Достичь вершины

Глава 1

День близился к своему завершению, отсчитывая последние минуты солнечного света, бьющего косыми лучами по небесному своду, словно лазерный спецэффект на увеселительном мероприятии, окрашивая неплотные облака разнообразной конфигурации в немыслимые цвета и оттенки. Картина поражала воображение богатством красок и форм. Огромная, непостижимая небесная мозаика, созданная невидимой дланью Творца. Было холодно, что вовсе неудивительно: март на Средней Аляске не самый теплый период, даже если находится в последней фазе и скоро уступит законное место немногим более теплому апрелю.

Ави Гурвич любил Аляску, независимо от времени года, суток, обилия атмосферных осадков и иных стихийных проявлений природы. Каждую командировку в этот холодный и столь же притягательный своею красотою штат, он ждал с особым нетерпением, чтобы подготовить очередной очерк или статью для «Нешнл джеографик», где печатались его размышления о странах, городах, пустынях, горных цепях и океанах, которые он исколесил вдоль и поперек, за свои 53 года, насыщенной на события жизни.

Статьи сопровождались красочными снимками, и черно-белыми зарисовками. Большой любитель природы нередко выступал и в телевизионных программах компании, хотя все же больше предпочитал писать статьи, чем появляться на экранах. Тем не менее результатом был доволен не только он сам, но редакция журнала и телевизионное начальство. «Нешнл Джеографик» стабильно пополняла число своих читателей и зрителей благодаря экзотическим рассказам Гурвича. Вот и на этот раз за первые восемь дней исследователь успел запастись неплохим материалом для своего журнала.

Оранжевый диск делал последний вдох, перед тем как погрузится за горизонт, чтобы вновь вынырнуть на поверхность другой части света и дать начало новому дню поисков, находок, разочарований и обретенных надежд. Ави наслаждался закатом, слегка щурил глаза и непроизвольно улыбался. Отражение лучей небесного светила в витринах городских зданий не столь притягательно и романтично, как их отблеск на заснеженных вершинах гор и глади девственных озер.

Где-то вдалеке послышался звук горна, напоминающий хриплый голос самца оленя. Опытный слух мог отличить рев животного от незамысловатого инструмента, который часто использовали местные охотники. Кому взбрело в голову трубить в это время суток? Обычно это делается за час или два до захода солнца. Хотя звуки вовсе не мешают, даже наоборот, вносят разнообразие в оглушающую тишину, в которой он пребывал.

Ученый сидел на переносном стуле, уперев правую ногу в ствол вековой ели и скрестив на груди руки. Теплый пар дыхания вырывался на свободу, быстро скрываясь уже в темнеющих зарослях.

– Мистер Гурвич, мистер Гурвич, – послышался голос молодого провожатого, – вы скоро, мистер Гурвич? Темнеет, пора в дом.

Провожатый явно нервничал. Наступление сумерек сулило ничего хорошо, за исключением красивого заката.

– Я здесь Шеен, – крикнул в ответ профессор, помахав для убедительности рукой.

Шеен заметил в полумраке волнообразное движение темно-синий куртки, сливающейся с колючей хвойной растительностью. Со слухом у провожатого тоже не было проблем, а потому бодрый голос Ави с расстояния примерно в двадцать шагов должен был его успокоить. И все же, лучше заставить гостя войти в помещение. Мало ли что может произойти в такое позднее время. Аляска не всегда гостеприимна, особенно это касается ее четвероногих обитателей.

– Я прошу вас… – чуть запинаясь выговорил Шеен, – войдите в дом.

Он уже стоял рядом, временами судорожно озираясь по сторонам, будто ждал нападения на охраняемого им человека. Какой позор если с гостем случится что-то страшное. Как он сможет смотреть после этого в глаза сородичей? Лучше самому умереть.

– Почему ты так взволнован, Шеен? – спросил Гурвич. – Со мной все в порядке. К тому же здесь так тихо и спокойно, что слышен каждый шорох. В случае опасности я смогу добежать до дома.

На самом деле он вряд ли бы успел преодолеть и половину расстояния, если какой-нибудь хищник заинтересовался бы его персоной.

– У вас даже нет ружья, – справедливо заметил проводник.

