Сталинградский калибр
– Младший лейтенант Ванюшкин. Военный корреспондент газеты «Сталинградская правда». Прибыл в ваш корпус для написания очерка о танкистах. В политотделе меня направили в том числе и в вашу роту. Мне бы хотелось написать про ваш танк «Зверобой». А заодно и про сегодняшний бой.
– Проходите. – Соколов подошел к корреспонденту и пожал его неожиданно твердую сильную руку. – Сколько вы всего перечислили. Боюсь, вам целый цикл очерков придется писать. Рота новая, я ее получил недавно и в боях, кроме сегодняшнего ночного, с ней еще не участвовал. Так что писать о боевом пути подразделения нечего.
– А танк? Ваш «Зверобой»? Я про него уже столько наслушался, но мне хотелось бы и с вами и с экипажем танка познакомиться, побеседовать. Это же такая история, что сразу за душу берет. И мне хочется, чтобы читателей тоже за душу… и гражданское население, и бойцов.
– Тут вы правы, – улыбнулся Алексей. – О таком стоит написать, и я горд, что именно в моей роте этот танк, что именно с его экипажем я воюю почти с самого начала войны. Об этом должны знать советские люди, что весь народ кует победу. Что не только на фронте, но и в тылу. Что матери дарят сыновьям боевую технику, дают в руки оружие, которым они будут бить врага.
– Расскажете про танк, который мать подарила вашему танкисту?
– Конечно! Да вы раздевайтесь, и давайте знакомиться. Меня зовут Алексей. – Соколов снова протянул руку.
– Ванюшкин, Олег! – корреспондент снова пожал руку танкисту и принялся расстегивать шинель. – Я, знаете, не сразу на фронт попал. Меня признали негодным для строевой службы. В детстве у меня был перелом ноги, срослось неправильно, и одна нога немного короче. Говорят, если было бы хоть техническое образование, можно решить. Куда-то во вспомогательные войска, службы. А я историк по образованию, чем могу помочь армии? А потом политрук знакомый подсказал, куда пойти. Он знал, что у меня получается писать на исторические темы, и рассказывать умею. Я даже начал писать исторический роман. Он и говорит, мол, у тебя «язык подвешен», иди в военкоры. Вот так и получилось, взяли меня и даже звание присвоили. Я младшим политруком был, а теперь, когда политруков упразднили, стал общевойсковым младшим лейтенантом. Вот так!
В избу с шумом ввалились двое солдат из комендантского взвода. С ними вернулся и Краснощеков. Поздоровавшись с корреспондентом, замполит принялся рассуждать о пользе пропаганды в действующей армии, а заодно и руководить солдатами, которые принесли вскипевший чайник и стали разжигать печь, чтобы можно было его подогревать. Да и в избе было, честно говоря, уже холодновато. Соколов поморщился. Душевного разговора не получится, если в беседе будет участвовать и замполит. Ванюшкин Алексею понравился. Было в нем что-то искреннее и простое, что сразу располагало к нему собеседника.
Они сидели за столом, за чаем, и теперь уже корреспондент, выслушав историю танкистов, принялся рассказывать, что ему довелось увидеть и пережить в Сталинграде. Он там был почти непрерывно с августа и видел очень многое.
– Знаете, – глаза Ванюшкина сделались темными, а голос хриплым и напряженным, – видеть гибель наших солдат было не самым страшным. Мы с вами надели военную форму и пошли воевать. И каждый из нас готов умереть в бою за Родину. Я видел много геройских смертей. Таких, что слезы злости душили, а в груди поднималась волна гордости за наш народ, который родил таких богатырей. Самое страшное сделали фашисты с мирным населением. Я так понял, что слишком поздно стали эвакуировать жителей, детей. Много горожан было задействовано на строительстве оборонительных сооружений. А потом в считаные дни немецкая авиация разрушила город. Бомбежками они уничтожили сразу больше половины жилого фонда довоенного Сталинграда. Весь центр города превратился в громадную территорию, покрытую горящими руинами. Эти варвары после фугасных бомб сбросили зажигательные. Загорелась сразу очень большая территория строений. Мне потом один инженер рассказывал, когда я по передовой с бойцами ползал на животе. Он показывал железные конструкции, камень оплавленный. Этот эффект называется «огненный вихрь». Из-за того что горело сразу все, температура была очень высокой, и огонь распространялся молниеносно, как шквал! Центральная часть города мгновенно была выжжена дотла. Вместе с жителями. Пожар очень быстро перекинулся на остальные районы Сталинграда, ведь большинство зданий в городе были построены из дерева или имели деревянные элементы. Этот инженер мне рассказал, что температура во многих частях города, особенно в его центре, доходила до тысячи градусов. Мы находили тела, которые от прикосновения рассыпались в черный прах.
