Летя как камень, или пух!
Сквозь антураж, под песнь «Данте»:
«Камеей выпуклой» – потомкам!
Сменив природу, на ландшафте —
Создав дворец, среди обломков!
Не обвиняя праотцов,
За их грехи и вольнодумство.
И в стане будучи, писцов,
Быть деликатным и искусным!»
Хан Жаршары не был рождён наследником во влиятельной и богатой семье, которая монархически передала бы все бразды правления над устоявшимся государством. Ещё при рождении, судьба обошлась с ним крайне жестоко: непозволив будушему правителю Фариза, обрести маломальское родство, даже среди пролетариата.
Айша – его мать, была малоимущей сиротой. Ей было всего пятнадцать, когда как война, уже забрала её отца. А голод и болезни, унесли в могилу её мать и двух младших братьев. Она была ткачихой, работающей не покладая рук, в поисках своего ежедневного пропитания. Состригая овец и обрабатывая шерсть, в дальнейшем она пропитывала пряжу натуральной краской. Затем подготавливала разноцветные нити к будущим ткацким изделиям. Эта хрупкая девушка долго и кропотливо трудилась, создавая замечательные ковры с изящными узорами. Но в своём ремесле, её женская натура всегда чувствовала притеснение при естественно-деловой конкуренции с торговцами-мужчинами, в периоды оживлённых продаж. Чтобы прокормить себя, ей приходилось продавать свои ковры почти что за гроши.
Тяжела была жизнь одинокой девушки. Платить аренду за постоянное место на дневном базаре, более не было возможности. Ибо прибережённых средств – унаследованных после скоропостижной кончины близких родственников, ей уже совершенно не хватало. Ей даже прошлось распрощаться со своим отчим домом – живя в итоге на базаре (у порога арендованной лавки), дабы оплатить приобретённые займы за ткацкий станок и материалы, ради функционирования своего кропотливого производства. В итоге это заставило её принять нелёгкое решение: перекочевать из родного города в места невиданные ранее. Нужда вынудила Айшу отправиться с караваном в благоприятные земли, для возможности продвижения индивидуальной продукции в оговариваемых торговых сделках. Караван шёл долгие дни и ночи, останавливаясь во всех городах на его пути. Пытаясь продать свои ковры, она уделяла всё своё внимание и время, всем потенциальным покупателям, на спонтанных базарах. И наконец, в одном из крупных городов, по воле Всевышнего Аллаха, ей удалось продать все свои рулоны (ковров) одному купцу, оценившему её изысканный труд, по достаточно хорошей цене. Айша благодарила Бога за благоприятную сделку и даже частично раздала милостыню неимущим, дабы выразить свою бесконечную признательность судьбе. Но её радости увы, суждено было продлиться недолго.
Уже через несколько дней, караван покинувший город, стоял на ночном привале. Мирно почивавшие торговцы и купцы, даже и не предчувствовали беду, алчно надвигавшуюся с наветренной стороны безмятежно отдыхавшего лагеря. Внезапно среди ночной тиши, полчище разбойников – словно безудержная буря, обрушилась на слабозащищённых людей. Они убивали всех, кто пытался оказать сопротивление, внушая страх каждому человеку, прибывавшему в бедственном положении. Опасаясь за свои жизни, торговцы отдавали все свои вырученные деньги, а купцы приобретённые товары. Лишившись всего своего имущества, некоторые мужчины и многие молодые женщины, были насильно угнаны безжалостными и наглыми захватчиками в неминуемое рабство, вместе со всем (груженым) скотом.
