Ночь летающих гробов
Призрак неуверенно остановился. До него было шагов десять, и я почувствовал, что сигаретный запах сгущается.
Призрак завыл и задрыгал руками. Это меня удручило, призрака можно было найти и получше.
– У-у-у! – старался призрак. – А-а-а!
Когда до него осталось метров пять, я размахнулся и сделал вид, что собираюсь метнуть топорик.
– Ты чего, придурок! – призрак пригнулся.
– Мать, – сказал я и подошёл поближе.
– Какая ещё мать? – призрак выпрямился.
– Моя мать! – дико завопил я. – Моя мать!
И я прыснул в призрака из газового баллончика. Призрак заверещал и принялся раздирать на себе простыню. Потом рванул в конец коридора. Я не спеша отправился за ним.
Дверь в последнюю комнату по правой стороне была открыта. И в ней горел свет.
Призрак стоял на коленях перед ведром с водой и плескал себе в лицо. Я узнал его и засмеялся. Этот был Хавчиков, исполнитель ролей английских пьяниц и чукотских охотников в местном драматическом театре. Впрочем, Хавчиков и сам был пьяницей и постоянно нуждался в деньгах, отчего всё время участвовал в утренниках, корпоративных вечеринках, а на Новый год наряжался Дедом Морозом и пугал своим носом ребятишек.
А сейчас пугал совсем не носом.
– Мою мать увезли в психушку! – истерично завопил я. – И ты в этом виноват! Я убью тебя!
Я треснул томагавком по ни в чём не повинному комоду в углу комнаты.
– Не надо! – Хавчиков сжался. – Я не хотел! Он меня заставил!
Так я и знал. Этого придурка кто-то заставил.
– Кто? – рявкнул я. – Назови мне его имя, и я вырву его печень! И скормлю её… скорпионам!
В подтверждение своих слов я треснул по комоду ещё раз.
– Нотариус, – раскололся Хавчиков. – Всё он придумал.
Не доверяй юристам больше, чем экономистам. Железное правило.
– Зачем?! – рыкнул я. – Зачем?
– Не знаю! Пришёл в театр, говорит, кто тут Деда Мороза играет?! А я всегда их играю – ну, я, говорю… А он мне так: получишь три зарплаты, если сыграешь мертвеца…
– А гробы? А свет? А туман?
– Свет я должен выключать рубильником, – Хавчиков указал на рубильник на стене. – Правый рубильник выключает во всём доме, а левый в подвале. А гробы вот так включаются…
По полу змеился кабель с прерывателем. Хавчиков нажал на кнопку.
– Всё, – сказал он, – больше не трясутся. Это компрессоры, я в мастерских взял, они так хорошо подпрыгивают…
– И засунул их в гробы?
– Ага.
– А дверь? – подступал я. – Дверь в подвал как открывается?
– Там кнопка есть потайная. Кирпич справа от дверной ручки…
– Справа? – строго переспросил я.
Хавчиков кивнул.
– И туманники из театра взял, – рассказывал Хавчиков, – а они сорок килограммов каждый…
– Если маму через неделю не выпишут, – трагически перебил я, – я прекращу практику новогодних поздравлений в нашем городе. Во всяком случае, с твоим участием.
Хавчиков послушно закивал.
– Теперь, мэтр Хавчиков, ты ответишь мне на простой вопрос. Я не верю, что ты не знаешь, зачем тут всё наворочено?
Хавчиков отрицательно покачал головой. Только талант его за долгие годы пьянства расстроился, и в этом отрицательном кивании я легко уловил фальшь. Хавчик врал мне, нагло мне врал, это надо было пресечь.
– Правду! – завопил я и принялся бешено рубить комод.
А потом повернулся к Хавчикову.
– Хорошо-хорошо, – сказал он. – Я кое-что знаю…
– Ну? – я постучал томагавком по стене.
– Понимаете… – Хавчиков огляделся. – Понимаете, все в городе считали, что Петрович…
Хавчиков указал пальцем вниз, в подвал.