Соколов сидел, сжимая в руках металлическую кружку, и чувствовал, как внутри у него все наполняется гневом. Хотелось прямо сейчас подняться и отдать приказ «по машинам». И пойти в атаку, убивать, убивать и убивать этих нелюдей, которые пришли на его землю и не щадят никого. Много страшного он видел на войне, но что рассказал корреспондент, было ужаснее всего. Ужасно, когда гибнут женщины, дети, старики.
Краснощеков в своей обычной манере начал говорить высокопарными фразами, размахивать рукой, приводя примеры героических подвигов советских воинов. «Зачем он все это говорит здесь, нам? – думал Алексей. – Мы не новобранцы, мы хлебнули этой войны по самые ноздри. И будем сражаться так, как сражались наши солдаты в Сталинграде». Он читал газеты, «боевые листки», знал о подвигах. Один подвиг сержанта Павлова с его товарищами чего стоил. 58 дней фашисты не могли их выбить из одного-единственного дома. Почти два месяца! «Нет, мы теперь пойдем на запад, и нас врагу не остановить!»
Комната в здании райисполкома освещалась несколькими керосиновыми лампами. Это был временный командный пункт, который подготовили для совещания в полуразрушенном здании. Когда Баданов вошел, то увидел склонившихся над картой командующего Юго-Западным фронтом генерала Ватутина и представителя ГКО Василевского. «Значит, в бой, – подумал Василий Михайлович. – Когда вызывают командующие такого ранга, это всегда к приказу о наступлении». Вскинув руку к шапке, Баданов доложил о прибытии Василевскому, как старшему по должности.
Ватутин смотрел на Баданова своим обычным прищуром, будто оценивал его коренастую фигуру. Не зря Николая Федоровича еще в училище курсанты прозвали «психологом», а потом, намного позже, уже немецкие генералы нарекли его «гроссмейстером».
– Ну как, Василий Михайлович, – спросил Василевский, постукивая карандашом по карте. – Готов воевать твой корпус? И не просто воевать, а крушить врага так, чтобы клочки летели?
– Так точно, товарищ генерал-полковник, – кивнул Баданов и уверенно заявил: – Полетят!
– Ну, тогда давай, Николай Федорович, – велел Василевский Ватутину, – ставь задачу корпусу.
Баданов подошел к карте. Ватутин еще раз глянул на него с прищуром и стал говорить и показывать кончиком карандаша на карте.
– Смотри, генерал! Операция «Уран» предполагала окружение и расчленение сил шестой немецкой армии в Сталинграде. По нашему замыслу, после ее разгрома войска, которые были задействованы в операции «Уран», должны развернуться на запад и включиться в операцию «Сатурн». Общее направление наступления предполагалось на Ростов-на-Дону. Одновременно с этим южное крыло Воронежского фронта должно нанести удар по восьмой итальянской армии к северу от Сталинграда и наступать двумя направлениями: река Донец и Ростов-на-Дону. Тем самым мы прикрываем северный фланг Юго-Западного фронта в период наступления. Понял стратегию?
– Понял, Николай Федорович, – кивнул Баданов. – Только я понимаю так, что будут изменения. Ведь нам не удалось расчленить армию Паулюса.
– Вот именно! – резко бросил Ватутин. – Поэтому, в связи с неполной реализацией «Урана», операция «Сатурн» будет заменена на «Малый Сатурн». Воронежский фронт вместе с Юго-Западным и частью сил Сталинградского фронта концентрированными ударами должны отбросить противника на сто – сто пятьдесят километров на запад от окруженной группировки фашистов и разгромить восьмую итальянскую армию. Наступление планировалось начать еще десятого декабря, но не удалось вовремя доставить к местам дислокации новые войсковые части. Вот, Александр Михайлович сумел убедить товарища Сталина в необходимости переноса сроков. Она начинается шестнадцатого декабря.