– Зачем оно мне нужно, друг мой? – Ави потирал руки, чтобы согреть слегка размякшие мышцы. – Чему быть, того не избежать.

Шеен, молодой алеут, великолепно знал местность, так же как возможную опасность – резкий, скользкий спуск, неожиданный обрыв, случайное падение в бурный речной поток или нападение зверей, особенно знаменитого гризли. Всего того, что могло подстерегать неподготовленного человека в этих нелюдимых местах.

Гурвича сковывало постоянное присутствие его экзотичного бодигарда, и все же он прекрасно отдавал себе отчет, что без помощи провожатого ему не обойтись.

– Ладно, Шеен, – человек с большой земли неохотно встал с насиженного места, – ты меня убедил.

– Я успел сделать кое-какие заметки. Думаю, они мне пригодятся для моих работ в журнале, – он посмотрел на небо, словно выплывшее из доброй сказки темную шаль, бесконечной сыпью мерцающих звезд. – День прожит не зря.

– Можно и отдохнуть, сэр, – посоветовал Шеен.

– Это прекрасно, когда каждый день ты можешь назвать полезным, независимо, сколько тебе лет двадцать или девяносто. Я прав, друг мой?

Профессор часто называл своего собеседника «мой друг» или просто «друг», пытаясь создать между ними нормальные человеческие взаимоотношения. Не хотелось видеть в Шеене только охранника. Это больше мешало работе, чем помогало. Так считал Ави, которому, однако, так и не удалось убедить провожатого называть его по имени, без всяких многозначительных приставок. Слова «мистер» или «сэр» сильно въелись в мысли Шеена, и он то и дело вставлял их перед именем или фамилией профессора биологии.

– А какие изумительные снимки я сделал! Ты даже не представляешь! – хвалился ученый, раздвигая приставучие ветви елей. – Так близко к гризли я еще никогда не подходил.

– Они сейчас очень опасны, мистер Ави.

– Знаю, Шеен. К тому же это была самка с детенышами.

– Вам повезло, что она оказалась умной самкой. Они понимают, что встреча с человеком не принесет им никакой пользы. Медведица хотела защитить детенышей и нашла лучшее средство – убежать от человека подальше.

– Видимо, она была не голодна, иначе бы мне несдобровать, – Гурвич весело рассмеялся, поглаживая бородку, служащую дополнительной защитой от холодного ветра.

Они прошли еще несколько шагов по вытоптанной дорожке к небольшому деревянному домику, служащему им походным офисом и «пятизвездночным» отелем, одновременно. Лицо провожатого, как обычно, не выражало никаких эмоций, но его душа успокаивалась, обретая спокойствие с каждым шагом, приближающим их к спасительному убежищу. Еще один день его ответственности можно было назвать завершенным, хотя до полуночи достаточного времени. Дверь с ужасающим скрипом открылась, и двое вошли внутрь. Крохотный огонь в отведенном углублении не слишком отапливал две небольшие комнаты деревянного строения, а потому, помимо верхней одежды и головного убора, снимать ничего не рекомендовалось из-за опасности схватить пневмонию.

На круглом столе покоился нераскрытый лаптоп. Из-за отсутствия источника питания хозяин пользовался им нечасто и заносил в компьютер скомканную информацию обычно в последний день своего пребывания. К тому же он больше любил делать записи в тетради непосредственно с места событий, испещряя мелким почерком не одну страницу. Строчить приходилось только при дневном свете, так как электричества в лесном домике в глуши Аляски. не было, а портить глаза при свете керосиновой лампы не хотелось. Они ему были еще нужны.

Рядом с отдыхающим лаптопом находилась недопитая бутылка водки, заблаговременно припасенная Ави. Она служила ему как успокоительным средством после изнурительных походов по лесным массивам, скалам и иным местным достопримечательностям, а также источником внутреннего тепла.

– Ты не голоден, храбрый воин? – профессор снял куртку и налил в металлическую кружку содержимое бутылки.

– Нет, сэр – лицо провожатого было твердым и холодным, как льдины вершины Мак-Кинли.

– Ху…, -фыркнул Гурвич, опустошив залпом всю кружку.

– Вы кажется, немного устали, мистер Гурвич, – сквозь полумрак на профессора смотрела пара суженных глаз Шеена.

– Да…слегка, – покачал головой Ави, – но это приятная усталость друг мой. Усталость исполненного долга.

