Вежливость королев
И доскрипел бы отшельник свой век вполне благополучно, не впусти он в свое скромное жилище Крапленого Эндрю.
Пользуясь правом гостя, Эндрю вдоль и поперек обследовал пещеру, в которой отшельник предавался грезам, и, к своей великой радости, обнаружил, что обкуренный дед буквально ходит по сокровищам! Пещера была битком набита сундуками со старинными золотыми монетами, бесценным столовым серебром древней чеканки, самоцветными камнями, редкостным жемчугом, добытым из Моря Брошенных Дев, а главное, великолепным оружием – шпагами, палашами, рапирами, за которые любой бретер отдал бы душу, кабы таковая у него обнаружилась… Мало того. В укромном гроте этого острова стояла, покачиваясь на мелких волнах, отличная малая карра, немного обветшавшая, но еще крепкая, надежная и словно ожидавшая, когда ею воспользуются по назначению. Отшельник заявился на этой обшитой кожей лодке на остров, да и забыл про нее, погруженный в дурманные раздумья о несовершенстве мира и человеческой природы. А на паруса и обвисшие снасти стройной и старинной красавицы бесстыдно гадили кружащие над островом чайки, альбатросы и прочие бакланы.
Должно также сказать, что упомянутый Эндрю был круглым сиротой и вырос в приюте «Милосердная Плеть», что выстроила для сотен бродяжек и мелких бандитов неласковая и вечно разевающая на чужие куски злой голодный рот провинция Деметриус. А основное приютское правило гласило: «Твоя выгода – высший закон». Это правило Крапленый Эндрю, скитаясь по свету, выучил крепко. Поэтому в один прекрасный день он, чувствуя, что силы его восстановились и сидеть с отшельником в прокуренной пещере более нет смысла, задушил витающего в очередных райских грезах старика плетеным шнуром от курительной трубки. После чего перетащил на карру все сокровища, какие только мог унести (а мог он много; из оставленного Эндрю на острове барахла можно перечислить только курительную трубку отшельника, глиняную плевательницу отшельника и самого отшельника, невинно убиенного). Далее жизнь Крапленого Эндрю покатилась по дороге, усыпанной оранжерейными цветами. Он сумел прекрасно распорядиться украденными сокровищами, купил себе титул, поместье (точнее, несколько) близ столицы; обучился аристократическим манерам и кое-какому умению слагать оды, канцонетты и мадригалы. Он со стремительностью ураганного ветра завоевал сердца и будуары окрестных высокородных дам. О нем пошла та самая дурная слава, от сплетен о которой млеют порядочные женщины, клянут свою никому не нужную порядочность и ждут не дождутся, когда их кто-нибудь как следует скомпрометирует (чтоб было потом о чем вспомнить в старости). Однако взоры Крапленого Эндрю уже не прельщались провинциальными красавицами. Он решил взять приступом столицу.
Первыми жертвами его ненасытной страсти пали две известные своей добродетельной жизнью графини (о чем не преминули с восторгом поведать всем своим менее удачливым подругам). Затем настал черед герцогинь. Когда же и известная строгостью своей жизни мистресс Элайзабет, Наперсница по вопросам морали и дама, более всех близкая Ее Величеству, принесла свое изнывающее от вожделения тело в сладостную жертву обольстительным усам, очам и прочим членам пылкого брюнета, Эндрю понял, что звездный час его карьеры настал. Он заказал у хорошего художника портрет Ее Величества, повесил его в своем поместье (имеется в виду портрет; художника повесили позднее – по решению королевского суда, поскольку он изобразил королеву обнаженной, не имея на то официального разрешения двора и уж тем более не сверяясь с натурой) и поклялся, что не пройдет и кануна Тарсийских ночей, как королева Абигейл сбросит перед ним, крапленым подонком и безродным негодяем, свое церемониальное платье…
– Эндрю! Эй, сладкий! – Сердитый шепоток королевы вернул его к действительности. – Как ты считаешь, мне прихватить с собой корону?