Один из этих злобных и жестоких разбойников, также вырвал у малоимущей Айши, припрятанный глубоко за пазухой мешочек, с кровно заработанными ею монетами. Прибывая в нереальном ужасе и бесчинствующем кошмаре от всего происходящего, она, всё же не страшась за свою жизнь, судорожно набросилась на вора. Айша отчаянно сопротивлялась, желая вернуть насильно отнятое у неё имущество. И это оказалось жестокой ошибкой. В потасовке она случайно порвала его рубашку, что привело её притеснителя, в страшную ярость. Вытащив свою саблю, он приставил острое лезвие к горлу Айши. Прощаясь с этим миром, она просила Аллаха, через «Малак-уль-Маута
», забрать её душу. Но не такая, к сожалению, ждала её судьба. Немного остыв, этот бесчестный подлец позарился на красоту невинной Айши. Жестоко надругавшись над ней – на глазах у парализованных животным испугом торговцев и купцов, а также хлопавших да посвистывавших приспешников. Напоследок он бросил перед ней на землю, полустёртую медную монету. Как бы указывая на её положение и цену. Затем ехидно рассмеявшись перед своим уходом, тот подчеркнул её беззащитность и немощность перед его силой и властью.
Убитой горем и навеки опозоренной девушке, захотелось наложить на себя руки. Но её спутники – также потерпевшие бедствие, умоляли не делать этого. Ибо, соверши она этот греховный поступок, то её ждал бы гнев Аллаха. Прислушавшись к мнению своих спутников, Айша вся в слезах легла спать. В эту полную потрясений ночь, во сне, её сердце стало утешать её:
– Бедная Айша, несчастная моя хозяйка. Ты потеряла последнее что имела – свою честь. Но не плачь, пожалуйста! Я слышу, как ангелы несут тебе благую весть от Аллаха! По воле Всевышнего Творца ты получишь от него благодать за свои страдания, в лице своего чада: невольно зачатого при греховном вожделении безумца, но с Божьей милостью, «заточённое в трёх мраках»!
Внезапно, Айша проснулась вся в холодном поту. Разумом она всё ещё не верила услышанным словам. Однако её хрупкое сердце, до сих пор колотилось как бешеное, после спонтанного пробуждения. Одновременно, словно рой жужжащих пчёл, пролетевших над её отяжелевшей головой, медленно затихал скоротечный звон, волнующе возникший во внемлющих ушах, и также, внезапно рассеявшийся, после услышанных пророческих слов. Сну предначертано было оказаться вещим. Спустя некоторое время уже стали проявляться первые симптомы беременности. Но Айша, теперь уже совершенно не беспокоилась, хотя и оказалась, будучи один на один со своими бедами. Будущая мать, всем своим нутром доверяла услышанному знамению и уповала в своей нелёгкой судьбе – на волю Всевышнего Аллаха, продолжая достойно жить, в ареале вверенного ей свыше испытания! Отгородившись огромным терпением от всех уныний, постоянно порождаемых унылыми и горестными мыслями. Юная особа, беспокоясь о своём самочувствии и за здоровье ещё не рождённого ребёнка, остановилось в первом же городе, до которого добрался изрядно потрёпанный караван. Им оказался город Фариз. В нём, Айша в первую же очередь отправилась к Мечети, где села у его порога. А местные жители брезгливо обходили её на поступях к храму, лишь снисходительно озирая неприглядный стан и непрезентабельное облачение путницы.
Гордость не позволяла ей просить милостыню у прохожих. Осознавая свою полную беспомощность и изнеможение, образовавшийся от жажды и стыда ком в горле, невольно выдавил из глаз, кристально чистые слёзы. Вдруг, из толпы отделился скромно одетый старец, медленно подошедший к ней. Опираясь на трость исхудавшей левой рукой, а правой придерживая перекинутую через плечо перемётную суму, сей преклонного возраста незнакомый прохожий, с белоснежной бородой и глубоко посаженными глазами, спросил её:
– Что с тобой? В чем причина твоего несчастья? Разве гостям прекрасного города Фариз, в такой солнечный день, следует предаваться грусти? Доченька моя, вытри же свои слёзы. И сними со своих глаз этот печальный занавес безнадёжности. Оглянись вокруг. Ведь наша жизнь, несмотря ни на что, бурлит и кипит… Тебе не стоит предаваться отчаянью. Ибо в душе, с «иманом
», ты не одинока.
