Упущенные возможности

– Вы можете складывать вещи в гостевой комнате, – сказала женщина. – Замок в кладовке подводит, а починить некому.

– Не беда. Мне нравится эта квартира.

– Одеяло в шкафу в комнате, там же вешалка. Думаю, за такую цену – очень приличное жилье.

– Лучше не бывает.

– Сама я живу на первом этаже. Если что-то понадобится, то спускайтесь и спрашивайте. Можете пользоваться телефоном, – Светлана кивнула в сторону маленького красного аппарата с барабаном, – но не звоните на мобильные.

– Мне это ни к чему. – Виктор поставил свою сумку возле шкафа, стянул куртку и бросил ее на кровать. – Скажите, а где здесь самые красивые места?

– Если пойдете на север города, выйдете на поляну. Чуть дальше овраг. Там пасут коз. Замечательное место. А на северо-западе можно найти пруд. Возле него небольшое болото, а перед тем луга. Там пасутся коровы из деревни неподалеку. Тоже занятное местечко. На юге спуск с холма. Там стоит памятник безымянному солдату и большой крест. Можете поклониться ему.

– Обязательно.

Когда Светлана вышла из квартиры, Виктор достал свой фотоаппарат. Он прикрутил объектив, настроил светочувствительность и вышел на балкон сделать первый кадр. Город или нет, но Эдельвуд походил на всякую провинцию, оставаясь самодостаточным. Дома выкрашены в постельные тона: розовый, желтый, бежевый; пустующие детские площадки; редкий шум автомобилей. Даже запах словно напоминал о чем-то. В нем словно можно было почувствовать время, в котором застрял Эдельвуд.

Виктор вернулся в квартиру и сделал еще несколько снимков. Он сфотографировал мебель, книги, чертову сломанную дверь кладовой. Наконец, Виктор отложил аппарат и достал из сумки кошелек. Постоялец схватил ключи, что Светлана оставила в прихожей, и закрыл за собой дверь.

На рынке толпились люди. Будто бы кто-то поднял Эдельвуд, словно ковер, и стряхнул весь народ к лавочкам и палаткам.

– Надо было брать с собой фотоаппарат, – сказал сам себе Виктор и подошел к лавке с молоком и, как ни странно, импортной одеждой.

– Чего вам, молодой человек? – спросил мужчина. На вид ему было за шестьдесят. Синяя жилетка поверх серого свитера, вязанные перчатки без пальцев, старомодная кепка. Он так походил на типичного деревенского рабочего, что впрок было поставить его восковую фигуру в музей эталона.

– Литр молока, – ответил Виктор. – И сыра, если есть.

– А как же! Все есть. Есть сыр, творог, сметана, масло. Все свежее. Все вкусное. Может, хотите немного творожку?

– Только сыр, спасибо.

– Сыр так сыр. Держите ваше молоко, молодой человек. Сколько сыра?

– С полкило, пожалуйста.

– Полкило сыра, держите. Там немного сверху лично от меня! Спасибо за покупку, молодой человек. – Мужчина засунул деньги в нагрудный карман, даже не пересчитав.

Виктор купил еще немного мяса, масла и свежий хлеб. Даже соблазнился ведерком черники, хоть та и влетела ему в копеечку. Теперь, нагруженный продуктами, он вернулся домой, где поужинал и лег спать еще до заката.

Сквозь сон Виктор слышал музыку. Слышал он и крики, слышал пение и лязг. Визг, топот, скрип, стоны и мольбы. Слышал, но не проснулся.

Солнце уже сияло в зените, когда Виктор поехал на север Эдельвуда. Дома быстро закончились, и теперь по обе стороны от машины мелькали только деревья. Он остановился там, где начинался овраг, и вышел наружу.

Ветер, качающий кусты, сырая трава, вытоптанные тропинки. Вокруг только и слышно, как блеют козы. Виктор прищурился, закрыл глаза от солнца ладонью и осмотрелся. Он сел на одно колено и сделал несколько снимков. Ничего особенного, но, если сопроводить их историей Эдельвуда с его ранней осенью, очень интересная получается работа.

