Тяжёлые токи. 2003

ЛЕТУЧЕМУ ГОЛЛАНДЦУ

Привет, бродяга. Поседел твой парус,

Истрёпан ветром, солнцем ослеплён.

Я, как и ты, в содеянном не каюсь,

Хотя, быть может, адом порождён.

Нет злобы у насмешек и издёвок.

Нет отдыха в тоскливых вещих снах.

Лишь призрак тишины – без остановок.

Лишь горькая улыбка на устах.

1988

ЧАЙКЕ ПО ИМЕНИ ДЖОНАТАН ЛИВИНГСТОН

Маленький личный ад —

Памятник самомненью.

Поприще неудачника.

Ласковая купель.

Пастбище тучных стад

Свечечных озарений.

Крыши окрестных дач слегка

Треплющая метель.

1990

НОЧНОМУ ПЕВЦУ

Электрички певец ночной,

Чуть хмельной гражданин Арбата…

На вокзале твой выходной,

И гитара дождями смята,

И на дне изгиба – слеза,

И колками – ругня пижонов…

И рогожкою век – глаза,

Светлячки похоронных звонов.

1991

ВАШ СЕГОДНЯШНИЙ ВАЛЬС

Римме Зиганшиной

Ваш сегодняшний вальс

Был обещан не мне.

Отражение глаз

Словно блик на стене,

Отражение губ

Лепестком на паркет

Облетает…

Отражений шаги

Среди тающих ног

Дуновеньем пурги

Засыпают порог

И слепую пургу

В замороженный свет

Прогоняют.

Паутина сухих

Невесомых штрихов —

Кособокий триптих

Недосказанных слов:

Только краешек Ваш

Узкой створкой тепла

Затеняю.

И, от Вас отойти

Не успев, золотой

Луч сломался в пути —

Так Еленой самой

Сломан тот карандаш,

Коим сети плела

Менелаю.

Вечер рухнул без сил.

Зов ланит Ваших ал.

Ветер полночь пробил,

С веток листья сорвал

И летящие в нас

В ворох сумрачных карт

Превращает.

Глуховато ворча,

Засыпает валет.

Догорает свеча…

Зажигается свет.

Ваш сегодняшний вальс

В анфиладе мансард

Пропадает.

1991

Не пишите, прошу, на письме Ваше имя,

И я вспомню, забыв про дымящийся чай,

Это имя – и пальцы, что были моими

Только пару секунд: невпопад, невзначай —

Опрокинутых глаз расплескавшийся бисер —

Чуть дрожащие плечи… но тут я пойму:

Этот почерк не Ваш – Вы не пишете писем,

Да и я не пишу – никогда, никому…

1991

Когда уроните последний

Бокал вина, когда в ночи

У входа в рай скользнут ступени

И сонный Пётр встряхнёт ключи,

Не улыбнитесь по ошибке,

Склонивши голову к земле:

Сколь сладок яд на дне улыбки —

Чем неприметней, тем милей…

1992

Когда просыпаюсь ночью,

глаза твои тают в зное —

пепел смывает запах —

крадучись веет голос…

1992

Мы прочтём эту зиму, и дюжина первых страниц

Промелькнёт незаметно, как дюжина пряных изюмин;

А потом погадаем по клювам оставшихся птиц:

Пусть же нам повезёт, и декабрь не объявят июнем…

1992

На каждый год – по две зимы,

А на любовь – по две разлуки

Приходится, и наши руки

Друг друга ищут в круге тьмы…

1992

ЯВЛЕНИЕ ГОСТЯ

Таракан-альбинос, добрый день, если нынче не вечер!

Что Вы ищете в хате, где ставни навеки срослись?

Мой потрёпанный панцирь раздавит Вас, не защитив

Белоснежности фрака от воздуха, ставшего дёгтем.

Уважаемый сэр, новолуний сто двадцать назад

Эти стены покинул последний жилец – сенокосец.

С той поры только я

вместе с домом врастаю в суглинок,

И окрестные псы нас обходят за несколько вёрст.

Я прозрачнее смерти: вином пропитался и воском,

Мягким дымом греха и забвения хрупким огнём.