Внезапно выдернутая из состояния глубокой фрустрации, фразой, переполненной доброжелательными флюидами. Опешившая Айша, легонько взглянув покрасневшими глазами на этого старика старающегося растянуть своё морщинистое лицо, в доброжелательной улыбке, тут же резко встала и вытерла слёзы. Затем с уважением поприветствовав пожилого мужчину, предложила ему сесть рядом с ней на ступеньках Мечети. А в ответ боязливо вымолвила:
– Почтенный старый господин, прошу прощения у вас за то, что лицезрите бездомную сироту и за то, что стали свидетелем её тяжёлого положения. Однако, как вы узнали, что я не местная и совершенно одна?
Спросив об этом, она плавно отвела свой взор от старика: взволнованно пощупывая и теребя от смущения, своё потрёпанное платье. И не дожидаясь ответа на заданный вопрос, опустила вниз – опухшие от слёз, карие глаза. При каждом вдохе плавно погружаясь в свои воспоминания, она то и дело обволакивала очи, мокрой пеленой отчаянья. В её голове, крохотными вспышками возникали образы домочадцев. А на мгновение – при смене кадров, застыл образ усопшего отца, который всеми самыми тёплыми чувствами, отпечатался на холсте её внутреннего мира. В годы беспечной её юности он часто был надёжной опорой. Ведь жестокий и реальный антураж мрачной мизансцены, уже перемолол своими безжалостными жерновами, немало наивных и неподготовленных к испытаниям, наивных судеб.
Старец вывел Айшу из состояния прострации несколькими покашливаниями, заполнив образовавшуюся неловкую паузу тёплым излучением мягкой улыбки. Затем, полностью просканировав её опытным взглядом, приметил, что она всеми способами пытается спрятать свои руки и лицо, дабы скрыть некогда приобретённые синяки и ссадины. Копаясь в своём мешочке, он достал старую – обтянутую верблюжьей кожей фляжку с водой, и протянул её Айше со словами:
– Выпей доченька. Ты тратишь последние силы на беседы с незнакомым стариком, сама же изнемогая от жажды. Как я могу не отблагодарить тебя за это, своим скромным подношением. Ты пей, пей. А я отвечу на твои вопросы.
Хотя её взгляд был обращён в пустоту, она всё же вслушивалась в каждое сказанное незнакомцем слово. Старец продолжил:
– Думаешь, как я пришёл к мысли, что ты наверняка не местная? Внимательно всмотрись дочка, на эту незыблемую мечеть. Прекрасный золотой купол, замечательные узоры на стенах и роскошная массивная парадная дверь! Здесь почти весь город принял Ислам и усердно старается следовать праведному пути. Издали наблюдая за тобой, вначале я пришёл к определённым поверхностным выводам. К примеру, если бы ты была мусульманкой, то непременно пожелала бы войти вовнутрь. Но ты не сделала этого, почему? Во-первых, я заметил твой растерянный вид. Тогда я решил, быть может, ты не знакома с Исламом и желаешь изучить его? Но ты, то и дело, совершала движение вперёд – подходя почти к самому порогу, а при виде выходящих людей, стеснённо пятилась назад. Тогда первоначальное моё предположение, отпало само по себе. Ведь, если бы ты желала что-то узнать, то не раздумывала бы так долго. Но, а если же нет, то и близко бы не подошла к месту молельни. Во-вторых, я взглянул на твою одежду – местами испачканную от тягот путешествия, да полувыцветшую от летнего палящего солнца. Тогда я понял, что ты пробыла в длительном путешествии и что сей утомительный путь, был весьма тернист и витиеват. Однако почему же ты не осмелилась войти в мечеть, талдычила совесть моей логике? И только поставив себя, на твоё место, осознал, что тебя остановило большое сердце! Ведь как ты могла войти в дом Аллаха в небрежном виде, пренебрегая всеобщей сунной – неотъемлемого омовения, для прихожан! Поскольку каждый уважающий коммуну и строгие своды негласных законов, естественно выкажет своё недовольство, невольно оскорбив тебя за невежество. На фундаменте этого умозаключения, я благодатно ощутил, какая же ты богобоязненная сестра, не желающая наводить грязь на «Умму» пророка Мухаммада (да благословит его Аллах и приветствует) и на саму веру! Теперь же, как я пришёл к выводу, что ты одна. Вот здесь пришлось немного подумать. Первая мысль моя была о том, что если бы ты ждала кого-то, то предпочла бы прохладную тень, нежели жар полуденного солнца – на лестнице, у входа в мечеть. Но, даже если этот человек был бы в мечети, то рано или поздно, он бы вышел из него. А ты сидишь с самого утра и только сейчас проронила свои слёзы. Это привело меня к окончательному выводу, что ты не местная и без знакомых.