– Между прочим, – Василевский отбросил рукой непослушный чуб, спадавший ему на глаза, – я доложил товарищу Сталину, что на начальном этапе операции «Малый Сатурн» будет задействован твой корпус. Товарищ Сталин знает о том, как твои орлы сражались под Харьковом. Он высоко ценит тебя как командира. И лично просил передать тебе, что надеется на корпус, на твоих бойцов и командиров. Задачу предстоит выполнить непростую. Мы давно планировали использовать корпус в ключевых боях грядущего наступления. Поэтому и дали время для отдыха и пополнения.
– Смотри сюда. – Ватутин постучал карандашом по карте. – С Островского плацдарма ты наносишь удар по позициям восьмой итальянской армии и выходишь в тыл немцам. Тебе предстоит совершить рейд по тылам фашистов силами только твоего корпуса. Перед корпусом будет стоять сразу три задачи: попытаться отрезать оперативную группу немецких войск от Ростова-на-Дону, отвлечь на себя немецкие войска, которые нацелены на Сталинград, и разгромить аэродром у станицы Тацинской, который используется для снабжения окруженной армии Паулюса. Истинные задачи знаешь только ты! Секретность подготовки и способы доведения приказов до частей с максимальной секретностью, иначе вся операция теряет смысл. Просто погубим людей и технику. Начнешь, девятнадцатого, Василий Михайлович…
Глава 2
Хорошо смазанные петли на двери даже не скрипнули, когда Соколов вошел на вторую половину большой хаты, где жил экипаж «Зверобоя». Порядок чувствовался во всем: и со ступеней у входа сметен снег, и в сенях аккуратно стоит веник, лопата, а уж в комнате и вовсе не к чему было придраться. Командир танка Логунов свое дело знает, все-таки вторую войну вытягивает. Прекрасно знал сибиряк, что разгильдяйство, лень ведут к падению дисциплины, а в бою – к неминуемой гибели. Только беспрекословное повиновение командиру, четкое выполнение каждого приказа. И неважно, чего касается приказ: своевременной чистки личного оружия, свежего подворотничка на гимнастерке или атаки врага в боевой обстановке.
Соколов поразился тишине, которая стояла у танкистов. За большим дощатым столом у окна сидел Бабенко, читая засаленный формуляр с какими-то схемами и чертежами. Рядом с ним расположился Омаев с разобранным пистолетом ТТ, а у печки обнаружился гость – корреспондент Ванюшкин. Младший лейтенант сидел босиком, зябко поджимая пальцы ног, и что-то строчил в блокноте. На печке сушились валенки и портянки, видимо Ванюшкина. А в противоположном углу шел явный воспитательный процесс. Логунов в одной нательной рубахе навис над щуплым заряжающим Бочкиным и тихо, почти неслышно для окружающих, делал ему серьезное внушение. Коля повесил голову и только кивал в ответ. «Правильно, Василий Иванович, – с одобрением подумал о командире танка Соколов. – Незачем при посторонних члена экипажа ругать».
Алексей не успел закрыть за собой дверь, как услышавший его старшина тут же гаркнул на всю хату:
– Отделение, смирно! Товарищ лейтенант, экипаж танка находится на отды…
Договорить наводчику Соколов не дал. Буркнув «отставить» и «сидите, ребята», он начал снимать шинель. Ванюшкин, потоптавшись босыми ногами по холодному полу, снова уселся ближе к печи.
– А я вот у вашего экипажа задержался. Там у колодца какой-то неумеха, набирая в бочку воду, разлил вокруг целое озеро, а я валенками, конечно же, туда влез. Обеими ногами. Пришлось проситься на просушку!
– Сушитесь, Олег Николаевич, – с улыбкой кивнул Соколов. – А как ваш очерк? Пишется?
– Вы про это? – Корреспондент покрутил в руках блокнот. – Тут, знаете ли, все: и материалы к очерку, и заметки на будущее, чтобы не забыть, кое-какие данные, фамилии, даты. А еще… Еще письмо сыну. Я обещал ему писать обо всем, хочу, чтобы он вырос настоящим мужчиной и защитником своей Родины. Хочу, чтобы помнил все это.
– Сколько ему? – не удержался от вопроса Логунов, стоявший рядом и слушавший разговор командиров.
– Уже одиннадцать, – с мягкой улыбкой ответил Ванюшкин. – Да-да, вы не смотрите так. Думаете, слишком взрослый? Так и мне уже тридцать три года.