Вместо ног – корневища, столешницей стала спина,

В опустевших плечах притулилось гнездо привидений.

Уползти бы отсюда, да ставни с дверями срослись;

Раствориться в земле,

да сквозь мох не могу просочиться;

Даже воздухом став, не исчезнуть из тёмного сруба…

Вековать нам отныне вдвоём, таракан-альбинос…

1993

Полуугадывая Вас

В полуугасшем силуэте,

Когда истаивает сон

В воспоминание о сне,

Я слышу бьющий где-то час

И шелест платья на паркете,

И Ваше сердце в унисон

С моим: так зайчики в окне

Изящно бесятся на двух

Прозрачных, но несовместимых

Осколках вытянутых рук;

Ресницы солнечных лучей

Роняют редкий белый пух

В перста, ладонями хранимы,

И сыплют свежий сонный звук

На чёрный противень ночей.

1993

Чёрный зонт, отрази

Жёсткий взор тротуара,

Сохрани от грязи

И дневного кошмара,

Дай глазам отдохнуть

От палящего неба,

Дай стопам выбрать путь

Улизнувшего Феба.

1993

ОДА

О, Незнакомка прелестная, данная мне в ощущеньях!

Бог ли тебя ниспослал на скамейку мою в электричке?

О, заслоняй, заслоняй от меня запылённые окна

Дивным зовущим изгибом чарующих линий своих!

Швыдкий мороженщик, стой!

Дай-ка парочку нам экземпляров!

Только, любезный, в кредит —

не у дамы же деньги стрелять.

1993

Ворон, ты снова меня разыскал,

Впился когтями в затылок и шею.

Что-то я, знать, небесам задолжал,

Только вот что? – и спросить не умею.

Может, жильё потревожил твоё —

Сломанный тополь, окрашенный охрой?

Или нарушил твоё забытьё

Нотой скрипучей, словцом полудохлым?

На голове ль ты заметил с небес

Белые нити по чёрной холстине?

(Я-то давно потерял интерес

К цвету, когда он не исчерна-синий

Двухчасовой пополуночи цвет

Неба: к нему бы ладонью прижаться…)

Что же ты, ворон, молчишь? Или нет:

Кажется, снова ты начал снижаться…

1994

Здесь только что горел автомобиль:

Под сапогом – окалина и пена,

И мокрый снег, назойливый как пыль,

Глаза заполоняет постепенно,

И ветер дует с гарью пополам,

Уткнувшись в грудь холодными руками,

И я иду и чувствую, что там,

Куда идём, мы будем чужаками.

Конечно, встретят и усадят в круг,

Нальют вина, и песня будет тостом.

Но окажись в руке надёжный лук

Да рядом конь – как всё бы стало просто:

Трава бы задевала стремена

И, горечью полынною встречая,

Коврами самоцветного руна

Швыряла нам охапки иван-чая.

Усталый стук замедленных копыт

Остановил бы нас у края леса.

По корневищам узенькой тропы

Я б нёс тебя, не замечая веса,

Туда, где говорят на языке,

Который нам не выучить вовеки,

И где никто не слышал о тоске,

Не видел снов, не знал о человеке.

Но снова дым, и пятна фонарей

Десятком лун на жалком небосводе,

И скрип приоткрываемых дверей,

И новый шут в потрёпанной колоде…

1995

АФРОДИТА

Ты возникаешь из толпы

на Чеховской, как Афродита

из пены Кипра. Под тобой —

ракушка дня. Передо мной —

вечерний жемчуг и лимонный

хрусталик-Ночь. В её зрачке —

пустынный остров, и твои

следы сливаются с моими…

1995

ИСКУССТВО ЖДАТЬ

Моя подруга любит джин,

А я предпочитаю пиво,

Но даже тысяча причин

Не запретит любить красиво.

Мы набредём на кабачок,

Где будет кофе по-турецки,

И горлу станет горячо,

И речи, вычурны как нэцке,

Заполнят маленький объём:

Четыре столика и стойка,

За предпоследним мы вдвоём

На круглых пнях, как будто только

Что спиленных – от них струясь

Исходит запах бурелома;

Смолы натёкшей светлый глаз

Не видит нас, ему знакомо

То ощущение грозы

И защищённости ветвями…

Мы постигаем лишь азы

Искусства ждать, когда ночами

Нам снятся милые – они

Тем ближе нам, чем сон короче…

Моя подруга любит дни,

А я предпочитаю ночи.

