– Да, Мальцев, почему ты не поднимаешь руку? – вмешалась пионервожатая.
Сашу вдруг внутри обдало жаром. Он почувствовал, как стал весь гореть от возмущения. «Как это, следить за папой и мамой»? – не укладывалось у него в голове.
Он встал.
– Я за отцом следить не буду. Мой папа старый большевик! Участник гражданской войны. Красный командир! – твёрдо и с гордостью заявил Александр.
Пионервожатая смутилась и не знала, что и сказать. Тогда Лидия Яковлевна негодующе бросила ему упрёк:
– У тебя, Мальцев, соседи есть. Я уверена, что среди них имеются антисоветски настроенные элементы!
– Все наши соседи – пролетарии! – уверенно ответил Саша и вдруг вспомнил Софью Павловну. – Ну, нет, об этой женщине я никогда и никому не расскажу! – подумал он.
– Значит, Мальцев, ты отказываешься войти в состав этой пионерской группы? – в один голос закричали завуч и пионервожатая.
– Да! – коротко ответил Саша.
– Тогда завтра пусть твой отец придёт с утра к директору школы на беседу! – раздражённым голосом приказала Лидия Яковлевна.
– Да, да! И ко мне пусть обязательно зайдёт! – заявила Зоя Фёдоровна.
Пётр Петрович пришёл с работы, как всегда, поздно.
– Добрый вечер, Зинуля! – поздоровался он с женой.
– Как дела, сын? – и похлопал Сашу по плечу.
Затем, не раздеваясь, прошёл к окну, открыл форточку и принялся курить.
– Петя, тебе же нельзя вообще курить! С твоими-то лёгкими! Бросай! Тебе же врачи давно велели бросить эту гадость! – стала стыдить его Зинаида Ивановна.
Пётр Петрович хотел что-то ответить, но тут к нему подошёл Саша и рассказал о происшедшем. Лицо отца помрачнело. Он со всего маху ударил кулаком по столу и зашёлся в долгом затяжном кашле.
– Сволочи! – только одно слово услышал от него Саша.
На следующее утро, перед самым началом занятий, Пётр Петрович уже стоял у дверей кабинета директора школы.
О чём его отец говорил с завучем, пионервожатой и директором Саша так никогда и не узнал. Папа ему ничего не рассказал. Но после ухода отца Лидия Яковлевна стала ему всегда мило и глупо улыбаться, а Зоя Фёдоровна старалась с Сашей вообще не встречаться.
Для борьбы с кулацким и подкулацким вредительством в самих колхозах 1 января 1933 года ЦК ВКП (б) принял решение об организации политических отделов при машинно-тракторных станциях, обслуживающих колхозы. В сельские политотделы было направлено семнадцать тысяч партийных работников и коммунистов с большим стажем. Среди них был Пётр Петрович Мальцев.
Зинаида Ивановна собирала его и причитала:
– Петенька, тебе лечиться нужно! В санаторий тебе уже сколько раз предлагали поехать?! А ты всё отказываешься! Работа, партийные собрания! Теперь вот кулаки…
– Зинуля, а кто же порядок в деревне наведёт кроме нас, коммунистов? Люди в городах голодают, а они зерно гноят. Сеять отказываются. Нашу родную Советскую власть люто ненавидят, – спокойно объяснял ей супруг.
Папа уехал в феврале. Без него в квартире стало неуютно и пусто. Зинаида Ивановна места себе не находила. У неё всё валилось из рук. Саша пытался её успокаивать и старался больше времени находиться рядом с ней.
Пятого марта он поехал к Николаю Звягинцеву на урок рисования. Как всегда, скрипел и дрожал трамвай. Но улицы Ленинграда изменились. Закрылись все рестораны для нэпманов. Уже не пахло вкусной сдобой в бывших филипповских булочных. Они тоже прекратили своё существование. Исчезли нэпманы. На углу Невского и Троицкой уже не стояли извозчики-лихачи со своими повозками на резиновом ходу.