Виктор вернулся в город только через два часа. Светлана, как и вчера, сидела на лавочке, а возле нее лежала кошка.

– Здравствуйте, – сказал Виктор. Женщина помахала ему рукой. – Вы знаете интересных людей в Эдельвуде? Тех, кому есть, что рассказать.

– Дай-ка подумать. Что ж, есть Всеволод. На свадьбах он играет на баяне и поет, но всегда хотел танцевать.

– Всеволод. – Виктор сделал запись в блокнот. – А где мне его найти?

– Он живет чуть выше по улице. Через два дома. Поспрашивайте там.

Виктор нашел Всеволода без проблем. Тот жил в одноэтажном доме и сразу открыл дверь гостю. Он выглядел лет на двадцать. Ярко-зеленая толстовка, приличная прическа, дорогие джинсы. Всеволод всем своим видом лишь подчеркивал провинциальность Эдельвуда.

– Здравствуйте. Меня зовут Виктор.

– Угу, – промычал Всеволод.

– Можете рассказать мне о городе? Как здесь живется?

– А ты кто? Репортер какой-нибудь?

– Нет. Я фотограф. Делаю проект про Эдельвуд.

– Крупный проект? Для журнала какого-нибудь?

– Да нет, так, небольшая выставка на личном сайте. Я могу сделать и ваши фото, если захотите.

– Ладно, заваливайся.

Дом Всеволода выглядел богаче квартиры, куда заселился Виктор. Облицовка из орешника, на полу паркет, дорогая мебель, большой телевизор на стене, искусственный камин. В таком доме не грех и в столице жить, а уж для Эдельвуда это прямо-таки немыслимая роскошь.

Виктор сел на диван, покрытый белым пледом. Всеволод сразу предложил кофе, но фотограф отказался.

– Значит, про Эдельвуд пишешь? – спросил он.

– Хочу сделать иллюстрированную хронику. Я еле нашел его на карте, но он чудесный. Тут странная погода.

– Что ж, лето у нас, и правда, короткое. Что же такого ты хочешь узнать?

– Есть какие-нибудь секреты у города? Почему тут все устроено так, а не иначе?

– Не знаю, – ответил Всеволод, пожав плечами. – Я недавно сюда переехал. Дядя скончался и оставил мне свой дом с гаражом и машиной, а родители как раз гнали куда подальше. Выбора не было. Знаю только, что Эдельвуд – древнее место. Как рассказывал мне дядя, здесь еще до революции был процветающий город, но потом что-то пошло не так.

– А именно?

– Не знаю.

– Хорошо, – протянул Виктор. – Я сделаю несколько фотографий?

– Пожалуйста. Могу попозировать, если надо. Я танцор, знаешь ли.

– Мне говорили. А еще говорили, что вы играете на свадьбах.

– Единственный заработок. Если надо, могу и баян притащить.

Виктор и Всеволод долго общались. Они обсуждали жизнь города, его секреты. Как оказалось, во времена Второй мировой войны Эдельвуд оказывал помощь солдатам. Не только союзникам, но и фашистам. Латал раненных, кормил голодных, грел замерзших. Эдельвуд не делил людей на хороших и плохих.

Виктор сделал много фотографий. Он попытался запечатлеть богатство дома. Уже перевалило за восемь вечера, когда Всеволод сказал:

– Солнце вот-вот сядет. Тебе лучше идти.

– Отчего?

– Не люблю общаться после заката.

Всеволод выпроводил гостя на улицу, захлопнув дверь прямо у него перед носом. Виктор хмыкнул, но не стал ничего говорить. Он направился домой.