1995

В твоих глазах – танцующие чёртики,

В твоих руках – июльская жара,

А волосы – как солнечные чёрточки,

Как искры новогоднего костра.

Своё дыханье сплёл с твоим бы страстно я,

Укрыв тебя от вьюг и холодов,

И пела бы душа твоя, Прекрасная,

Волшебную мелодию из снов.

1995

ОДА КАПЛЕ

Здесь одни только травы ползут

Сквозь тяжёлую серую землю.

Я меняю привычный маршрут

И иду там, где город не дремлет,

Где снуют в сумасшедшем дожде

Капли фар и железные тучи,

Где в ушах какофония, где

Сам себя слышишь чуточку лучше.

На дворе жаркий летний апрель,

А на пруд – хоть с коньками и клюшкой.

Свиристели свистящую трель

Слышно даже под толстой подушкой.

Впрочем, всё это будет потом.

А пока я иду со спектакля,

Вижу каплю на кружке со льдом

И твоё отражение в капле.

Отражение мягко дрожит,

И дрожит в нём, мигая, улыбка.

Луч заката по капле бежит,

И улыбка становится зыбкой.

Всадник-Ночь в перецоке копыт

Покрывало небес расстилает:

Он прохладою каплю вспоит,

И улыбка твоя не растает.

1995

Телефон самовольно меняет Ваш голос,

Но тепло – интонация – несколько фраз

Козням трубки назло возвращают мне Вас —

Пусть вдали – пусть на миг… только вишенки глаз —

Как Мицар и Алькор в звёздных травах по пояс…

1996

ФАНКОВКА

Не мягкая, чуть вяжущая прелесть

Грузинских, не прозрачный терпкий шарм

Французских, не полуденная сухость

Испанских – но кислинка: кабы это

Я дома пил – ругал бы винодела.

Однако здесь, в Редуте, ночью джаза

Вдвоём с очаровательной соседкой

По столику из небольших бокалов

На длинных ножках – звонких двойниках

Тех палочек, которыми ударник

Весь вечер виртуозно отгонял

Сморивший пианиста чуткий сон —

Потягивая фанковку, в глотке

Я чувствую тепло и обертоны

Поющего о страсти саксофона,

И души оживают налегке…

1996

БАБОЧКЕ

Капустница в траве, прибитой зноем,

Помахивает крыльями… Какое

Событие должно произойти,

Чтобы в ответ на хлёсткое «Лети!»

Рассёкшей воздух тополёвой ветки

Они стремглав пронзили синеву

И заслонили сонную траву

От злых лучей полуденной наседки?…

1996

АДЕЛАИДА-94

Дэмону Хиллу

Вроде бы всё просто: тормози —

Выбери пониже передачу,

Чуть правее – и гляди, как скачут

Клочья бенеттоньего шасси.

Только разве можно сбросить газ,

Если конкурент свернул с дороги?

Как остановиться на пороге,

Если шанс бывает только раз,

Если руль как напряжённый лук,

Лошади неистовы в моторе?

И кошмар в бесчисленном повторе —

Самый долгий австралийский круг,

Пустоту нащупывает шаг,

Будущее стелется туманом,

Да пока сидит за океаном

Завтрашний коллега – некто Жак…

1996

ЛЮБИМОЙ

Запив зыбучую прозрачность

Сентябрьских ранних холодов

Вином бессонницы, а мрачность

Оставив таять, я готов

На припорошенном листвою

Седом асфальте проложить

Тропу тепла – и той тропою

С тобой по вечности кружить.

1996

ДЫМ

Чем дальше, тем процесс важнее результата,

И кажется – вот-вот: лишь руку протяни,

Подхватишь белый дым уплывшего заката;

Лучистые глаза (вечерние огни,

Скользнувшие на миг под дивные ресницы)

Вдруг вынырнут – согреть невидимым теплом…

Вокруг погаснет свет, умолкнут даже птицы —

Останется лишь дым. И ты растаешь в нём.

