Тайна маленького городка

Соня взяла альбом, фломастеры, цветные ручки, подумав, прихватила ноутбук.

– Это Татьяна Артэмъевна тэба сюда? – спросила Нани, когда они вошли в палату карцера.

– Ага, – подтвердила Соня.

– А-а-а, ну тогда я тэба завтра отсуда забэру. Потэрпы. Ранше не получица, прости. – Нани поцеловала Соню в лоб, потрепала по волосам, виновато заглянула в глаза. – Рассэрдится, понымаэш?

И закрыла дверь.

Повисла тишина.

Потом за стенкой что-то зашуршало.

– Привет! Ты Алик? – спросила Соня.

Ответа не последовало, но за стенкой зашуршало вновь.

– Чего ты молчишь? – Соне стало не по себе.

Целую ночь находиться рядом со странным малым, пусть даже через железную стену – не очень приятная перспектива. Закрытый ключом замок – не гарантия безопасности. И в коридор не выйдешь – опять таки на ключ закрыта. А позовёшь на помощь, большой вопрос – услышит ли кто-нибудь.

Шум за стеной не прекращался. Соня поняла, что мальчишка проделывает в своей камере то же, что и она час назад – двигает кровати.

Наконец, в окошке показалась лысая голова. Решётку можно было снять только с Сониной стороны камеры, поэтому мальчишке пришлось её выбить. Железка упала у Сониной кровати. Когда девочка вновь посмотрела в сторону отдушины, она увидела, что лысый делает отчаянные гримасы. Показывая пальцем на свой рот, он отрицательно крутил головой, затем, насколько позволяли размеры окошка, просовывал кулачок и тыкал пальцем куда-то в бок.

Соня пошарила взглядом по стенам, тумбочке, на которой лежал открытый альбом с карандашами… Альбом?

– Тебе нужен альбом? – спросила Соня.

Мальчик энергично закивал головой.

Соня пожала плечами и снова принялась передвигать кровать.

Вскоре альбом был опять у Сони. «Меня зовут Алик. Я здесь уже месяц», – с трудом прочитала девочка. Почерк был быстрый и неровный.

– Ничего себе! – у Сони, что называется, глаза полезли на лоб. – Месяц! А ты ещё здесь не «откинулся»?

Мальчик беззвучно засмеялся. И тут до Сони дошло:

– Ты… не можешь говорить?

Алик кивнул.

– А… это… с рождения?

Алик отрицательно замотал головой. Затем снова указал на альбом и карандаш. А когда получил их, вывел: «Нет, не с рождения. Хочешь, расскажу, как это случилось?»

– Да, – ответила Соня.

«Тогда перелезай в мою половину комнаты»

– Как?

Соне вновь почудилось, что мальчик не дружит с головой: «Последствия долгого заключения», – подумала она. Тем временем с другой стороны перегородки послышался грохот. «Упал», – подумала Соня. Но тут между ребром железной стены и окном показался кулачок, потом начала выползать рука до локтя. Кулачок разжался и сделал хватательные пассы пальцами. При этом рука поразительно походила на голову змеи. Соня сунула в её «пасть» альбом, и «змея» с добычей быстро скрылась за стеной, затем снова высунулась, чтобы схватить карандаш.

«Ты худенькая и маленькая, здесь пролезешь, – через минуту читала Соня. – Стена в этом месте совсем тонкая. Наверное, материала не хватило – заделали простой тонкой пластиной. Легко отогнуть».

– Так, может, ты иди ко мне в гости? Приглашаю, – пошутила Соня и снова отдала альбом.

«Я не пролезу. Пробовал». Вместо точки в конце фразы Соня увидела большой улыбающийся смайлик.

– Ладно, иду, – вздохнула Соня и влезла на подоконник.

***

Через пять минут дети сидели рядом. Алик строчил, Соня читала, не дожидаясь, пока он поставит последнюю точку и сам отдаст альбом. Получалось ужасно медленно, но все же это было быстрее, чем накануне, когда они общались по разные стороны стены.