Эндрю посмотрел на королеву. Нет, с нею он не прогадал. Чертовски красива – раз. Богата – два. И такая же хладнокровная искательница опасных приключений, как и он сам, – три. Женщина-стерва – лучшая спутница в жизни. Королева-стерва – тем более. Во всяком случае, пока она тебе не надоест. И то, что в ее королевскую голову взбрело сбежать с любовником, да не куда-нибудь, а на Окраину, даже играет ему на руку. Адюльтер во дворце уже давно стал предметом не только сплетен, но и политических баталий. На разгуливающего по дворцовым покоям Эндрю Скеденского (Абигейл пришлось присвоить новому любовнику еще и герцогский титул) смотрели косо не только брошенные им придворные дамы, но и члены Королевского Совета. И фаворита королевы могли просто убрать со сцены. Из соображений королевской безопасности. Или по мотивам, касаемым высокой политики. Что, в принципе, не представляет большой разницы.
Побег Эндрю спланировал тщательно и таким образом, что даже самой королеве не были известны псе его детали. В какое-либо из бывших собственных поместий везти королеву было глупо – поскольку поместья были уже проданы (разумеется, тайно: ни к чему Службе Королевской безопасности знать, что хитрый Эндрю давно сменил место своей дислокации). К тому же не таких приключений хочется Ее Величеству, в прекрасных очах которой горит подчас огонек плохо скрываемого безумства.
«Ты жаждешь приключений, королева? Я тебе их устрою! В избытке! Всенепременно! Ты мечтала о том, чтобы сбросить опостылевшее иго дворцового благополучия – ты его лишишься, обещаю! Но только не надейся, милочка, что я повезу тебя на Окраину – в мои планы не входит сгинуть в каком-нибудь диком племени или утонуть в одном из Великих Водопадов! Девственной красоты и полной вседозволенности возжелала, голубушка?! Д-дура! А вот не хочешь ли отправиться в волнующее путешествие на старой карре до того самого острова, где мой друг-отшельник уже наверняка превратился в источенный временем скелет?! Хочешь, я устрою тебе с ним приватное знакомство, моя королева? Вот это будет приключение что надо!!!»
– Бери корону, милая. – Эндрю улыбнулся, как улыбнулся бы клыкастый энгр уже располосованному до кишок койцу. – Она тебя очень украшает.
Абигейл завороженно посмотрела на своего любовника, взяла было корону, но потом резко швырнула ее в камин:
– Нет! Пусть падет на нее проклятие огня и не даст ее носить никому! Не будет другой королевы!
Клыкастый энгр продолжал улыбаться:
– Как ты скажешь, любимая…
(Хотя более серьезного и неулыбчивого хищника, чем клыкастый энгр, не найти во всем Тарсийском Ожерелье.)
В примыкающих к опочивальне коридорах послышался шорох. Любовники насторожились.
– Пора, – сказал Эндрю. Теперь его темное лицо лишилось всякого намека на улыбку. – Возьми вон тот ларец. Остальное понесу я.
– Зачем нам нужны эти побрякушки? – вспылила Абигейл. – Разве без бриллиантов я не королева?
– Королева-королева, – успокоил ее любовник, взваливая на плечо два связанных за ручки кованых сундучка. – Этим я украшу деревья в парке, где ты будешь гулять, счастье мое…
«Гламура лысого! Чтобы я оставил твоим камеристкам столько бесценного барахла! Да без этих карбункулов и смарагдов ты, моя прелестная, стоишь дешевле, чем последняя кабацкая раздавалка!..»
– Скорее, моя дорогая, – голосом, источающим ласку, любовь и желание, поторопил Эндрю королеву.
Та подошла к старинному гобелену, изображавшему легендарную сцену группового пленения первой тарсийской королевы герцогами враждебного Деметриуса, и, найдя неприметную золотую нить, потянула за нее.
Гобелен отъехал в сторону, открывая проход в тайный коридор, о котором, конечно, во дворце не знал только ленивый. Но ведь в данный момент никто во дворце не подозревал, что Ее Величество вот так, тайком, да еще с любовником, да еще с сокровищами (которые являются национальным достоянием!) уверенно бежит по неосвещенному коридору, и плотная, заранее постеленная дорожка глушит торопливые шаги…
Тайный ход разветвился. Правый вел к ратуше в центре столицы и использовался в основном для дипломатических миссий, а левый заканчивался аккурат у обрушившейся стены заброшенного кладбища Тарсийских ветеранов. Беглецы, разумеется, ринулись налево.