Солнце, и правда, быстро спускалось к горизонту. Как только последний луч скрылся где-то во тьме сумерек, будто бы из неоткуда появилась женщина на инвалидной коляске. Бедняга чем-то напоминала принцессу Диану, только лишенную всякого королевского достоинства. В руках она держала флейту, а коляска каким-то образом ехала сама по себе. Наконец, женщина поднесла инструмент к губам и выдавила первую ноту. Она наигрывала какую-то странную мелодию. Не страшную, но кричащую, шумную, неровную. Словно бы грязную.

И город преобразился.

От провинции не осталось и следа. Вокруг выросли дома. Да не просто здания – архитектурное искусство. Статуи, держащие балконы на своих плечах. Изысканные колонны. Невероятной красоты дворы, широкие мраморные лестницы. Барокко, готика и классицизм – все смешалось с разрухой и упадком. Стены в трещинах, окна разбиты, по дорогам валялись трупы и гнилая еда. Собаки бегали туда-сюда в поисках пищи, у дороги сидели калеки. Кто-то без ног, у кого-то неестественно скрючено тело. И все смотрели на Виктора, тянули к нему руки, будто тот был мессией. Спасителем.

Виктор дернулся. Мужчина с красными глазами и качающейся головой схватил его за ногу. Он жевал сухой хлеб, выплевывая на землю крошки и слюни. Фотограф крикнул и побежал к дому.

У подъезда сидела Светлана, но узнать ее можно было только по одежде. Женщина постарела лет на пятьдесят, превратившись в сухую мумию. Морщины паутиной обвили кожу, глаза бегали, слезоточили. Она читала молитвы, изредка с треском поднимая голову к небу.

А в саду, что был разбит перед домом, появились надгробия. Каждое второе – разбитое, но на некоторых кто-то писал странные послания: «Жду второго», «не трогать, посещают дети», «есть родные!», «не разбивать». Среди могил стоял мужчина, напоминающий гориллу. Он не двигался и смотрел куда-то вдаль. Даже не заметил пробежавшего мимо Виктора.

Внутри подъезд превратился в полигон. В стенах зияли дыры от пуль, краска слезла, открывая миру арматуру. Между вторым и третьим этажом сидела старуха, шепчущая себе под нос что-то на одной ей известном языке. Перед ней стояла бочка с грубо сшитыми куклами и свечами.

Виктор обогнул старуху и поднялся к себе.

Квартира тоже изменилась. Исчезла всякая мебель, кроме кровати, окна на рамах потрескались. Стены превратились в голый кирпич, на которых то тут, то там висели иконы. И кресты.

Виктор схватил свою сумку и бросился на улицу. Он сел в машину, завел ее и тронулся. Он не видел, как проезжал мимо убогих. Не мог видеть, как больные люди танцевали. Как они ели собак, как жарили кошек. Виктор не хотел видеть, как извращенец трется у дома.

Наконец, Эдельвуд остался позади. Фотограф ехал так быстро, как только мог. Не разбирая дороги – лишь бы вперед.

Машина остановилась перед оврагом. Виктор вышел наружу, выдохнул, и его вырвало скромным обедом. Рукавом куртки вытерев губы, он подошел к оврагу.

Это был овраг на севере Эдельвуда. Виктор сделал круг.

Он вернулся в машину. Мотор заревел. Виктор помчался подальше от города, как вдруг понял, что опять вернулся в Эдельвуд. Снова и снова фотограф менял дорогу, сворачивал со свежих следов вглубь леса. Сворачивал со своих же следов.

Снова и снова Виктор возвращался в Эдельвуд. Почти всю ночь он пытался выбраться из города, пока у него не закончился бензин.

– Твою мать! – крикнул Виктор и ударил руками по рулю.

Ближайшая заправка была в тридцати километрах от Эдельвуда. Виктор вышел из машины и направился, как он думал, туда.

Но уже утром он обнаружил, что приближается обратно к городу. К тому городу, которым был Эдельвуд при свете дня. Провинция, как она есть.