– Все считали, что Петрович – колдун. Ну, знаете, все эти предрассудки, будто гробовщики связаны с нечистой силой, будто потом они откапывают покойников и срезают с них перстни вместе с пальцами…
– Ближе к делу!
– Ну да, ну да… Так вот. Петрович болел, у него что-то с головой было. А наследников у него только сестра с сыном. Понимаете, этот нотариус как-то всё обстроил, с юридической точки зрения хитро больно. Когда Петрович умер, то они стали наследниками. А этот нотариус так завещание составил, что там говорилось, что если наследники Петровича станут нетрудоспособными… то есть недееспособными, то он будет распоряжаться совместным имуществом…
– Говоря проще, – я прищурился. – Если племянник гробовщика и его мать загремят в психушку, их наследством и наследством Петровича будет распоряжаться этот нотариус. Так?
– Угу, – кивнул Хавчиков.
– Что у них может быть ценного? Квартирка двухкомнатная да журналов полтонны… Книги ещё. Постой-ка! Книги? Вернее…
– Книга, – кивнул Хавчиков. – Мать твоя, ну, сестра гробовщика, хранила её и не знала, что это за книга.
– Колдовская?
– Не совсем вроде как… Она… Ну как бы… точно не знаю, но что-то в ней необычное, я её, правда, не видел.
– Он что, не мог эту книгу просто украсть?
Хавчиков покачал головой.
– Колдовскую книгу бесполезно красть – она не будет действовать. Её даже подарить нельзя.
Я кое-что слышал про эти дела. Типа колдовская книга пишется кровью, что передаётся от матери к дочери или от отца к сыну.
– Понимаете, такая книга должна только по наследству передаваться. А благодаря всей этой комбинации нотариус становился как бы наследником.
– Он что, тоже колдун? – спросил я.
– Вроде как. Сейчас многие этим увлекаются. Модно.
– А сам ты откуда всё это знаешь? – подозрительно спросил я.
Хавчиков покривился. И я понял, что он сам, видимо, тоже пытался заниматься колдовством. Эти театралы всегда чушью маются…
– Многие про эту книгу знали… – сказал он. – И он, видимо, узнал.
– Понятно, – сказал я. – Всё с тобой понятно.
Хавчиков закивал. Надо было с ним заканчивать.
– Прибить бы тебя с санитарными целями… Ну, да ладно. Я ценю театральное искусство, поэтому так и быть, живи себе помаленьку. Так, народный артист, слушай сюда, – я принял серьёзный вид. – У той подруги, ну, у той, которую ты так остроумно стреножил венками, папа – чемпион области по вольной борьбе. Ударом кулака убивает трёхлетнего крокодила. Если он узнает, что ты так поступил с его дочерью, то очень огорчится. И придёт к тебе на спектакль…
– Я понял, – промямлил Хавчиков, растирая глаза. – Что мне сделать?
– Включи свет и отключи гробы! И туман отключи.
Хавчиков включил свет и отключил гробы с туманом.
– В подвале пока не включай. Я спущусь вниз, войду в подвал и постучу по трубе. Тогда ты включишь свет там. А когда этот колдун-самоучка спросит тебя, как всё прошло, скажешь, что мальчишка испугался почти до смерти, но не совсем. Надо слегка ещё завтра допугать. Понял?
– Понял.
– Вот и отлично, мой Гамлет.
Хавчиков улыбнулся.
– Томагавк метать умеешь? – спросил я.
– Не…
– А я умею. Меня мама научила. Которую ты в психушку законопатил.
И я вышел в коридор.
Матвейка продолжал стоять у стены. Только теперь он не дрожал, и штукатурка на него с потолка не падала.
– Как дела? – спросил я. – Жив-здоров?
– Угу, – прошептал Матвейка. – А привидение?
– С привидением я договорился, – ответил я. – Теперь оно будет пушистым и шелковистым, поверь. Я умею находить с ними общий язык.