В кладбищенских зарослях стояли заботливо оседланные и укрытые от посторонних глаз два лучших скакуна из конюшен Ее Величества. Когда беглецы взлетели в седла, грянул неожиданный для столь ранней весны гром, и хлынул ливень.
– Вот неудача! – ругнулся Эндрю. – При такой погоде мы не сможем скакать так быстро, как хотели…
– Пусть! – гордо ответствовала королева-беглянка. – Разве ты не понял, что так небеса дают знамение моим подданным, которые недостойны меня! Королева покидает презренный и ничтожный народ, оставляя ему лишь проклятия!
Судя по этой фразе, Ее Величество умела и любила выражаться высокопарно. Немудрено. Она получила прекрасное классическое образование. Однако в реальных отношениях с врагами либо подданными всем высокопарным речам Абигейл предпочитала кинжал, яд или плаху.
– Знамение так знамение… Одно хорошо – такой дождь все следы смоет, ни одна королевская ищейка не возьмет, – пробормотал Эндрю.
И королева Абигейл со своим любовником пустили коней в галоп под холодным, словно свинцовым ливнем – туда, где близ мыса Тарра ожидала их верная Крапленому Эндрю лодка.
А в опустевшей и разгромленной королевской опочивальне наступила окончательная темнота. Сначала одна за другой погасли с противным шипением свечи. Потом остыли и подернулись темным пеплом поленья камина. И только корона, которую Ее Величество швырнула в камин, странно светилась. Словно была сделана не из золота, а из крошечных кусочков зеркал.
Молчаливых, но все понимающих зеркал.
Молодой и наглый весенний дождь яростно барабанил в незакрытые ставнями темные окна.
Часть вторая
Сохранить королевство
Ранняя весна в городах Тарсийского Ожерелья, и особенно в столице, лишена какой бы то ни было прелести и оптимизма. С Бронзового моря дует постоянный леденящий Ветер Перемен, вызывая у жителей прибрежных поселений жестокую непонятную тоску, граничащую с суицидом. Солнце почти не выглядывает из-под плотного войлочного одеяла туч, сыплющего то градом, то неуместным снегом, то ледяным дождем. Леса, сады и даже знаменитые королевские парки выглядят голыми и беззащитными, особенно когда очередной порыв урагана ломает хрупкие деревца и корежит ветви старых исполинов. Основными расцветками на это время года становятся грязно-серый и угольно-черный, и это тоже не добавляет обывателям радости: мало того что по весне традиционно увеличивают налоги, так еще и погода такая, что хоть удавись.
Такое безобразие творится до наступления знаменитых Тарсийских ночей, когда расцветают наконец легендарные и прекрасные цветы – элрисы, когда утихомиривается море, небо распахивает звездные объятия, а наутро вдруг оказывается, что вчера еще мертвая земля сплошь покрылась свежей, пахнущей почему-то девичьей кожей травой и на деревьях лопнули клейкие крупные почки, а небо такое голубое с ослепительным кругом солнца посередине, что больно становится глазам, отвыкшим от ярких красок!
Но до Тарсийских ночей далеко. До травы, новых бутонов в королевском элрисии и праздника цветоводов.
А если ему не удастся решить эту проблему, то, возможно, он больше травы и не увидит.
Никогда.
Главный Советник замычал от еле сдерживаемого бешенства и мутным взором окинул распотрошенную опочивальню Ее Величества. Возле дверей жалкой стайкой притихли полуодетые и непричесанные камеристки, не зная, то ли им уйти и оставить созерена в одиночестве, то ли дожидаться его дальнейших вопросов и указаний.
Герцог Рено, Главный Советник Ее Величества, стиснул пальцы до хруста костяшек и заставил себя обойти опочивальню так, как это сделали бы люди из Розыскной службы – ища приметы и улики, указывающие на то, что и как произошло минувшей грозовой ночью.
Приметы!
Улики!
Ха!
Герцога передернуло от отвращения. Вот она, главная улика – заскорузлый от грязи мужской плащ на королевском ложе! Кому эта улика принадлежала, не нужно и догадываться!
Проклятый распутный плебей!