«Ровно месяц и шесть дней назад я попал в эту больницу, – читала Соня. – Дело в том, что у меня открылась сильная аллергия. Оказалось – на свои же волосы (как видишь, теперь я лысый). Когда врачи догадались, в чём дело, они вытащили меня из-под капельниц и разрешили играть с другими детьми.

В первый же день «свободы» в игровой ко мне подошёл взрослый пацан (ты, наверняка, его уже знаешь – Сергей). Он сразу дал понять, кто здесь главный, дал мне кличку «Лысый» и приклеил глупую дразнилку «Лысый-лысый, лысину побрызгай. Пусть она в ночи сияет и всех блеском ослепляет».

Я видел, что ему нравится мне досаждать, но старался не обращать на него внимания. Тогда он переключился на других детей и для каждого находил какую-нибудь гадость – щелчок, пинок, обзывалку… Некоторых доводил до слёз и оставался очень этим доволен. Я разозлился, рассказал всё Лэлу Лэлоевичу, мои слова подтвердили заплаканные девчонки. Сергея посадили сюда.

Вечер прошёл спокойно, все были счастливы, что обидчика наказали. А ночью… Я проснулся, вышел в коридор…

– Зачем? – поинтересовалась Соня. Алик недоумённо взглянул на неё, потом беззвучно рассмеялся и снова склонился над альбомом:

«Зачем, зачем… А зачем ночью в больнице люди покидают тёплую постельку, выходят в холодный коридор и чапают к дверям «М Ж»? Вот и мне нужно было туда. Ясно? – Алик в упор посмотрел на Соню. Та покраснела. – Так вот, возвращаясь в палату, я заметил на лестничной клетке тень. В её очертаниях было что-то странное.

Я не очень хорошо вижу вдаль и потому притормозил, чтобы получше разглядеть. Когда очертания стали отчётливее, я похолодел. На меня надвигалось существо, худое и очень длинное. Высоты потолка не хватало, чтобы вместить весь его огромный рост. Монстр шёл скрючившись. Он был одет в элегантный чёрный костюм с белой рубашкой и красного цвета галстуком. Из-за его спины то и дело высовывались огромные чёрные щупальца. Казалось, к великану сзади прицепился гигантский кальмар.

Но самое страшное было не это. Самым ужасным было бледное как стена лицо. Точнее его отсутствие. Ни бровей, ни ресниц, ни носа, ни рта… Ушей на голове я тоже не видел. Не голова – а яйцо. Впрочем, рот у него всё же был.

Не знаю, как он меня увидел… или почуял… или унюхал без глаз, ушей и носа, но… Гладкое яйцо головы ближе книзу, где у людей подбородок, вдруг будто кто-то прорезал ножом. Яркая красная полоса раздвоилась, образовалась щель с острыми зубами, из которой высунулся длинный красный язык, похожий на окровавленную змею. Я хотел закричать, но почувствовал, что не могу. Я потерял голос. Открывал рот, напрягал связки, звуков не было. Не было даже хрипа.

А монстр всё надвигался. Его язык и щупальца тянулись ко мне. Я так перепугался, что потерял сознание.

Утром очнулся в своей палате, на своей кровати. На краешке сидел Лэл Лэлоевич, держал меня за руку, вокруг хлопотали перепуганные медсёстры. Едва я открыл глаза, все кинулись ко мне с расспросами – как я себя чувствую, не болит ли голова. Я удивился, неужели я во сне всё же кричал? А ведь снилось-то, что голоса у меня нет! Я хотел успокоить сестёр и врача, сказать, что всё нормально, не стоит обращать внимания на дурные сны, но не тут-то было. Мои губы двигались, рот открывался, голосовые связки напрягались, но ни одного звука я так и не произнёс.

Я не понимал, что со мной, и очень испугался. Наконец, кто-то из врачей догадался спросить, помню ли я, что произошло этой ночью (ведь нашли они меня рано утром без сознания в коридоре, в пяти шагах от моей палаты) и сунул мне в руки блокнот и ручку. Я описал всё, что помнил. И чудовище тоже описал.

Примечания