1996

Шоколадная мечта

В диком пятничном угаре —

Словно радуги цвета

На большом воздушном шаре,

Поднимающемся над

Суетой текучих буден,

И прекрасен шоколад…

Жаль, что вечер многолюден,

Что не степи, а Москва,

Что судьба мечты короче,

Что уходишь ты, едва

Посияв как солнце ночи.

1996

АЛИСЕ

Ты просыпаешься от кошки на руке —

Изголодавшейся и столь же терпеливой.

Колючей крошкой в раззевавшемся глотке

Наждачит душу предвкушение ленивой

И загоняющей в апатию тоски.

Кружат в ушах клочки ночного разговора…

А жизнь мелеет, как Великие Озёра,

И распадается в тумане на куски.

Попав в один, ты забываешь о других,

Как телевизор после выбора канала,

И невозможность повторить Ich liebe dich

(Зане цитата) ничего б не означала,

Когда бы всё произносимое вослед

Могло соперничать по искренности страсти…

Рахат-лукумом в наслаждающейся пасти

Жизнь расползается, как серый кошкин плед.

1997

ШЕСТНАДЦАТЬ МИНУТ

(Багратионовская – Шаболовская)

Ваш профиль так внезапно светел

И пальцы дивны на просвет…

Когда Создатель Вас отметил,

К Вам обратиться духу нет.

Из-под очков вполоборота

Лишь наслаждаться мне дано —

Не повернуться, словно Кто-то

Под стук колёс грозит в окно.

Кто тут ловец, кто зверь – не знаю:

Два раза в яблочко из двух.

Я думал, Ваша – кольцевая,

Но вот Вы здесь, а где мой дух?

И только Шаболовка муке

Кладёт предел. Вы так легки,

Что даже стих вослед разлуке —

Вслед Вам глядит из-под руки…

1997

Сегодня снегу только третий день.

В окне за шторой скуксилось пространство.

Едва живая солнечная тень

Тягучими глотками пьёт мигрень,

А кошка в пледе дремлет после странствий.

Сегодня лёд прикрыл твои пути

Абстрактною клеёнкой. Ты пропала

За белизной зимы, и не найти

Оставшейся тропы сквозь это жало.

Недотанцовано – и не успеть

Отведать шлейфа запахов и звуков.

Весна – вдали. Когда сыграет медь,

Альдебаран мигнёт нам из-за буков…

1997

ЧЕТЫРЕ ВРЕМЕНИ

С чем сравню Вас? С ликующим мартом,

Свежим соком земной красоты,

Упоительно-ярким азартом

Искромётного солнца мечты?

С терпким маем раскрывшихся почек,

Горделиво-прямых тополей,

Водопадом сверкающих точек

В бесконечности звёздных полей?

С мятным августом, золотом зноя

На приятно прохладной траве,

Ветерком, залетевшим в ночное,

И росинками на рукаве?

Да, всё так… Но в цветном ожерелье

Не пропал бы в морозную даль

Опьяняющий чистой метелью

Ослепительно-белый февраль…

1998

ПАМЯТИ ЛЕНЫ Л.

Ты думаешь, можно, уткнувшись в плечо,

утолить эту горечь,

Зажмурить глаза и навеки остаться в безбедном вчера,

Но чистеньким ластиком чёрное время

ползёт через полночь,

Пустой полосой закрывая забытые там вечера.

Ты хочешь запомнить нечастые встречи

до каждой детали,

Но память упруга, и если в ней что-то оставит печать,

Так это улыбка, всегда напоённая каплей печали,

И голос – спокойный, с чуть слышной иронией —

будет звучать…

1999

Каждый новый водитель вагонов ночного метро

Чертит новый разрез, разделяющий нас во Вселенной.

Обожание издали глупо, смешно и старо,

А вблизи ты одна и являешься всей Ойкуменой,

Так что всякая строчка, найдя на бумаге покой,

Остаётся рукой, обнимающей хрупкие плечи,

Да ленивое время становится вялой рекой,

Уносящей в толпу до безумия редкие встречи.