– Как это?
– С привидениями надо лаской, – я продемонстрировал Матвейке томагавк. – Они такие душки.
– А где Антонина? Привидение её утащило в другой мир?
– Почти что. Постой тут ещё пару минуток – я сейчас её оттуда достану.
Я заглянул в склад. Тоска продолжала стоять. Вся в венках.
– Хотел бы станцевать с тобой танго, – сказал я. – Но, видимо, в другой раз.
Я вздохнул и стал освобождать Тоску от венков. Венки слезали с трудом, будто приклеенные. Тоска урчала и скрипела зубами. Я освободил её до пояса, затем она меня оттолкнула, вытащила кляп и зарычала:
– Где этот уродец?!! Ты его нашёл?
– Кого? – я прикинулся валенком.
– Призрака!!! Я хочу ему физиономию расцарапать!!!
– Потом расцарапаешь. Нам надо спешить вниз, выручать твоего кавалера.
– Он не мой кавалер. – Тоска оттолкнула меня и вышла в коридор.
Глава 4
Трупы в юбках
Тоска тихонько постучала в дверь подвала.
– Фомич, ты здесь? – спросила она.
За дверью послышались шорох и кашель.
– Ну, наконец-то, давайте выпускайте меня, – сказал севшим голосом Фомич.
– Сейчас не могу… – Тоска не успела договорить.
– Да что вы вообще можете! Детский сад, решили поиграть во взрослые игры! – начал кипятиться Фомич. – Да что я с вами вообще цацкаюсь, у меня же сотовый есть! Сейчас вызову милицию или спасателей, они мигом меня отсюда вытащат.
– Успокойся, не надо этого делать, – сделал я попытку вразумить будущее «золотое перо». – Во-первых, мы в чужом доме – как ты объяснишь своё здесь местонахождение? Они примут тебя за вора. Во-вторых, мы помогаем Матвейке. Как ты успел заметить, в этом доме не всё чисто, и если привлечь ещё кого-нибудь, то мы так ни в чём не разберёмся, а только навредим. Спешу обрадовать: сейчас мы тебя выпустим! Внемли голосу разума и перестань биться и терзать мобильник.
Но Фомич не особенно внимал голосу разума и, видимо, пытался куда-то звонить. Но, к счастью, в подвал Сеть не доходила. Из-за двери вновь послышались проклятия.
Я принялся нащупывать рядом с дверью потайной кирпич.
– Давайте скорее, – стонал Фомич. – Силы на исходе, честное слово…
– Держись, – пыталась успокоить Фомича Тоска. – Держись, Фомич.
Я нащупал кирпич и нажал на него. Потайной замок щёлкнул, и дверь подвала открылась. На всякий случай я снова заблокировал её стулом.
Выскочил злой Фомич, тут же спросил у нас, где здесь туалет, – и большими скачками побежал «попудрить носик».
– Осторожно… – пискнул вслед Матвейка. – Дядя сказал, что туалет на ремонте…
Я рассмеялся, а Тоска закрыла глаза руками.
Вопль не заставил себя долго ждать.
Это был мощный, прочувственный, безграничный вопль. В моей голове быстренько всплыли все вопли, какие только удалось слышать на жизненном пути. И я с удовольствием отметил, что этот вопль был, пожалуй, лучшим в моей коллекции.
– У парня талант, – сказал я Тоске. – Жаль, видеокамеру не захватили. Получился бы изумительный фильм. Я бы назвал его просто, но одновременно со вкусом – «Навоз».
– Он бы потом продал свою квартиру и заказал нас наёмным убийцам, – возразила Тоска.
Доля истины в этом была.
– Что будем делать? – спросил я.
– Если орёт, значит, сам выбраться не может, – предположила Тоска. – Выходит, его надо вынимать.
Мне совершенно не хотелось идти куда-то и вытаскивать из разрушенного сортира это дурацкое «золотое перо» российской журналистики.