Сделав несколько глотков, Айша взглянула на старика и, легонько кивнув головой, тихо промолвила в ответ:
– Да вы правы, добрый господин. И спасибо вам за воду, мне стало легче.
Между ними слово за слово, завязалась доверительная беседа. Затем, она рассказала ему историю нелёгкой биографии, изливая старику глубоко-раненную душу. Дрожащими устами, открыто и навзрыд повествуя душещипательные моменты бренной жизни. Вся глубоко засевшая боль в груди Айши, с каждым высказанным словом, словно тяжело-извлекаемая заноза сострадания, впивались в сердце его внимательного слушателя. Изложив все тяготы своего существования, доброму и отзывчивому старцу, она будто бы избавлялась от постоянно гложущих её ментальных тревог. Таким образом, Айша постепенно самоуспокаивалась. А по завершению её трагического рассказа: искренне сопереживавшей юной повествовательнице старик, печально покачал головой и очень тяжко выдохнул. После этого, безо всяких задних мыслей, утешительно похлопывая многострадальную молодую особу по спине, крепко прижал её по-отцовски, к своей широкой груди. Находясь в таком положении, этот набожный старик, с внезапно осенившим озарением в глазах, воскликнул:
– Постой, ты же ткачиха! Я знаю человека, который может тебе помочь! Поднимайся. Я отведу тебя к нему!
На вопрос Айши – куда и к кому они направляются? Старик ответил:
– Это мой младший брат. Он также шьёт одежду, ткёт ковры и изготавливает многие другие вещи. У него есть группа помощниц. Идём со мной дочка, я поговорю с ним о тебе. Тот, может взять тебя в свою лавку. Конечно, платить тебе он много не сможет, но зато вырученных денег тебе хватит, чтобы снова встать на ноги. И, кстати, жить будешь у него. Мы, мусульмане, должны помогать друг другу, в любой ситуации – когда у порога, притаилась беда!
Вскоре старик привёл Айшу в лавку к своему брату. Но его младший брат, напрочь отказался брать её к себе – сказав им, что это лавка не приют, принимающий всяких бездомных бродяжек. Старик тут же резко прервал его дальнейшее словоблудие. Затем, повернувшись к Айше, тактично попросил у неё прощения. Потом, взяв крепко брата за руку, отвёл того в сторонку, тем самым пожелав побеседовать с ним наедине. Оказавшись немного поодаль, он с теплом, сказал ему:
– Побойся гнева Аллаха, брат мой! Помоги ей! Помнишь, как ты сам начинал? Ведь у тебя вначале не было совершенно ничего. Даже этой процветающей лавки. Жена с сыном хотели уйти от тебя. Беспробудно выпивая каждый божий день, ты проклинал свою жизнь, ведя бесполезное существование! Тогда же я продал своё скромное жильё, чтобы перестроить отцовский дом, в котором жил ты. Дабы твоя жена и сын не бросили тебя. Я купил на своё имущество эту лавку и отдал в твоё распоряжение. За всё время я никогда ничего не просил у тебя взамен. Теперь же, прошу тебя лишь сегодня – мой любимый брат, возьми её, как одну из своих помощниц, да приюти её под своей крышей. Хочешь, я встану на колени перед тобой, если моих слов тебе недостаточно. Выполни мою последнюю волю. Ибо впредь клянусь, я больше ничего у тебя не попрошу! И заклинаю тебя, именем Бога и предков! Дай мне слово, что ты никогда отсюда её не прогонишь!
Он пристыжённо согласился, вспомнив обо всех минувших несчастьях. И о ключевом спасителе, вытащившем его воодушевляющей вервью, из зыбучего болота, в котором многие, так и не получив второго шанса, сгинули в пьяном угаре. После этого старик тут же подвёл Айшу к своему брату и познакомил их: сразу же на месте, объяснив каждому, непосредственные функции. Он, в наказном порядке вменил им неотъемлемые двухсторонние обязанности, которые должны были беспрекословно соблюдаться.