– У вас грустные глаза, сэр. Вы плохо себя чувствуете? – от внимательного Шеена не ускользало ничего. – Может быть, я могу вам чем-то помочь?

– Меня удивляет твоя способность видеть в темноте мои погрустневшие глаза. Как тебе это удается?

– Я обязан чувствовать человека, которого охраняю.

– Вот как, – закряхтел профессор. – Может, ты и прав. Возможно, это трудно скрыть даже во мраке сумерек…или же ты непревзойденный провожатый. Скорее всего, верно и то и другое.

Гурвич грустно улыбнулся и налил еще водки. Пил он медленно, ощущая как прожигает горло легкое, приятное тепло.

– Ху…Сколько тебе лет, Шеен?

– Двадцать один.

– Совсем еще мальчик. Пройдет лет десять и у тебя, наверное, будет своя семья.

– Я женат, мистер Гурвич.

– Женат? Неужели? – поднял брови профессор. – Какой ужас… Мы столько дней вместе, и я о тебе ничего не знаю. Работа отнимает все время. Обещаю к следующему приезду подготовить статью о твоем народе. И дети есть?

– Сын.

– Сын? Поразительно. – Ави снял перчатки и подышал на руки, согретым спиртом дыханием. – Думаю, он еще не совсем взрослый?

– Ему нет еще года, – все так же без мимики ответил Шеен.

– В вашем роду всегда так рано создают семьи?

– Как придется.

– Ты старше моей дочери всего на пять лет. И уже отец.

– У вас, кажется, тоже есть сын? Простите, но я видел вашу семейную фотографию рядом с кроватью.

– Точно, – Гурвич прошелся по комнате и сел на хрупкий стул с шатающимися ножками. – Скажи мне, Шеен, как долго ты не видел свою семью?

– Неделю, – сухо ответил провожатый, – с того момента пока я с вами.

– Скучаешь?

– Стараюсь про это не думать. – глаза провожатого смотрели на языки пламени.

– Напрасно, друг мой. Семья – это то, ради чего человек существует. Иначе теряется смысл самой жизни, – тело слегка согрелось и профессора стал одолевать сон, но он пытался отогнать его беседой. – Это здорово, что у тебя есть семья, которая ждет твоего возвращения.

– Я с вами согласен, мистер Гурвич.

– Я не видел свою жену и детей уже больше месяца. Может быть, поэтому я кажусь грустным? Кто знает?

– Почему бы вам тогда не вернуться домой? Зачем торчать здесь, в этих темных, лесных дебрях?

– Работа, парень, работа, – ущипнул себя за бородку Ави. – Без нее нормальный человек не способен качественно функционировать.

– Если вам когда-нибудь придется выбирать между семьей и работой…

– Не хочу даже думать про это, – перебил ученый. – И то и другое для меня очень важно. Я не смогу жить без этих двух составляющих моей жизни. Надеюсь, ты меня понял, Шеен?

– Думаю, что понял, – пламя стало набирать обороты, прибавляя освещения в темной комнате.

Профессор потер руки, чувствуя разницу между долгим пребыванием на холодном воздухе и несколькими минутами около спасительного огня.

– Кстати, как зовут твоего сына?

– Ленни.

– Ленни? Леонард?

– Да, Леонард, – кивнул Шеен. – Не хочу, чтобы он оставался здесь, на Аляске.

– Почему? – удивился Ави. – Чем тебя не устраивает родина предков?

– Он должен расти и развиваться, не отставая от темпа большой земли, – дальновидно размышлял алеут. – Может, он станет таким же хорошим ученым, как вы, или банковским служащим.

– Лучше банковским служащим, – Гурвич периодично давал щелчки опустевщей металлической кружке.

– Убивать китов и тюленей, обшивать их шкурами охотничьи лодки – это вчерашний день. Я не хотел бы для него такой однообразной жизни.

– Банковская жизнь намного скучнее, Шеен…Хотя это твое право отца, и то, что ты желаешь дать ему хорошее образование – это весьма похвально. Ты молодец, Шеен.

Честолюбие молодого папаши, самого не получившего сносного образования, приятно удивило профессора биологии. На самом деле, за целую неделю он не смог еще толком узнать своего провожатого.