– Кто из вас главная камеристка? – спросил он, не затрудняя себя еще одним взглядом в сторону сжавшихся перепуганных дам.
Одна из них вышла вперед, суетливо поправляя широкий платок с длинной паутинчатой бахромой:
– К вашим услугам, мой созерен.
– Вы хорошо знаете содержимое шкатулок и шкафов Ее Величества?
– По долгу службы, мой созерен… Да.
– Осмотрите при мне все и перечислите, что пропало.
Главная камеристка не заставила себя просить дважды. Тем более что от одного взгляда герцога Рено ей хотелось превратиться в крошечную зверушку – ушастого улика, известного своим опасливым норовом, – и юркнуть в самую дальнюю норку этого ужасного дворца.
Камеристка перечислила пропавшие драгоценности, а затем вскрикнула, будто ее ужалила бабочка-серебрянка:
– О, слава Тарска! Мой созерен, корона… Ее нет на месте!
Герцог Рено меж тем задумчиво смотрел в потухший камин.
– Корона, говорите? – как бы встрепенулся он. – Подойдите сюда. Взгляните. Не похожа?
Главная камеристка заглянула в камин и пискнула, едва не лишаясь чувств:
– Это она!
– Достаньте, – безапелляционно приказал Главный Советник.
Лицо камеристки стало белым, как знаменитые тарсийские кружева.
– Мой созерен… Я не имею права прикасаться к этой святы…
– Я вам разрешаю. Выполняйте, прах вас побери!!! Или прикажете мне копаться в каминной саже?!
Разумеется, камеристка более не смела возражать. Она извлекла из камина злосчастную корону, имевшую в настоящий момент отнюдь не царственный вид. Женщина держала главную регалию королевства в вытянутых руках, как держат только что выкупанного и при этом неистово вопящего младенца благородных кровей.
– Передайте корону дворцовому ювелиру. Пусть приведет ее в порядок, – приказал герцог Рено. – И убирайтесь все вон! Нет, стойте! Так никто из вас не слыхал сегодняшней ночью шума в опочивальне королевы? Никто не знал о том, что… случится? Наверняка?
– Увы, наш созерен…
– Убирайтесь. И пришлите сюда поломоек, чтобы в опочивальне не осталось ни пылинки, ни соринки. Да, и сообщите дворцовому исполнителю наказаний и провинностей, что вам, как не выполнившим своего гражданского долга, полагается по двадцать плетей. Каждой.
– Да, герцог…
Главный Советник метнул изничтожающий взгляд на главную камеристку, прижимавшую к груди изуродованную корону:
– А вам – тридцать. За отсутствие наблюдательности.
Едва камеристки удалились, бесшумные и перепуганные, как тени (если только тени бывают перепуганными), герцог Рено запер за ними дверь опочивальни и быстро подскочил к гобелену, за которым скрывался тайный ход.
Герцог Рено не стал вспоминать, за какую нить надо тянуть, чтобы гобелен отъехал в сторону, поэтому он просто сорвал его с бронзовых крючков. И столкнулся нос к носу с начальником Розыскной службы капитаном Лавдисом.
– А, капитан…
– Мой созерен…
– Вы уже здесь. Меня радует такая… оперативность.
Слово «оперативность», как и другие новомодные словечки, введенные в обиход тем проклятым магистром, герцог не терпел. Но сейчас оно пришлось кстати. Капитан Лавдис наклонил голову в знак благодарности за похвалу. Он знал, что похвалы от герцога Рено можно дождаться только в самом крайнем случае.
Значит, случай действительно крайний.
– Крапленый Эндрю и Ее Be…
– Чшш!
– …И его спутница прошли тайным ходом не позднее двух часов пополуночи. Вышли у кладбищенской стены, где их ожидали лошади, и быстро поехали…
– Направление?
– Прорабатывается несколько версий. Дело в том, что следы смыло дождем. Но наши следознатцы…
Герцог Рено опять поморщился. Его коробило смешение старого и нового лексикона. «Версии» и «следознатцы»… Бред какой-то!
В прочем, сейчас не в словах дело.
– Они не могли направиться в одно из его поместий? – спросил Главный Советник капитана Лавдиса.
– В каждом замке Крапленого Эндрю уже работает оперативная группа. С того момента, как от вас поступил сигнал тревоги.