Корреспондент ушел, а танкисты еще долго сидели за столом. Уже и чайник остыл, а Алексею не хотелось уходить на свою половину. За этот год он сроднился с экипажем. По сути, у него и не было никого ближе этих людей, с которыми он порой делил последний кусок хлеба, последний глоток воды, с которыми был готов не раз умереть. Это была его семья. Но нельзя забывать, что он командир, и при всей теплоте отношений нужно вести себя как надо.
Алексей понимал, что его экипаж в прошлом бою, когда к станице прорвались гитлеровцы, повел себя правильно, инициативно. Благодаря действиям экипажа «Зверобоя» удалось избежать во время боя больших потерь. Но все же было и за что пожурить своих подчиненных.
– Так что хвалю за инициативу, ребята, – закончил разбор боя Соколов. – Но на будущее хочу сказать, что подобные выходки могут привести к неоправданным жертвам. Вы же не партизаны в лесу, вы регулярная армия. Вы обязаны были доложить командиру, предложить свой вариант действий, если он у вас был. Но никак не кидаться в бой без разрешения. Огнем из укрытия рота танков вполне могла сдержать любого противника, наступавшего со стороны открытой степи.
– Там ребята погибли, товарищ лейтенант, – хмуро напомнил Омаев. – Боевое охранение приняло удар на себя. А до этого девчонки-регулировщицы…
– Руслан! – начал было Алексей.
– Виноват, товарищ лейтенант, – тут же отозвался Омаев, получив под столом пинок от Логунова.
– А корреспондент хороший мужик, между прочим, – внимательно глянув на Логунова и Колю Бочкина, заявил Бабенко. Механик-водитель почесал пальцем бровь и снова стал наливать себе чаю. – Казалось бы, еще совсем молодой человек, ему едва за тридцать, а рассуждает мудро. Вы заметили?
– Уже успели пообщаться? – Соколов усмехнулся, оценив попытку Бабенко сгладить ситуацию. – Человек политически подкованный, с высшим образованием. Чего вы хотите!
– А тут дело не в образовании, мне кажется, – поддержал друга Логунов. – Тут дело во взгляде на жизнь вообще. Можно в политических вопросах разбираться, а в семье жизни никакой нет. В бытовых вопросах оставаться можно олухом царя небесного. Вот и все твое образование. А Ванюшкин, да! Что его ни спроси, ответит, рассуждает мудро, будто жизнь прожил.
– Эх, вот бы нам… – начал было Бочкин, но Логунов одарил его таким взглядом, что Николай поперхнулся и подвинул чашку Бабенко. – А мне нальете еще кружечку, Семен Михайлович?
Соколов догадался, что готово было сорваться с языка заряжающего. Лейтенант и сам успел подумать о том же. Их замполит вещал только на политические темы, а вот поговорить по душам с танкистами, выяснить, что тревожит каждого, не умел. У кого дома неладно, кого терзают сомнения или неизвестная судьба близких. Много чего на душе у солдата, когда он надолго оторван от родных, а по стране катится страшная война. Надо уметь разговаривать с людьми, понимать их души, уметь находить слова, чтобы успокоить, обнадежить, вернуть веру. Иногда просто поддержать теплым словом, что-то посоветовать. Но обсуждать замполита роты, старшего по званию, было нехорошо. И уж тем более в присутствии командира роты.
«Ким, сынок! Я хочу, чтобы ты знал, с каким зверем мы сражаемся, чтобы ты хорошо понимал, кто пришел на нашу землю, кто топчет ее и льет кровь наших людей. Ты прочитаешь это и поймешь, почему так самоотверженно сражаются наши бойцы, почему никто на фронте не щадит себя. Подлый враг пришел к нам, чтобы не просто захватить нашу землю, он хочет зверски замучить наш народ, стереть с лица земли наше государство. Я переписал Акт, который составили наши командиры, когда в результате наступления удалось отбросить врага, и вот что мы обнаружили. Переписываю все слово в слово. Вот такая она – война!
«23 ноября 1942 года мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт о зверствах, совершенных немецко-румынскими оккупантами над ранеными и трупами героически погибших 27 бойцов и командиров.
23 ноября 1942 года при занятии нашими войсками переднего края вражеской обороны обнаружено 27 трупов бойцов и командиров. При осмотре установлено, что немецкие палачи издевались над тяжелоранеными красноармейцами, уродовали трупы убитых. Все наши 27 бойцов были исколоты штыками, головы у них были разбиты прикладами, руки изуродованы. Так, например, труп старшего лейтенанта Саенко, агитатора полка, удалось узнать только по одежде. Его голова, лицо и тело были почти сплошь покрыты штыковыми ранами»[3].
