то вопросы, то задавать их будут уже в кулуарах, по окончании заседания. Это я узнал наверное. Регламент конференции очень жесткий, докладов заявлено много, поэтому время у каждого докладчика строго лимитировано. Ну, а в кулуарах я всегда буду рядом с тобой и отвечу на все вопросы, дабы они возникнут. На правах твоего научного руководителя, так сказать. Наташечка, я серьезно, соглашайся! Ты справишься. Я уверен. Как только узнал сегодня о болезни Разгон, то первым делом подумал о тебе. Почему нет? Ну, что ты смеешься? Ничего смешного. Опыт участия в научных конференциях у тебя есть. Ты ведь выступала на своих библиотечных конференциях и в Публичке, и в Ленинской библиотеке? Выступала. Вот видишь! Английский знаешь. Ну, что значит забыла? Прочитать по написанному сможешь? Сможешь. А большего в данной ситуации и не требуется.

Соглашайся, Наташечка. Представляешь, Пекин, раннее, раннее утро… Мокрые тротуары, велосипедисты, рикши, разносчики фруктов с полными корзинами персиков на бамбуковых коромыслах… Желтые крыши пагод, Храм Неба, сады Императорского дворца Гугун, маленькие уличные ресторанчики, утка по-пекински…

– Кончай соблазнять, Алсуфьев. Я и так со вчерашнего дня сама не своя. Думаешь, мне не хочется поехать в Китай? Хочется! Еще как хочется! Я последнее время просто брежу этой поездкой. Мне так хочется вернуться в Шанхай, Сережа! Это, наверное, странно звучит, но тебе я могу об этом сказать. Ты знаешь, иногда мне кажется, что я связана с этим городом какими-то незримыми нитями. Я не могу назвать это ностальгией. Ностальгия, она другая. Наверное, другая. Человек скучает по стране, которой лишился и не может никак ее забыть. Но мне-то забывать нечего, Сережа! Я ведь мало что помню, можно сказать, вообще ничего не помню. Так, кое-что, обрывками, на уровне запахов и детских впечатлений. Тебе, наверное, трудно меня понять. Ты ведь постарше меня, ты уже в школу ходил, там, в Шанхае, ты многое помнишь. А я? Все в сплошном тумане. Какие-то золотые рыбки, которых мы с мамой кормили большими мучными шариками, змеиная кожа на дорожке в парке… Помнишь, мы нашли прозрачную шкурку, сброшенную змеей, когда гуляли с няней? А еще мороженое! Сережа, я помню мороженое, которое продавали с лотков в сквере перед нашим отелем. Трехцветный бело-розово-голубой пломбир. Помнишь? Я помню его вкус и запах. У нас такого мороженого нет…

– Вот видишь, сколько всего интересного ты помнишь. А сколько вспомнишь еще, когда приедешь в Китай. Человеческая память имеет такую особенность – актуализироваться. Ты возвращаешься туда, где некогда бывал, видишь какие-то знакомые детали, предметы быта, и запускается механизм актуализации. Актуализируются твои воспоминания о событиях, произошедших в этих местах. Это потрясающе интересно, уверяю тебя. У нас получится незабываемая поездка. Не понимаю, почему ты отказываешься.

– Сережа, я тебя умоляю, чего тут непонятного? Не понимает он! Ты ведь не просто приглашаешь меня, поехать с тобой в Китай, ты ставишь мне определенное условие: прочитать доклад. А я боюсь! Боюсь, что не справлюсь, подведу тебя, опозорюсь сама…

– Ты не можешь опозориться, Наташечка. Не можешь по определению. И тем более не можешь подвести меня. Ты справишься. Я все продумал. Это совсем несложно.

– Несложно! – недоверчиво фыркнула я. – Тебя послушать, Алсуфьев, так все проще простого. И доклад прочитать несложно, и дорога с гостиницей оплачены. Не жизнь, а малина!

– Почти.

– Тогда скажи мне, пожалуйста, почему на вашей кафедре не нашлось ни одного желающего съездить в Пекин на таких условиях?

– Кто сказал тебе, что на кафедре не нашлось желающих? Желающие завсегда найдутся! На то они, так сказать, и желающие. Только, видишь ли, Наташечка, какая у нас складывается с этим докладом странная ситуевина. Старшие товарищи поехать не могут. Я говорил тебе уже, что доклад средненький, аспирантский, из тех докладов, которые пишутся для того, чтобы у аспиранта была еще одна публикация. Маститому ученому предстать перед зарубежными коллегами с докладом такого уровня просто несолидно. А аспиранты… Участие в международной научной конференции пусть даже и под чужим именем это позитивный опыт для любого молодого ученого. Не думаю, что кто-либо из аспирантов нашей кафедры откажется от счастливой возможности слетать в Пекин и поучаствовать в конференции. Просто им этого еще никто не предлагал.

Скажу тебе по секрету, Наташечка, этот доклад, доклад Юлии Разгон для пекинской конференции, написал я. Меня попросил об этом заведующий кафедрой. Думаю, что именно по этой причине он и согласился с твоей кандидатурой. Наш шеф – научный руководитель этой особы. У нее возникли какие-то там сложности то ли с написанием, то ли со временем, и он обратился за помощью ко мне. У меня со свободным временем, сама понимаешь, тоже напряженно, но отказывать шефу в силу ряда разных причин, я не стал. Старшие товарищи приказали, сама понимаешь… В общем, доклад для Разгон я написал, а когда узнал, что поехать она не сможет, то счел для себя возможным замолвить словечко о тебе. Завкафедрой в принципе не возражал. Теперь все зависит от тебя. От твоего согласия. Что скажешь?

– Не знаю.

– Наташечка, ну что значит «не знаю». Не зря же я так старался. И доклад для Разгон по ночам писал, и перед шефом прогибался. Я думал, ты обрадуешься. У нас должна получиться классная поездка. Три дня в Пекине, потом съездим в Шанхай. Побродим по городу, разыщем отель, в котором жили с родителями, вспомним молодость, так сказать. Билеты на поезд из Пекина в Шанхай я уже заказал, номера в отеле тоже. Соглашайся!

– Ты думаешь?

– Уверен, Наташечка. А хочешь, съездим в Циндао? Помнишь Циндао? Желтое море, парк с акациями, цикады стрекочут. У тебя была цикада. Помнишь? Она жила в маленькой-премаленькой бамбуковой клеточке. Ты с важным видом повсюду таскала с собой эту дурацкую муху. Я так тебе завидовал. Помнишь?

– Еще бы не помнить. Помню, конечно. Ты дразнил меня «Муха, муха-цокотуха, позолоченное брюхо». Только это было не в Циндао, а в Шанхае. Цикаду в клетке мне подарил лифтер в отеле.

– Вот, видишь, как здорово. Все-то ты помнишь. Ну что, Наташечка, едем?

– Не знаю, Сережа.