– Хочется прилечь, – подумал вслух Гурвич.

Водка вместе с накопившейся усталостью делали свое дело. Сон незаметно подкрадывался к векам ученого. Его уютная спальня с деревянной кроватью находилась в смежной комнате. Она была больше самого ложа всего в два раза. Пару шагов – и можно упереться носом в бревенчатую стену. Но для профессора она сейчас была равносильна королевским апартаментам. Чего ему не хватало? Лишь семьи.

Ложе провожатого находилась в так называемой гостиной, там, где они сейчас находились, напротив круглого стола.

Профессор зажег керосиновую лампу, и комната слегка озарилась янтарным светом. Переносной компьютер, стеклянные бутылки, кружка, исписанные клочки бумаги постепенно испарялись из будничного сознания Ави.

– Шеен, не забудь под утро набрать в кружку снег, – крикнул он напарнику.

Снег подтапливался на огне, и образовавшаяся вода служила для чистки зубов. Для других, более значимых целей использовалось металлическое ведро. Таким образом, они экономили на питьевой воде, купленной в супермаркете Фернбенкса.

– Не беспокойтесь, сэр, – провожатый поспешил успокоить попутчика. – Я все сделаю. Спокойной ночи.

Этому коренастому пареньку не стоило напоминать о его обязанностях. Он прекрасно исполнял их без лишнего предупреждения.

– Спокойной ночи, Шеен.

Хотя был только вечер. Ави поплелся в опочивальню, поддерживая в одной руке горящую лампу. Кровать была убрана опрятно, насколько позволяли походные условия. Простыни, естественно, не было, ее заменял выцветший, шерстяной кусок материи, а поверх лежала сложенная вдвое засохшая шкура гризли. Рядом с кроватьюстоял прямоугольный чемодан ученого. Он мог служить в разных условиях письменным столом или столиком для еды, вешалкой для мокрого белья или даже гладильной доской. В данном случае чемодан играл роль подставки для семейной фотографии Гурвичей. Сам Ави, его супруга Хелен и их дети, дочь Дженифер и сын Мозес.

Свет керосиновой лампы погладил снимок, забавно переливаясь на цветной поверхности, делая невидимыми прически и отдельные части тел. Этому снимку уже почти пять лет, Дженифер там еще одиннадцать – совсем малышка, не говоря о четырехлетнем несмышленыше Мози. А Хелен не изменилась за эти полдесятка лет, только сменила цвет волос для разнообразия. Теперь она блондинка с голубыми глазами. На нее иногда нападает желание сменить образ, несмотря на то, что мужу она нравится всегда, независимо от смены причесок и эмоционального состояния Ави. Главное, она держит форму и не толстеет, а остальное не столь важно. Он помнит этот день, когда у Джени начались каникулы и они отправились на Гавайи. Столько виски и пива, как за все дни пребывания в Гонолулу Ави не потреблял за всю жизнь. Он пел национальные песни и плясал с местными девицами. Да, Аляска – не теплые Гавайские острова, но это не делает ее менее прекрасной. Может быть, когда-нибудь он привезет сюда свою семью, на очередные каникулы. Кто знает?

Ави поставил лампу на пол и взял фотографию в рамке в крепкие руки скалолаза. Он заметил, что сделал это впервые за восемь дней скитаний. Возвращаясь, он ложился и сразу погружался в крепкий, беспробудный сон, а утром – снова за дело. Может, разговоры о семье Шеена или встреча с медведицей с детенышами заставили его вспомнить о том, что у него есть дом, жена, дети?

Он погладил стекло, поцеловал фотографию и поставил обратно. Из «гостиной» доносилось чуть слышное сопение провожатого, беспробудность сна которого была, однако, обманчива. Если бы профессор открыл входную дверь, Шеен тут же бы вскочил на ноги. Настоящий охотник, следопыт и телохранитель таких найти нелегко. В неизбалаванном цивилизацией окружение, такие ребята на вес золота.

Гурвич задул керосинку, руководствуясь теми же принципами экономии. Завтра он встанет рано утром, часов в пять-шесть, сразу же после Шеена, чтобы начать новый день увлекательных поисков. В маленьком убежище в густых лесах Аляски слышался легкий храп профессора биологии.