– По машинам, товарищи! – приказал Соколов, закончив свою короткую напутственную речь перед танкистами.
Пар клубился над строем, но вот танкисты бросились врассыпную, каждый экипаж к своей машине. Затопали подошвы сапог по ледяной броне. Один за другим заводились прогретые с утра двигатели. Алексей с удовольствием отметил слаженность экипажей. Осталось самому занять место в башне командирского танка и отдать приказ к движению. Время в запасе есть – через три часа рота в составе своего батальона должна занять исходную позицию, а затем по приказу весь корпус войдет в прорыв общего наступления. Алексей знал, что 24-й танковый корпус будет двигаться на фланге общего наступления фронта, а затем начнет действовать самостоятельно. Какова общая задача корпуса, он не знал. Разведка боем – слишком широкое понятие. И часто оно используется для того, чтобы закамуфлировать маневр резервами во время обширного наступления. Современная война, как учили Соколова в танковой школе, война маневренная. Зачастую могут меняться направление главного удара, состав группировок пробивного назначения. Нередко в полосе наступления, когда ударная группа вязла в обороне противника и теряла темп наступления и пробивную силу, главными становились соединения с вспомогательными задачами, предназначенными, например, первоначально для флангового охвата.
Натянув на руки перчатки, Соколов направился к своему танку. Штурмовая рота автоматчиков занимала места на броне танков. Часть автоматчиков расположилась вместе с боеприпасами в кузовах трехтонных ЗИС-5. Но в этот момент наперерез лейтенанту выскочил, чуть припадая на одну ногу, корреспондент.
– Алексей, Алексей Иванович! Я с тобой, с твоей ротой! – выпалил на ходу Ванюшкин, поправляя ремень ППШ на плече.
– Что? – опешил Соколов. – Ты с ума сошел! Мы пойдем в наступление, никто не знает, что там, впереди. Там бой, там будет кромешный ад.
– Ты думаешь, я этого ада в Сталинграде не видел? – тихо, с болью в голосе спросил корреспондент.
– Ну зачем тебе это? – поморщился Соколов. – После наступления все расскажем. Или на КП попросись, тебе разрешат, ты же такую крупную газету представляешь, ты военный корреспондент…
– Вот именно, – упрямо ответил Ванюшкин, – военный корреспондент. И мое дело, моя форма командира Красной Армии велит мне идти с вами, а не в тылу отсиживаться. Все видеть самому, все почувствовать: и победу, и смерть. Иначе веры моим строкам не будет у читателя. А еще, Леша, я ведь не прошусь к тебе, не уговаривать пришел. У меня есть приказ, разрешение от командования корпусом. Так что, как дисциплинированный командир, обеспечь выполнение приказа.
Соколов посмотрел на насмешливо улыбающегося корреспондента. Этот человек нравился ему все больше и больше. И не потому, что он не бегал от войны. Не потому, что стремился попасть туда, хотя и был признан медиками не годным к строевой службе. Уважение Ванюшкин вызывал тем, что стремился рассказать простым людям, как сражается Красная Армия, как воюют солдаты и командиры. Танкист понимал, что напечатанные в газетах очерки, что выходят из-под пера корреспондента, останутся и в архивах издания, и в сердцах людей. «Память об этой войне должна остаться, вот что важно, – думал Соколов. – Мы-то победим, любой ценой победим. А вот какими нас запомнят, какой эту войну запомнят наши потомки, зависит от Ванюшкина и таких, как он».
– Гужов! – крикнул Алексей командиру роты автоматчиков, стоявшего на подножке грузовика. – Возьми с собой в кузов корреспондента. Приказ штаба корпуса!
24-й танковый корпус генерала Баданова ввели в прорыв с Островского плацдарма, в полосе действия 4-го гвардейского корпуса. И буквально в первые же сутки танкисты получили приказ изменить направление удара. Корпус развернулся и с ходу прорвал оборону итальянских частей в бассейне реки Чир. Советское командование полагало, что за спинами итальянцев немцы готовят мощную группировку войск для прорыва к Сталинграду. Но никакой группировки в полосе атаки корпуса не оказалось. Итальянцы бросали орудия, машины, укрепленные позиции и бежали под напором советских танков.