Чуть позже, в разгаре знакомства с остальными коллегами, добрый старик незаметно выскользнул из помещения и растворился в толпе. Айша не успела поблагодарить праведного господина за его благородный поступок и неравнодушность. Ей даже было немножко неловко из-за того, что она даже не удосужилась уточнить, как его зовут? Со временем она узнала, от его младшего брата – по имени Салих, что этого сердобольного старика, звали Жаршары.
Шли месяцы. Айша вскоре привыкла к каждодневной рутине в просторной мастерской, параллельно совмещённой с торговой лавкой. Жить в доме Салиха ей увы не позволили. Поскольку ревнивая жена и высокомерный сын, не пустили её даже на порог. Не сумев им возразить, Салих смог лишь предложить Айше оставаться на ночлег в самой лавке, на что она с радостью и согласилась. Благодаря растущей популярности ткацких изделий Салиха, работы со временем прибавилось. Вместе с этим рос и её живот, периодически доставляя будущей матери физические неудобства.
В один из дней – до намеченного срока, начались внезапные схватки и преждевременные роды. А принимать их пришлось женщинам, работающим в лавке вместе с ней. Роды проходили тяжело. Но в итоге, на свет появился ангельской красоты ребёнок: сын, о котором она видела, почти позабытый в повторяющейся повседневности, вещий сон. Все вокруг ликовали от счастья, восхваляя Всемогущего Аллаха! Салих взял ребёнка на руки, потом посмотрев на Айшу, радостно промолвил:
– Какой здоровый и прекрасный ребёнок! Это такой бесценный подарок от Бога, дарованный тебе как благо и милость. Цени же этот дар – олицетворяющий любовь Всевышнего, к Его рабам! Затем спросил:
– Айша, как ты его назовёшь?
Она скромно ответила:
– Я искала милость от Аллаха и спасение в городе Фариз. И помощь, мне пришла в лице вашего старшего брата. Господин, если вы не против моего решения, то я хотела бы назвать своего сына, в честь него – Жаршары.
На что Салих с превеликим удовольствием ответил утвердительно. Так начиналась судьба маленького Жаршары, в городе Фариз. Он рос и креп очень быстро. Смышлёный и озорной карапуз, ползал и бегал повсюду, куда заводило его врождённое любопытство, и незаурядный ум. Разведывая каждые закоулки по всей лавке, он то и дело иногда вытворял очень неожиданные и смешные вещи, заряжая позитивной энергией всех наблюдавших за его поступками людей: своими невинно-детскими шалостями, порою развеивая монотонную скуку её работниц, ну и приходящих за товарами угрюмых покупателей.
Однако, беззаботное время – это скоротечно осыпающиеся песочные часы. Словно на одном глубоком выдохе, безвозвратно ускользнули из жизни, десять беспечных лет. Салих тяжело болел в последние годы. Бурная молодая жизнь, отрицательно сказалась на его самочувствии. Чуть позже, он скоропостижно скончался, оставив всё своё наследство жене и взрослому сыну. Его супруга, сразу же после похорон почившего мужа, вместе со своим надменным сыном, прогнали Айшу и Жаршары, прочь на все четыре стороны – как жалких бездомных дворняжек. А перед этим, настойчиво угрожая им смертью, если же они решаться когда-нибудь вновь появятся возле их лавки. Ревнивая жена считала, что Жаршары – это внебрачный сын Салиха. И поэтому, ненавидела их обоих. Айша (внезапно оказавшаяся со своим неокрепшим сыном, в таком плачевном положении), тяжело восприняла этот удар судьбы, потрясший её до глубины души. Не сумев перенести данную трагедию, вскоре и она покинула суровый мир. Несчастный отрок, был сиюсекундно раздавлен, поскольку граница прежнего жития, словно глубокая чёрная трещина, разделилась на светлое «до» и тёмное «после». В эту безмолвную ночь лишений, лишь только голос совести шептал подсознанию речь, до которой детская личность, пока ещё не доросла – облачившись саваном мудрости, что присуще единицам!