– Мне кажется, – усмехнулся я, – наше приключение приобретает несколько сантехнический характер.
– Знаешь, – Тоска подбоченилась, – кто-то мне рассказывал, не исключено, что даже ты, а может, я и сама где читала одну интересную историю. Про святых старцев. Так вот, святые старцы, для того чтобы отсекать гордыню, каждый год отправлялись чистить выгребные ямы. Причём совершенно бесплатно. И теперь, мой добрый друг Куропяткин, пришла пора тебе немножко обуздать свою непомерную гордыню. Это перст судьбы.
– Я думаю, – ответил я, – что не одному мне стоит немножко поработать над своей гордыней. Тебе, старушка, это тоже не помешает. Может, даже больше, чем мне.
– Знаешь, – Тоска поморщилась. – Я, это… пожалуй, лучше не пойду. Я всё-таки…
– Почему не пойдёшь? – переспросил я. – Наверняка это очень готическое зрелище…
– Нет, – отрезала Тоска. – Мы лучше с Матвейкой пойдём на кухню. Я ему бутерброд сделаю.
– Там нет ничего, этот придурок же всё обыскал…
Но она не захотела меня услышать.
– Запомни, Тоска, – крикнул я ей вслед. – Принимаю жертву исключительно ради тебя. Ради нашего агентства «КиТ», ради нашей великой любви…
Тоска и Матвейка удалились на кухню, а я собрал в кулак душевные силы и отправился выручать Фомича.
Туалет располагался в отдельной каменной пристройке, в которой раньше помещалась то ли конюшня, то ли баня. Современная туалетная техника обошла туалет в доме гробовщика стороной. Хотя идея реконструкции гробовщику в голову, видимо, приходила – коридор был заставлен строительными материалами, сантехникой, пластиковыми трубами и прочим. Я прихватил с собой трубу потолще – надо же было как-то вытаскивать попавшего в неприятности Фомича.
Туалет меня удивил. В большом пустом помещении, в котором легко поместился бы даже, пожалуй, комбайн – не кухонный, а зерновой, – прямо посередине торчала типичная деревенская будка. Из посеревших от времени досок. Справа «М», слева «Ж». Запах соответствующий. Гробовщик явно заботился о тех, кто посещал его дом. То есть о заказчиках.
Из будки раздавались проклятия и стоны.
– Журналистами пахнет, – сказал я. – И так насыщенно…
– Куропяткин, это ты? – захныкал из туалета Фомич.
– Я, – ответил я.
– Вытащи меня, а?
– А ты где?
Должен же я был себя немножечко потешить?
– Я тут, – ответил Фомич.
– Где?
– Тут, – повторил Фомич.
– Конкретизируй, – сказал я.
– Ну, здесь.
– Я что-то не вижу, – продолжал я разыгрывать дурачка. – Тут слабое освещение… и так неприятно пахнет.
Фомич не ответил. Но я услышал мерзкие бульканья и шлёпанья.
– Я в сортире! – заорал Фомич. – В сортире! В сортире!! В сортире!!!
– А что ты там делаешь?
– Сижу!!! Я провалился!!!
– В «М» или «Ж»?
Фомич завыл.
– Можешь не отвечать, – сказал я. – Сейчас я сам тебя найду.
Я с опасением подошёл к кабинкам и открыл их по очереди. Фомич оказался всё-таки в «М». Старые гнилые доски подломились, и Фомич провалился в яму. Описывать то, что я увидел, мне совершенно не хочется, я и тогда-то смотрел на застрявшего Фомича одним глазом. Чтобы потом спать спокойно.
– Если ты засмеёшься, я перебью всех твоих родственников до седьмого колена, – пообещал Фомич.
– Мы не договоримся, – я захлопнул дверцу.
– Не уходи, не уходи, я пошутил! – запричитал Фомич.
– С этим не шутят, – я вернулся. – И если хочешь, чтобы я тебе помог, лучше помолчи.
– Хорошо, – булькнул снизу Фомич.