1998

Мы прочли это лето, а вот пережить не сумели.

Апельсиновый август в сосновом пропал сентябре.

Разгулявшийся год подсыпает нам хмели-сунели

И смывает обиду с подошв на безлюдном дворе.

Неподвижна рука, несмотря на трезвон телефона,

Апатична любовь, слишком сонная, чтобы уйти.

Золотыми булавками вколоты в плоть небосклона

Алый месяц разлуки и млечная вечность пути.

Им не скажешь того, что понятно счастливой собаке,

Целый день горевавшей и всё же дождавшейся нас:

Если бритве уютно в руке, а кроссовкам во мраке,

Возвратиться нельзя

в этот двор, в этот джаз, в этот час…

Апельсиновый полдень очнулся в сосновой постели…

1999

КАРАОКЕ

Какой-то странно вывихнутый год

Архитектуры сжатого пространства,

Теряющий былое постоянство

Японских пагод и английских мод,

Клянущийся в апрельской пелене

Услышать новогоднее молчанье…

Ручьи, освобождённые ночами,

Еловой хвоей пишут в тишине

Про чудо, что гнездится на востоке

И светит, никогда не заходы,

На клавишах нежданного дождя

Аранжируя наше караоке.

1999

ТИХАЯ ОДА ГРИППУ

На окне за спиной шелестят

Мягкой зеленью пальцы цветов —

Это ты, моя тихая радость…

Неожиданный луч пробежал

По безмолвной в безлюдье стене

И запрыгнул на серую шерсть

Поцелуем далёкой сестрички…

Оживляя балконную дверь,

На её запотевший бокал

Капли снега ложатся словами:

Я читаю в них имя твоё…

2000

Новогоднее ожидание.

Ароматы хвойных лесов.

Скоро сбудутся все желания,

Ты очнёшься от зимних снов…

Ясный луч по туману снежному

Из-за облака, из-за льдин

Возвратится к тебе надеждами,

Алым светом кротких рябин.

Новый год да родится ласковым,

Очарованным красотой,

Всю тебя озаряя красками —

Апельсиновой, золотой…

2000

Оператор пустого пространства,

Машинист механических фраз,

Ты бросаешь рычаг постоянства

И скептически давишь на газ,

Перед каждым тупым светофором

Ускоряясь в бетонном пике,

Выводя утомлённым мотором

Голос силы, зажатой в руке.

Ты читаешь прозрачные строки

С потерявшихся чёрных страниц,

Принимаешь тяжёлые токи,

Но не помнишь ни взглядов, ни лиц,

И на стиснутых в ноль километрах

Успеваешь почувствовать швы

От промёрзшей на северных ветрах,

Но прорвавшейся к небу травы.

2003

Мне приснился сегодня загадочный сон.

Он меня разбудил, не дождавшись утра:

Я – бежавший от каторги бешеный слон,

Пролетающий над серединой Днепра.

На истёртых клыках – клочья красных знамён.

Уши чуют врага – я их в кровь изодрал.

Бок оклеен афишами:

Мои крылья обтрёпаны стаями птиц.

На хвосте примостился ленивый орёл.

Паутина блюдёт нерушимость границ.

В камикадзе пойду – лишь бы штиль не подвёл.

Отвалился от брюха загадочный груз,

Высек брызги шампани в саду Эрмитаж.

Я на Красную площадь спокойно сажусь,

Заложив над Блаженным последний вираж.

Я вгрызаюсь в брусчатку, в кирпич и в гранит.

Мне под ноги ковёр, пулемёт из окон.

Я кричу и зеваю. Кого удивит

В наши дни приземлившийся в городе слон?…

1990

Бодяга омрачила сон под утро.

Гремел фонарь и дребезжала цитра,

Звенели веки под напором ветра,

Мне затыкая липкие глаза.

В башке бродила хмурая буза.

Точила зубы злобная коза

О вэфовский транзисторный приёмник;

Напялив скальп пастуший на подрамник,

Помётом устилала талый зимник,

Пахнувший неожиданной весной.

Сыр осетинский и рулет мясной

Лупили в ноздри рифмой прописной,

Апофеозом якорного бега.