– И что?
Капитан неуловимо пожал плечами:
– Как выяснилось, сей злокозненный негодяй заранее подготовил себе путь к отступлению. Он давно передал купчую на свои поместья другим лицам.
– Кто эти лица? Они могут быть его сообщниками?
– Мессер Эславито, мистресс Айсфилл-вторая и вдова маршала Коде с пятью детьми, которые на данный момент являются владельцами поместий, вряд ли могут быть сообщниками столь низкорожденного негодяя. Репутация этих людей всегда была безупречной и несла Тарску лишь добрую славу…
– Мы кончим тем, что нас зарежут во сне, капитан, если будем полагаться лишь на добрую репутацию честных людей. Эти же добродетельные люди и зарежут.
– Не могу спорить, созерен.
– Допросите их всех, капитан. Даже детей вдовы Коде. На всякий случай.
– Да, созерен.
– Но это не главное. Прежде всего узнайте, куда направились беглецы, прах на вашу голову! – Неожиданно обычно сдержанный и хладнокровный герцог возвысил голос. – Вы не меньше меня понимаете, что это дело…
– Государственной важности. Да, мой созерен. Будет сделано, мой созерен. Со всею возможною тщательностью и быстротой, мой созерен.
Герцог прищурил глаза:
– Маленькая поправка, капитан. Со всею возможною и невозможною быстротой.
– Вас понял; мой созерен.
– Выполняйте.
Герцог вышел из опочивальни в примыкающий к ней небольшой зал с высокими окнами. За окнами по-прежнему висело серое небо и сыпало на дворец и весь прилежащий ко дворцу Тарск мокрый снег. И это называется весна… Вот что значит – жить на проклятом архипелаге.
«Через час – заседание Совета, – с тоской подумал герцог Рено. – И я должен буду официально сообщить всем его членам, что королева бежала. Да еще с любовником. И чем это может грозить Тарсийскому Ожерелью, ведают одни лишь небеса».
В герцоге вскипала злоба. О Абигейл! Достойная продолжательница непотребных деяний своей матери! И бабки! И прапрапрабабки!!! Тарсийское Ожерелье сошло с ума, когда три века назад потребовало заменить власть королей властью королев! Прах на мою голову, какие тогда были бунты! Что низко-рожденные вытворяли с мужской половиной аристократии – и вспомнить страшно. А походы взбесившихся баб и осада дворца, получившая в истории название «Стояние на корсетах»! Наслушались речей какого-то бродячего святоши-мудреца о том, что, мол, при надлежащем образовании и воспитании и кухарка сумеет управлять государством!..
Добро бы кухарка, у нее есть хоть какие-то понятия о чести!
А эти высокородные блудницы с их нравственными принципами паучих… И неутолимой похотью, достойной лишь кобыл…
Герцог Рено и не заметил, что в своем раздраженном хождении по залу остановился как раз напротив большого парадного портрета Ее Величества, написанного четыре с половиной года назад, как раз после коронации.
И тут он беззвучно застонал, словно его ударили и сердце.
Абигейл все-таки была прекрасна. Ее отвратительный и жестокий характер, коварный и изворотливый ум, равнодушие к делам государства и безудержное сластолюбие – все искупалось дивной красотой, которую к тому же на портрете художник постарался возвысить и одухотворить. Двадцатидвухлетняя королева смотрела на своего Главного Советника взором, от которого хотелось сойти с ума.
– Ты же совсем не такая, – глухо прошептал герцог Рено портрету. – На самом деле ты просто лживая, злобная и наглая сука. И я ненавижу тебя.
Герцог решительно повернулся на каблуках своих высоких сапог и зашагал прочь от портрета – готовиться к государственному совещанию. И он запретил себе даже размышлять на тему того, что, как правило, сильная ненависть является обратной стороной любви.
Сильной любви.
И при этом отвергнутой.
Зал совещаний первых лиц государства, или, как его еще называли, Обвальный кабинет (несколько раз на протяжении истории тарсийского государства в нем от пылких споров обваливался потолок), наполовину представлял собой музей боевой славы Тарсийского Ожерелья. Стены украшали старинные штандарты и картины на батальные темы. На потолке лучшими столичными художниками был изображен Тарсийский герб, некогда одним своим видом обращавший противников в паническое бегство.