– У меня тут труба есть, я её опущу, а ты возьмись за неё и держи. Понятно?
– Понятно, – ответил Фомич.
Я опустил трубу. Фомич немного повозился, а потом ухватился за эту соломинку.
– Тяни! – крикнул он.
Я потянул. Труба шла тяжело, да и вообще нельзя было сказать, чтобы подобная процедура доставила мне хоть какое-то удовольствие.
Труба ползла вверх. Над краем дыры появилась голова Фомича, похожая на… Короче, она была похожа на то, во что провалился Фомич.
– Добро пожаловать в свет, – сказал я и отпустил трубу.
Не удержался, увы мне. Злопамятен я, злопамятен. И мстителен в придачу.
Фомич завопил почти так же пронзительно, как в первый раз, даже лампа под потолком закачалась. Он обрушился вниз, я успел отскочить, чтобы меня не окатило содержимым ямы.
Какое-то время было тихо, слышалось исключительно бульканье, затем громко чавкнуло – Фомич всплыл на поверхность.
Он издал непонятный звук, потом обругал меня самыми непристойными словами, оскорбляющими как меня лично, так и всё моё семейство, как прошлое, так и будущее.
– Извини, – сказал я. – Не удержал. Бывает.
Фомич булькнул снизу какое-то проклятие. Не особо оригинальное.
Мы повторили процедуру. Во второй раз Фомич оказался предусмотрительнее, ухватился руками за доски и выкарабкался сам.
Я осторожно пятился от него, мало ли что…
Фомич выполз из туалета, как выползает на берег неуклюжее морское чудище. Медленно.
– Ты бы поторапливался, – сказал я. – Совсем ни к чему, чтобы нотариус увидел тебя здесь, да ещё и в таком виде.
Фомич с трудом поднялся на колени.
– Дальше не вставай, – посоветовал я. – Побудь так ещё немного. Не вздумай отряхиваться. Я сейчас.
Я нашёл длинный резиновый шланг, подсоединил его к крану на кухне и принялся поливать Фомича из шланга.
Фомич терпел.
Кое-как, насколько это было возможно без мыла, я помог ему отмыться. Затем воспользовался освежителем воздуха. Почти полбаллончика на него извёл.
Кстати, я заметил, что в последнее время я стал как-то предчувствовать события, что ли. Прихвачу с собой на дело какую-нибудь совершенно левую вещь, и она мне обязательно пригодится. Вот как эти баллончики.
Освежитель, конечно, помог, но не совсем. Всю одежду Фомича пришлось выбросить.
Фомич остался голым.
– Нормально выглядишь, – я окинул взглядом его худосочную внешность. – Просто машина смерти.
– А…
Фомич хотел сказать «а пошёл ты», но передумал. Поскольку голым был он, а не я. А голый человек практически не может оказать сопротивления. Я даже подумал, а не поколотить ли мне его. Но потом решил оставить в живых.
– Это… – буркнул Фомич. – Ну…
Тут я решил, что мне, пожалуй, стоит извлечь из этой ситуации определённую выгоду.
– В этом году в Индии неурожай индиго, – задумчиво сказал я. – И с хлопком тоже затруднения… Червь-хлопкоед завёлся.
– Сколько? – сразу же догадался Фомич.
– Ну, знаешь, хорошие вещи стоят дорого…
Фомич попытался нащупать кошелёк, но кошелька, само собой, у него не оказалось.
– Я верю честному слову журналиста, – заверил я. – Скажи «честное журналистское»!
– Честное журналистское, – буркнул Фомич.
– Какой я всё-таки гуманист, – сказал я. – С тебя ещё штука.
И я стал стаскивать джинсовую куртку.
Куртка ему не подошла, а в свитер Фомич с трудом, но влез. Я не люблю облегающих вещей и всегда прошу мать покупать мне кофты размером побольше, с запасом. Опыт доказывает мою правоту.
Вот, правда, рукава оказались Фомичу до локтя, но тут было не до модничанья.