«О луноликая Айша, свет очей моих! При каждом страдальческом стоне, у обрыва последующих горестей и испытаний: в бесконечных скитаниях, перед навеки закрывшимися райскими сводами твоей материнской милости и любви. Я оказался отчуждённо-блуждающим путником во тьме – невольно вверяемый мученической доли, оставшись один на один со своими кошмарами и непостижимыми напастями жесткого, дольнего мира. Ты, мой вечнозелёный кипарис, взметнувшийся ярким сияньем в небеса, заставив выйти из своих берегов, полноводные и быстротечные реки – обливающегося пульсирующими кровавыми потоками, детское сердце. Твои чёрные, словно ночь, медленно потухавшие угольками очи, застилали кристальные слёзы, внимая моё бедственное положение. От того, что твой короткий земной путь внезапно обрывался – навеки захлопнув незримую дверь, между нами. Теперь же, очутившись во мгле, на горе неподъёмных печалей, склоны ей тяжко вздыхали, сострадательно вслушиваясь в каждое моё сиротское стенание при твоём увы, безвозвратном путешествии. Твой несчастный сын, что видел розалии бессмертной красоты, кто всем сердцем был крепко привязан к родному лику и мускусу материнского аромата. Более не способен вдохнуть петрикор весеннего благоухания цветочного стана, растоптанного безжалостной стопой витиеватой судьбы. И не ощутить ему более тепла нежной длани на своей щеке, что надломанной ветвью повисла на коре безнадёжного самобичевания. Слёзы что ливня сильней, бороздкой оставят глубокие шрамы на фасаде беспечности при лишении скоротечного мига, сего безвозвратного материнского милосердия. О госпожа неуёмно-сакральной боли! Грома раскаты, потопы в душе, от расколовшейся чаши небесного кубка, заставили сироту отчаянно взывать с мольбою к Аллаху – неустанно повторяя: дай же сил побороть вожделение, схождения с прямого пути при почковании слепого недуга! Защити же раба, от очередного наущения шайтана, в момент безрассудного выбора в жизни. Выведи заблудившегося агнца, из мрака горестей и несправедливости. Помоги же бедному Жаршары, преодолеть все испытания мира, обёрнутые опытом и безмерным благом от Творца!»
Так мальчик остался совершенно один. За короткий период, вкусив всю горечь предвзятого мира. Сердечный крик, с воплями безысходности, рвал душу в клочья, словно внутри терзал разбушевавшийся волк. А его глаза, от обильных детских слёз, обволакивались мутной плёнкой разочарованного отторжения. Но он не смел, проронить ни капли – богохульствуя и предаваясь самобичеванию, в память об обещании, данном им умирающей матери. Сей обет осиротевшей кровинки, состоял в том, что он никогда не станет сгибаться под давлением судьбы. И никогда не забудет, что за мрачными тяготами жизни, несомненно, придёт милость Аллаха: в этом мире или ином – рассекая зарёй непременной справедливости и воздаяния. С помощью бывших друзей своей матери он проводил её в вечный путь, мгновенно повзрослев своей юной, но уже обросшей острыми шипами суровости, раненой душой.
Впоследствии, Жаршары будет сожалеть только о том, что он не смог подарить Матери, красоты нерасцветшего бутона женского счастья, среди озябшего поколения невежественно-материального волеизъявления. Где он как сын, положив на чашу весов свою покорность, смиренную веру и безмерную привязанность, не колеблясь, отдал бы тысячу радостных мгновений, дабы кротко поцеловать родные стопы. Ибо только потерявший внемлет, цену материнской любви.
Не желая опускать руки уже в таком маленьком возрасте, он искал любые возможности, чтобы заработать и самоутвердиться, в этом меркантильном обществе. Он помогал носить продукты беременным женщинам, от базара до дома. Ухаживал за больными и стариками – приходившими за помощью в мечеть. Чистил обувь и подносил кувшины с водой, умирающим от жажды прохожим, за любые подаваемые ими в благодарность гроши. В итоге, в возрасте четырнадцати лет, его под своё крыло взял местный кузнец, за ответственность и непоказное рвение.