– Как хорошо было во время Нэпа, – вдруг подумал Саша. – А сейчас все продукты выдают только по карточкам. Бедная мама! Она вечером и ночью шьёт, а рано утром уходит добывать продукты. Иметь карточки – это одно дело, а выстоять длиннющую очередь – это другое. У кого есть деньги, тот может купить еду в специальных магазинах, которые почему-то называют «коммерческими». Софья Павловна покупает все продукты в этих магазинах, там есть всё. Но стоит, говорят, в десять раз дороже! А где Софья Павловна возьмёт еду? Ей ведь карточки не положены как чуждому нам, пролетариям, элементу. И зачем только НЭП отменили?
Александр вышел из трамвая и поёжился.
Дул холодный ветер. В лицо бил мокрый снег. День был явно не весенний. Подойдя к повалу, он хотел, как всегда, громко постучать в дверь кулаком. Саша уже было занёс руку, но вдруг остановился. Некрашеная дверь была оклеена полосками бумаги со словом «ОПЕЧАТАНО». Под ним стояла круглая расплывшаяся печать синего цвета, подпись и дата – 2 марта 1933 года.
Саша застыл от страха. Он сразу понял, что произошло что-то страшное. Мальчик кинулся в каморку к дворнику, но что-то остановило его. Саша развернулся и пошёл в хлебный магазин, где Николай иногда покупал хлеб.
Среди пустых полок сидела пожилая женщина в белом фартуке, ловко гремя костяшками счетов и записывая что-то в толстую тетрадь.
– Здравствуйте, у Вас по-соседству есть подвал. Там мастерская была, и работал в ней мужчина… – начал спрашивать он.
– Забрали его, парень! Приехала три дня назад милиция и увезла! Говорят, что мужчина этот, Николаем его звали, врагом Советской власти оказался! Вот так-то, парень! А ты туда не ходи! Там милиция дежурит. Задерживают, говорят, всех, кто туда приходит! – облокотившись на прилавок, прошептала она.
У Саши от страха затряслись руки.
– Спасибо! – только и смог сказать. Он выскочил из магазина и бегом побежал к остановке трамвая, озираясь по сторонам.
– Мама! Мама! – с криком вбежал Саша в комнату. – Дядю Колю арестовали!
Зинаида Ивановна подняла голову от швейной машинки. Её лицо стало белым как мел.
– К…а…к? Как это а-ре-ре-стова-ли? – заикаясь, спросила она.
Саша кратко рассказал об опечатанном подвале и о словах продавца хлеба. Зинаида Ивановна встала и, не произнеся ни слова, стала собираться.
– Ты куда, мама? – удивился Саша.
– В милицию! – коротко бросила Зинаида Ивановна и вышла из комнаты.
Прошло три часа. Потом ещё два. Саша сильно нервничал.
– Где же мама? Может, и с ней что-то случилось? – переживал он.
Была уже ночь, когда тихо открылась дверь. В комнату вошла Зинаида Ивановна. У неё было заплаканное и какое-то отрешённое лицо.
– Мамочка, ну что? – с нетерпением бросился спрашивать её сын.
– Арестовали Николая по доносу. В отделении милиции так сразу же поинтересовались: «А Вы, гражданочка, кем ему-то будете?»
– Сестра, – говорю, – троюродная.
– Ах, раз Вы родственница, тогда пройдите в кабинет к следователю!
Я поднялась на второй этаж, зашла в кабинет, а там хлыщ молодой сидит. И давай меня стращать:
– Ваш брат рисовал иконы в мастерской, принадлежащей Дому культуры. Какая наглость! Но самое главное, что собирались у него там троцкисты и плелись антисоветские заговоры! Понятно Вам, Зинаида Ивановна?! Вы пока пойдёте по этому уголовному делу свидетелем. А там мы разберёмся. Может, Вы тоже принимали участие в этих сходках?