Глава 2

– Мош-моши, хай, хай, – прерывисто и громко говорил в телефонную трубку Танака сан. Затем последовала длинная тирада не понятных для неяпонцев слов, после чего слегка смущенно глава нефтяной фирмы отключил свой сотовый – Прошу прошения, господа, за причиненное беспокойство. Обычно я не забываю отключать мобильный во время таких серьезных встреч. Наверное, столь любезный, теплый прием и не менее теплая погода в вашем замечательном городе слегка вскружили мне голову. Думаю, вы меня простите, – японец натужно улыбнулся.

Опытный переговорщик мог выкрутиться из любой неловкой ситуации.

– Танака сан, вы столь безупречны, что эта легкая забывчивостьтолько вас красит, – улыбнулся в ответ американский коллега.

– Я могу полагать, что мы уже договорились? – японец поправил очки.

– Нам нужно дождаться конца следующего месяца: цены на нефть не стоят на месте, Танака сан, вам это известно не меньше, чем мне. И если наши прогнозы подтвердятся, то думаю, ничто не помешает нам начать совместные разработки в этой зоне.

– Меморандум о добрых намерениях ни к чему не обязывает кроме подтверждения нашей дружбы, – искусственная улыбка человека, ищущего дружеского расположения, не сходила с лица Танаки.

«Старый прохиндей»– подумал Тоби Пирс, тучноватый мужчина средних лет, с седыми, аккуратно зачесанными, волосами. Откуда, у япошек такая приверженность подписывать всякую чепуху? Меморандум о добром намерении, подумать только! Клочок бумаги, не более! Ну, раз оно действительно ни к чему не обязывает, почему не подписать эти два листа, тем более они действительно хотели работать сообща. Да и обижать старика Ясухиро не очень хотелось. Танака – мужик цепкий и нюх у него острый. Такие обычно всегда добиваются результатов, а это главное в любом деле.

– С большим удовольствием, – развел руками Тоби. – Эрик, кажется, я тоже пострадал от забывчивости, дай мне, пожалуйста, ручку.

– Возьмите, Тоби, и оставьте себе. Это подарок, – Танака изогнулся, протягивая коллеге ручку, которой тот должен был поставить свою подпись на меморандуме, по большому счету не нужном ни тому, ни другому. Но Танака не успел, Тоби уже держал в мясистой ладони ручку своего помощника.

Бумаги были подписаны, дежурные улыбки широко растянуты, а узкие глаза представителей Азии еще больше сужены. Японцы, человек пять помимо босса, гуськом потянулись к выходу. Они ходили как-то необычно, слегка согнув колени. Это всегда удивляло и одновременно забавляло Пирса. По этикету, Танака чуть задержался, чтобы перекинуться напоследок парой слов с другом Тоби, будто получасовой беседы оказалось мало. Правда, пытка длилась недолго, тем более Пирс был приучен к всякого рода проявлениям вежливости – африканским, азиатским, европейским или американским. Сколько людей, столько представлений о норме поведения, которые не всегда совпадают с твоими собственными.

– Обычно после подписания столь важных документов, обмениваются ручками. Возьмите, Тоби, и дайте мне Вашу! – Да-да, конечно, – кивнул американец и протянул азиату «Монблан» Эрика Флаундерса.

На сегодня было достаточно. Знаки дружбы и внимания удовлетворили японца, и он, наконец, избавил Пирса от своего присутствия.

– Эрик, – тяжело вздохнул глава фирмы, – я тебе должен одну ручку.

– Ты можешь дать вместо нее ручку Танаки, – улыбнулся помощник.

– Фу… Этого я не могу сделать. На следующей встрече он припрет меня к стенке, спросив о своей чертовой писалке. Ты же знаешь япошек, Эрик. Дружба, братство, договор и всякая другая ахинея, которыми они пичкают мозги.

– А когда планируется очередная встреча? – поинтересовался Флаундерс, искоса поглядывая на свои записи. – Насколько мне известно, они завтра уматывают домой.

– Не имеет значения, хоть через десять лет. – Пирс держался за живот. – У Танаки целая коллекция ручек, зажигалок и другой мелочи, насильно обмененных. Он точно притащит ее к следующей встрече и про свою спросит. Этот старый лис доконал меня азиатской вежливостью. И кто этому их учит? Все у него на файлах и в записях. Все помнит узкоглазый и ничего упустит.