– Обвяжись пока свитером вокруг пояса, и пойдём, – велел я. – Пойдём к Тоске, подберём тебе ещё что-нибудь по фигуре.
Жертвовать своими штанами я отказался наотрез – свои штаны такому типу, как Фомич, я не доверил бы ни за какие деньги. Пришлось разоблачать Тоску. Она удалилась за дверь, повозилась и вынесла юбку. В такой японские школьницы щеголяют.
– Супер! – сказал я.
Это я не Фомичу сказал, это я Тоске сказал.
Потому что она осталась в водолазке – длинной, успешно прикрывающей ноги до середины бедер. Так Тоске было ещё лучше, чем в юбке.
– Сегодня у нас будет шотландский день, – я взял юбку у Тоски и протянул Фомичу. – Прошу вас, сэр.
Фомич рыкнул, но юбку принял. Выбирать ему особо не приходилось. Да и вообще, он как-то поник и старался не смотреть на нас. Особенно на Тоску.
Выглядел Фомич довольно комично, если не сказать больше. Жердина в короткой юбочке.
– Один аксессуар, – я вытащил бумажную розу из кармана куртки и заложил её за ухо Фомичу. – Так эффектнее.
Фомич в ярости смял розу и бросил на пол.
– Какой зломен, – я покачал головой. – В таком прикиде надо вести себя… более мягко.
– Прекрати лучше! – Фомич даже шагнул ко мне, даже сжал кулаки.
– Интересно… – я почесал подбородок. – Тебе, Фомич, надо найти единомышленника и сколотить группу. Назовите её… «Трупы в юбках»! Или лучше «Фомич и трупы в юбках»! Будете гастроли давать. В Игарке, на Сахалине, с большим успехом…
– Хватит, Куропяткин, – попросила Тоска. – И так всё тупо. Давай делом заниматься.
– Делом так делом, – сказал я.
Я взял за руку Матвейку, и мы спустились в подвал, к покойнику. Я посмотрел на часы. На все эти приключения у нас ушло почти сорок минут. Я усадил Матвейку на табуретку, сунул ему в руки тяжеленный том «Илиады» и постучал томагавком по батарее.
Через минуту включился свет. И заработала камера.
Гроб принялся идиотски подскакивать. Матвейка первое время косился на него с опаской, потом привык и взялся читать. Читал он плохо. С запинками, путая слова и совсем без всякого выражения. От такого чтения меня потянуло в сон.
Я устроился поудобнее на надувном матрасике и стал дремать. Скоро в подвал спустилась Тоска. Уступать ей место я не стал, и она устроилась на перевёрнутом ведре возле батареи.
Фомич не появился.
Глава 5
Принцесса на гробах
Нотариус приехал на рассвете. Мы спрятались на втором этаже в комнате с венками. Пока он ходил вниз за Матвейкой, нам удалось незаметно выбраться из дома.
Заляпанная грязью иномарка стояла там, где мы её оставили. Товарищ Фомича крепко спал, уткнувшись головой в руль. Нам пришлось минут пять стучать по стёклам, прежде чем он проснулся и, громко зевая, открыл нам двери.
– Ну и видок у тебя, – весело присвистнул он, когда Фомич забрался в машину, – тебе очень идёт. Хотя тебе, наверное, это уже говорили. Знаешь, тебе надо ещё губы накрасить – и смело можно на танцы двигать.
Фомич раздражённо отрезал:
– Трогай давай, Шумахер, без тебя тошно.
– А почему так мерзко пахнет? Вы что, по помойкам шлялись? – не унимался наш водитель. – Фомич, тебе это будет стоить дополнительных капиталовложений, тачку придётся проветривать весь день. А то и мыть. Но, может, ты сам её помоешь…
И все в том же духе. Словесный понос и сопутствующий запах преследовали нас всю дорогу. Не лучшее путешествие номер два.