Раздался хохот съехавшего друга.

В окне сияла мрачная бодяга.

1992

…И вновь я должен просыпаться,

Едва заснув, и вспоминать,

Пред кем успел я оказаться

У края платья, целовать

Её ногти, пальцы, локти, плечи,

Язык – вымаливать ответ,

И вдруг понять, что я отвечен,

Но – странен след… а имя – бред…

1992

СОН, НЕ СТАВШИЙ СОНЕТОМ

Ты мне приснилась… мне приснились Вы,

А ты давно истаяла в молчанье…

Но Вы стояли в замке со свечами,

Я пил росу с предутренней травы…

Далёкий свет бессонными ночами

Мерцает нам животными лучами

Из янтаря – застывшего, увы…

Так мы разделены годов скалой,

Расплёсканной затянуты смолой

И, словно древней фауны комочки,

Едва ли сможем жить без янтаря…

Во сне мне не хватало декабря,

А для сонета не хватило строчки.

1992

Поезд чихнул – и в неведомом городе

Выплюнул нас на горячий перрон.

Крики носильщиков. Воздух, распоротый

Солнцем и криками. Стая ворон.

Рыжий трамвай, колее изменяющий

И догоняющий беглый состав:

Нас выручающий… – Нас окружающий

Жарким железом дверей. И, устав

От неизвестности, от устремлённости,

Видя, что наши вагоны пусты,

Я, отупев, поддаюсь обречённости

И заполняю пустые листы:

«Мысли сбиваются. Сны не сбываются.

Наши любимые любят других…»

Только под утро с трудом забываются

Крики ворон. Мёртвый город затих.

1992

Я запомнил название дикого города,

Что смеялся мне вслед гулким эхом шагов

И цеплялся за редкую белую бороду

Белой пылью искрошенных солнцем домов.

Это имя дышало в затихших автобусах

Шелковистым шуршаньем летучих мышей

И плескалось на дне мёртвой вмятины глобуса,

Что перцовка в стаканах живых алкашей.

Дул пронзительный ветер, срывая с них головы

И швыряя Великому Зверю к ногам.

Закатившихся глаз тяжеленное олово

Оплывало свечами безумным богам.

Я ушёл босиком, не почувствовав холода:

Кровь, добытая Зверем, прибавила сил…

Я забыл очертания этого города,

И название города тоже забыл.

1993

Этот город – как почка на ветке железной дороги.

Я в него соскользнул тёплой каплей грибного дождя,

И с прожаренных крыш невесёлые местные боги

Приглашали зайти, если к ним я стучался, бродя.

Я лениво слонялся над крышами и головами

В переходах прозрачней шампанских ночей октября.

Карандашный набросок, оброненный, видимо, Вами,

Неприметно белел на углу, где уснула заря.

Я барахтался вволю в коврах из кленовой кудели.

Я заглядывал в окна и шорохи слушал, прильнув.

Я Вас долго искал. Я нашёл Вас… Но в сонной метели

Обалдевший фонарь

наклонил свой желтеющий клюв —

И растаяли крыши, растаяли грустные боги,

В обезлюдевшем сне растворился забытый листок,

И с пригнувшейся ветки у пыльной грунтовой дороги

Я сорвавшейся каплей нырнул в придорожный песок.

1995

БЕГСТВО

Когда мы дух переведём,

Мы обнаружим, что сбежали,

Что перед нами хмарь болот,

А за плечами хвойный мрак;

И мы кислицу соберём,

Пускай не мы её сажали,

И, набивая ею рот,

Чуть помолчим – хотя бы так.

И мы разыщем гриб-мигун,

И разведём костёр из шишек;

Постелью лапник будет нам,

А одеялом – лопухи,

И через три десятка лун,

Родив мне парочку мальчишек,

Ты будешь звать себя «мадам»

И костерить мои стихи.

Я буду рано уходить

И возвращаться с куропаткой,

Коль повезёт – так с русаком,

А в крайнем случае один;

Ты ж, за огнём устав следить,

Порой подумаешь украдкой,

Что, как и прежде, незнаком

Тебе твой раб и господин.

А я в простом твоём «Привет!»,