– Хочешь выглядеть вежливым, Тоби? – заулыбался помощник.

– Знаешь, что я больше всего сейчас хочу, мой мальчик? – тяжело дышал босс.

– Нет…нет, – рефлекторно зажал уши Эрик, будучи прекрасно осведомленным о свойствах главы фирмы.

Громкий выхлоп изпод штанин Пирса эхом отозвался в стенах кабинета.

– Прости, сынок, – извинения вряд ли бы что изменили. – Нос зажимать не стоит.

В комнате автоматически поддерживалась стабильная температура, уровень влажности и легкий вспрыск освежителя воздуха, наполнил комнату чуть заметным запахом морской волны.

– Всегда после встреч меня тянет это сделать, особенно после Танаки. Кажется, полегчало.

Пирс плюхнулся на диван, растянув на техасский манер ноги на кофейном столике, пока Эрик Флаундерс терпеливо ждал дальнейших поручений.

– Займись этим делом вплотную, малыш, – более серьезно произнес босс. – Что тебе об этом напоминать? Парень ты неглупый, дело знаешь. Фу…действительно жарко. – Тоби достал платок и прошелся им по взмокшему лбу. – Придется поехать в залив, Эрик. Возьмешь Тарика, переводчик нужен свой. Узнай об этом проекте от самих арабов и подумай, насколько он реален. Не хочу ввязываться в убыточное дело.

– У Танаки нюх на выгодные сделки, не исключено, что он уже получил разрешение шейха на бурение скважин в запланированной зоне, иначе он не менялся бы ручками, – рассуждал Флаундерс.

– Он меняется всегда. Ты свободен Эрик.

– Когда я должен ехать?

– Скажи Тарику, что вылетаете послезавтра, утренним рейсом. Удачи сынок, – на прощанье шеф взмахнул платком и повторно вытер со лба испарину.

Флаундерс только открыл дверь кабинета, как послышался новый хлопок, немного звучней первого. Секретарь Пирса Каролина Брайт недоуменно взглянула на невозмутимого помощника, как ни в чем не бывало выныривающего из дверного проема.

– Петли скрипят, Кери, – деловито заявил Эрик, плотно прикрывая дверь за собой, – нужно смазать.

– Но их смазали только неделю назад, – удивилась Кери.

– Значит, плохо смазали. Пусть проверят заново.

– Ладно, – секретарь нажала на кнопку коммутатора. Она еще не была знакома со слабостями Пирса. При ней он все – таки этого не делал. Это было бы чересчур.

Глава 3

Авиалайнер сделал последний разворот, перед тем как приземлиться в международном кувейтском аэропорту. Стюардесса пожелала всем приятного времяпровождения, проинформировав заранее о температуре за бортом «Боинга» после посадки.

– Лучше в турецкой бане прохлаждаться, – с кислой физиономией заметил Флаундерс.

– Ты еще не привык к жаре? – спросил Тарик, поглядывая в иллюминатор.

– Не люблю высокую температуру. – облизнул губы помощник. – Мне пришлось года три привыкать к хьюстонскому лету. Первые дни вообще был ужас, сердце будто вот-вот остановиться. – Эрик жестикулировал пальцами, имитируя работу сердца. – Однажды не выдержал и залез под уличный кран, прямо в деловом костюме, с галстуком и портфелем. Это было наслаждение, словно минута с прелестной женщиной после долгого воздержания.

– Представляю, как на тебя смотрели зеваки.

– Никак не смотрели, – буркнул Флаундерс. – сами плескались на уличных фонтанах. Помнишь, года два назад, стояла рекордная температура за последние двадцать лет. Спасались все, кто как мог. Кто в морозильник голову совал, кто пакет со льдом за пояс. Вспоминать жутко.

– Пакет со льдом? – переспросил Тарик.

– Не советую увлекаться. Пробовал. Приятно,…но возникают другие проблемы. Есть риск воздержания на всю жизнь. Выходим.

Сотрудников «Кенойл» встретил невысокий, плотный араб в национальной одежде, провожая их в VIP-салон, где они должны были дожидаться багажа. Кувейтец прекрасно владел английским:

– Меня зовут Джабер, я помощник господина Закарии Аль Мунера. Как долетели, друзья?