Добравшись до моей квартиры, сразу завалились спать. Я прямо на полу, а Тоска на диване. Родаки свалили на дачу на все выходные, так что проблем никаких не возникло. Своим родителям Тоска не стала врать – лишь сообщила по телефону, что мы всю ночь исследовали дом с привидениями, а теперь будем отсыпаться. Отец сказал ей, что с привидениями надо поосторожнее, и спросил, собирается ли Тоска и следующую ночь ловить призраков. Тоска ответила, что собирается. И тут же стала упрашивать своего батона принять участие в этой увлекательной операции. И, само собой, папаша немедленно отказался, но напутствовал Тоску, чтобы она была осторожнее и звонила, если что. А он, папаша, будет начеку и всегда готов.
Пока Тоска рядилась со своим папашкой, я быстренько забрался в спальный мешок, задёрнулся «молнией» и уснул. Сон – лучшее, что может случиться с человеком.
Не помню, что мне снилось. Я проснулся так же, как и уснул, – внезапно, щелчком. Тоска уже сидела на диване и потирала глаза.
– Добрый день, – устало сказала она. – Вернее, уже почти вечер. Сколько сейчас?
– Шесть почти, – ответил я.
– Нормально. Десять часов почти проспали. Человеку, чтобы восстановиться, требуется всего четыре. Я могу спать…
– Это тебе четыре требуется, мне больше. Не меньше двенадцати, – потягиваясь, заметил я.
– Почему это?
– Всё просто. Во время сна мозг освобождается от информации, которую он переработал. Чем больше информации, тем дольше надо спать. У некоторых мозг днём почти совсем не работает…
– Болван.
Я послал Тоске воздушный поцелуй, она показала мне фигу.
Надо было пойти перекусить. Поднялся я с трудом, всё тело болело. Попробуй поспи на полу. Даже если в спальном мешке на настоящем гагачьем пуху – подарке одного канадца, которому я вывел бородавки с помощью гипнотизирующей лягушки.
Кое-как выпрямившись, я поплёлся на кухню. Перед уходом тут что-то грохнулось. Кухню я внимательно осмотрел, но ничего битого или необычного не нашёл. Всё было в порядке. И в целости. В другое время я серьёзно бы над этим задумался, но сейчас заморачиваться не хотелось. Хотелось есть.
Я состряпал две ленивые пиццы и сварил кофе. Мы позавтракали, пообедали и поужинали сразу, выпили кофе и отправились к Матвейке. Посмотреть, как он. Трудно ему, наверное, сейчас, без матери.
Матвейка был в порядке. Наш новый маленький друг хорошо выспался и даже сам сумел пожарить себе яичницу с сухарями. И открыть банку с горошком.
– Ну, как ты? – спросил я.
– Порядок! – весело ответил Матвейка. – Немножко боюсь…
– Это нормально, – сказал я. – Страх – это естественная реакция. Если ты не боишься – значит, ты псих. А ты не псих.
– Что, нотариус не удивился, когда увидел тебя в полном здравии? – поинтересовалась Тоска.
– Удивился. Он меня стал спрашивать, как всё прошло, и я ему ответил, что всё нормально. Только было страшно одному находиться в пустом доме. Я сказал всё так, как вы меня научили. Что очень, очень испугался, чуть сердце не остановилось. Он улыбнулся и спрашивать ни о чём больше не стал. А стал очень нервный – сказал, что сегодня заедет, как вчера, и чтобы я был готов.
– А больше в его поведении ты ничего не заметил? – Тоска решила поиграть в следователя.
– Нет, вроде бы ничего. Он постоял возле книжек и сказал: «Как много у вас книг» – и попросил одну почитать. Я разрешил. Мама всегда говорила, что книги – наше единственное богатство, но никогда не надо их жалеть.
Матвейка принялся вспоминать рассказы мамы о том, как долго собиралась их библиотека. Он с гордостью говорил, что знает практически всех авторов, все обложки и всегда замечает, когда мама приносит новинку. Правда, он пока ещё почти ничего не прочитал, но обязательно прочитает потом…