Усните, психи бойкого умишка,
Что возбуждён желанием открыть…
А знанья – на поверхности, с излишком,
В естественной среде…
Так как же быть?..
МДА…
Стоит Бордо в бордовой шляпе,
Зачем-то высунув язык,
А рядом с ней – старик Аляпин:
Известный бард и баловник.
Поёт «Табу» Гребенщикова
Аляпин тот мадам Бордо…
А за щекой её шелко?вой
Цветёт конфетка… «холодок».
Ей дела нет, персоне этой,
До всяких русских шансонье:
Увлечена она конфетой,
Муля?жной шайбой монпасье;
Увлечена она мечтами,
Банкнотным шелестом листвы…
…и возбуждённо бьют фонтаны
Страстей напором холостым…
А бард хрипит уже, теряя
Свой популярный баритон,
В последней песне простирая
Несимпатичную ладонь…
…меж грубых пальцев гастролёра
Сажает дамочка… цветок
И с первым транспортным мотором
Уходит в область Лангедок.
Присел Аляпин на скамейку,
Понурив голову… Затем
Снял шляпу… Тёмную копейку
В неё вложил хромой шатен…
И, скорчив рожицу смешную,
Певец несмело заявил:
– Петь нужно музыку иную,
Чтоб женский род тебя любил.
НЕМНОЖЕЧКО О СЧАСТЬЕ
Не по годам ты развит, Марк,
Внучок трёхлетний мой,
Изобретатель, друг и маг
С курчавой головой.
Пинаем мы с тобой футбол
По комнате весь день,
Что аж подпрыгивает пол
И ускользает тень,
Боясь мяча. Такой задор
В твоих глазах, мой внук,
Что я и сам во весь опор
Лечу к мячу. А вдруг
Смахнёт с меня тридцатку лет
Игривая судьба?..
Но запыхался, силы нет…
Куда мне до тебя…
И с состраданием в глазах,
Готовя мне постель,
Берёшься ты меня спасать,
Став доктором теперь.
И вот лежу, закутан весь,
Вкушаю позитив…
А ты стараешься донесть,
Игрушками снабдив,
Простую мысль как дважды два,
Что счастье – не купить,
Что, век прожив, лишь иногда
Нам удаётся быть
Детьми счастливыми, как ты,
И в этом наша грусть…
Но Марк, немножко поостыв,
Мне отвечает:
– Пусть.
Не раскрывайся, дорогой,
И глупость не мели.
Да, славно, дедушка, с тобой
Мы время провели.
В ТОСКЕ О МАЛОЙ РОДИНЕ
Там, где вербы склонились сонные
В затуманенных утрах дней,
В терпких травах, росой просоленных,
По привычке иду я к ней, —
К беззащитной, простой, доверчивой
Малой Родине луговой,
Чтоб, дождавшись хмельного вечера,
Быть частицей её самой.
По уходу из мира травного,
Под берёзовой кисеёй,
Выпью горькую не за здравие,
А скорее за упокой…
Всё отходит листвой пожухлою…
И звенит, и тревожит в боль
Ометеленный злыми духами
Лоскут вечности голубой.