Рота Соколова шла на левом фланге батальона. Роте была поставлена задача фланговым обходным маневром пересечь железную дорогу, западное шоссе и захватить поселок Новоалексеевский, где располагался штаб одной из дивизий 8-й итальянской армии. Разгромить гарнизон, захватить штаб, тем самым деморализовать остатки итальянских частей, заставляя их бежать дальше на запад.
– Смотри, Алексей, – майор Топилин раскрыл свой планшет на колене, поставив ногу на каток танка, и постучал по карте карандашом, – мы сейчас вот здесь с тобой. Развернешь роту на северо-запад. Выходи к поселку низинкой, лугами вдоль озер. Морозы, там все промерзло, и танки, я думаю, пройдут. Я ударю вдоль шоссе, отвлеку на себя внимание, а полк продолжит наступление севернее. Пусть итальянцы думают, что мы так и будем переть по шоссе, стараясь углубиться в их расположение. Когда основные силы полка окажутся у них за спиной, они снова побегут. Мне приказано батальоном брать Новоалексеевский, но думаю, что ты ротой справишься лучше. Тебя не сразу заметят и резервы в твою сторону не успеют развернуть.
– Понял, товарищ майор, – кивнул Соколов и тут же поднял голову, оторвавшись от карты.
Где-то в нескольких километрах севернее вдруг поднялась страшная канонада. Там сейчас били не десятки, а сотни орудий. Даже днем по низким облакам гуляли огненные зарницы. Там их полк продолжал взламывать оборону 8-й итальянской армии. За несколько дней наступления корпус углубился в оборону врага больше чем на сотню километров. То прорывая оборону, то совершая обходные маневры, танкисты шли и шли вперед.
– Хорошо, пусть думают, что основной фронт там, – кивнул командир батальона. – Жарко сейчас севернее Новоалексеевского, гарнизон оттуда ждет атаки, сплошной линии фронта на этом участке уже нет. Корпус бьет в разных местах, бьет неожиданно, маневрирует и все время рвется дальше на запад. Так что пользуйся ситуацией, Соколов!
– Машины за мной могут не пройти, в снегу увязнут, – закрывая свой планшет, сказал Алексей. – Придется брать десант только на броню. Разрешите выполнять?
– Действуй! Через час ты должен быть на исходной…
Два километра до поселка. Алексей лежал на краю оврага и рассматривал крайние дома и высокие пирамидальные тополя поселка. И понимал, что комбат решил все правильно. Атаковать поселок со стороны степи глупо. Командиров во всех современных странах учат одинаково. И подход к обороне населенного пункта сельского типа примерно у всех одинаковый. Вон батарея противотанковых пушек на прямой наводке. В сотне метров перед ней окопы с блиндажами. В них дежурное подразделение. По ходам сообщения окопы заполняются в случае тревоги в течение пяти минут другими подразделениями, поднятыми по тревоге. Со стороны шоссе возможны минные поля. Любой командир установит противотанковые мины на танкоопасном направлении. А что со стороны озер и заливных лугов? Здесь сильно пересеченная местность. Вон и проволочные заграждения. Должны быть огневые точки. Да, есть! Четыре замаскированных ДЗОТа… За линией первых домов должна быть еще и минометная батарея. Танков может и не быть. Если только в последнее время подошли вместе с отступающими войсками. Должна быть еще зенитная батарея. Все же штаб дивизии. Если крупнокалиберные пулеметы, это еще ничего, а вот если зенитные пушки успеют поставить на прямую наводку, то мою роту сожгут в два счета. Но кажется, над крышами не видно стволов пушек. Даже замаскированных. А если они и есть, то с другой стороны поселка или в глубине. Нет, они не успеют вытащить пушки на эту окраину. Нам бы только до крайних домов на гусеницах дойти, а там автоматчики все прочешут. Не дадут неожиданно нарваться на организованную оборону противотанкового узла.
– Оценил, Гужов? – спросил Алексей командира роты автоматчиков, опуская бинокль.
– Нормально, – хмыкнул старший лейтенант. – Обычная деревня, хаты как хаты. Два взвода я тебе на броню посажу, а третий пущу в обход. Пусть левее обойдут поселок. Видишь, там дамба небольшая? В маскхалатах, да прикрываясь ивняком, они подойдут к домам на расстояние броска гранаты. Сколько у нас времени до атаки? Десять минут? Как раз успеют. Ты когда из низинки выберешься, они будут почти на месте. Даже если там нет серьезной обороны, то все равно атака с юга во фланг обороняющимся не помешает.