Виктор осторожно сделал шаг по дороге. За ним второй. Прохожие улыбались ему, дети играли в догонялки. Никакого упадка. Все светло и ясно.

Виктор быстрым шагом дошел до дома, где снимал квартиру. Возле дома Светлана, по своему обыкновению, кормила кошку. Худощавое животное шипело на траву и нападало на кусты.

– Что здесь было? – спросил Виктор.

– Ты о чем?

– Неважно. Где можно купить бензин?

– На рынке, дорогой, на рынке, – ответила Светлана и улыбнулась. – Но зачем тебе бензин?

– Хочу уехать из Эдельвуда.

– Но люди не уезжают из Эдельвуда.

Виктор отмахнулся. Он направился на рынок, но его остановил крик Светланы:

– Виктор! Виктор, постойте! – Она бежала за ним. – Вы ходили к Всеволоду?

– Ходил.

– Он танцевал для вас?

– Нет.

– Пусть станцует. Но после заката. Он прекрасно танцует ночью.

Виктор сжал губы и поднял руки так, будто к нему прикасалось что-то неприятное.

На рынке он купил пятилитровую канистру бензина. Даже сдачу не забрал, а сразу пошел к машине. Но вышло так, что Виктор не смог найти свой автомобиль. Куда бы он ни пошел, все время возвращался обратно в Эдельвуд. Раз за разом. Снова и снова. Виктор уже бросил бензин и пошел искать ближайшее шоссе, но и тогда он выбрался лишь к дому Светланы.

– Это снова вы, – усмехнулась она.

Виктор не ответил. Он поднялся в съемную квартиру и попытался набрать номер брата, но в трубке была лишь тишина. Виктор сел на пол и заметил, что телефонный провод перерезан.

За всем этим день незаметно подходил к концу. Пока Виктор сидел без сил в квартире, солнце село и по улице снова пронеслась знакомая мелодия.

Обои в квартире отрывались от стен, поднимались вверх и исчезали. Мебель пропадала в белом шуме, и в нем же появлялись иконы. Виктор вышел на балкон.

Улицу заполонили увечные и юродивые. Они выли, хрипели, голосили. Город снова стал сценой для искалеченных актеров.

Виктор спустился вниз. Светлана читала молитвы, держа в руках мертвого кота. Возле надгробий, как и прошлой ночью, стоял мужчина с озадаченным выражением лица.

Виктор побежал к дому Всеволода. Остановился он только у самых окон, за которыми стоял мужчина лет шестидесяти в белой майке. Он о чем-то ворковал с голубем, наклоняясь к тому, словно целуя. Птица не обращала внимания на человека. Даже когда тот стал танцевать, заламывая самому себе руки, она не повернула головы. Тогда Всеволод поднял голубя с подоконника и начал ломать его в своих руках. Левое крыло. Правое. Ноги. Птица извивалась, точно змея, кричала. Наконец, Всеволод сломал ей шею.

Виктора снова чуть не вырвало. Он нашел гараж, а в нем и машину. Старенький жук. Виктор выбил окно локтем. На его счастье ключи были внутри.

Жук выехал на улицу, тарахтя и скрипя, но Виктор остановился у самой границы Эдельвуда. Все дороги, что были перед ним, все направления он испробовал. И правда, люди не уезжают из Эдельвуда.

Виктор развернул машину и вернулся к дому Светланы, где провел остаток ночи.

Следующим днем Виктор снова сходил на рынок. Он купил себе пачку макарон, колбасу и молоко. Рядом с продуктовым стояла и табачная лавка, но Виктор покачал головой.

– В другой раз, – сказал он сам себе.

– Добрый день! – крикнула ему Светлана, когда Виктор подходил к дому. – Как спалось этой ночью?

– Прекрасно, – ответил Виктор и улыбнулся. – Просто прекрасно! Я думаю, что останусь в Эдельвуде чуть дольше, чем планировал.

– И хорошо! И хорошо! Это чудесный город, вот увидите.

– Увижу. Обязательно увижу.