В центре зала помещен был каменный овальный стол с мозаикой, являвшейся точной копией карты королевства, со всеми его провинциями, пределами и даже малоизученной Окраиной. За столом уже сидели все представители Королевского Совета. Пустовало только два кресла, стоявших как раз друг напротив друга. Кресло Главного Советника.
И кресло Ее Величества.
Впрочем, Главный Советник уже вошел в кабинет, возвестив о своем появлении едва слышным шорохом церемониального плаща и позвякиванием шпор. Государственные мужи встали, приветствуя герцога Рено, и стояли до тех пор, пока он не занял свое кресло.
– Садитесь, господа, – привычно сухо произнес герцог, заменяя этой фразой приветствие.
И посмотрел на пустующее кресло королевы.
Попалась бы ты мне сейчас…
Что бы я с тобой сделал!
А что бы я с тобой сделал, мучительница моя?!
– Господа, – голосом, в котором слышались сталь и лед, заговорил герцог, – наше сегодняшнее заседание носит чрезвычайный характер. И полагаю, при том количестве осведомителей и наушников, которых каждый из вас держит при себе, для вас уже не является новостью то, что я собираюсь сказать. Итак, господа советники, королевы Абигейл больше нет.
Среди советников возник и тут же стих легкий, лишенный эмоций шепот. Значит, они уже это знают. Он оказался прав. Служба защиты государственных секретов во дворце ни к черту.
– Господин Главный Советник, – подал голос советник по делам внутренней политики. – Я позволю себе небольшое замечание. Выражение «королевы Абигейл больше нет» звучит чересчур… мм… сильно и не отражает действительного положения дел.
– А вам известно действительное положение? – Герцог смерил говорившего таким взглядом, словно снимал с него мерку для торжественного гроба.
– Известно, герцог! – это заговорил советник по финансам. У него тон был куда уверенней, поскольку человек, располагающий знаниями буквально обо всех финансовых операциях страны, ее руководителей и подданных, обладает властью, позволяющей не опасаться косых взглядов, тонких намеков и ударов из-за угла, – Королева сбежала. Сегодня ночью. С любовником, известным как Крапленый Эндрю. Мне также известно, что их ищут. И пока не нашли.
– И вряд ли найдут. – Советник по вопросам внешней политики стиснул пальцы. – Герцог Рено прав. Мы уже никогда не увидим Ее Величество Абигейл. Я уверен, что этот подонок постарался заманить ее в такое место, откуда она никогда не вернется. Во всяком случае, живой.
– И что же, нам предстоит объявить народу о безвременной кончине королевы?! – возопил советник по внутренним делам. – Вы представляете себе, чем это грозит?!
– Представляю… – начал было, знаток внешней политической ситуации, но его собеседника понесло:
– Находящаяся под нашим протекторатом провинция Деметриус вновь стоит на грани вооруженного мятежа. Уже совершены серии поджогов и покушений против введенных нами туда войск! В фермерских хозяйствах Элристрона начался глад, мор и весенний запой! Герцогство Хохманлэнд прислало вчера гонца с известием о начале сезонного падежа скота! В порту Скедена введен трехмесячный карантин – торговое судно из Сан-Пеллегрино вместе с тканями и пряностями привезло нам чуть ли не оспу! И при этом с начала весны мы подняли налоги! Да если население, и без того измученное всеми перечисленными мною несчастьями (а я ведь не все перечислил!), узнает еще и о том, что королева Абигейл вместо забот о благе народа позаботилась о благе своей… извините, промежности…
– Советник!
Так вот! Народу нельзя сообщать об исчезновении королевы! Во всяком случае, сейчас!
– Совершенно с вами согласен! – Слово взял советник по делам внешней политики. – Не мне вам рассказывать, сиятельные господа, что сейчас творится у наших границ. Наша разведка доложила, что в вотчине барона Норберта, с некоторых пор отделившегося от Ожерелья и провозгласившего свой феод независимым государством, а себя – всенародно избранным правителем, снова объявились адепты воинствующей секты мурмунов-селенитов. Война тарсийцев с мурмунами-селенитами закончилась три года назад, и вы, господа, помните, чем она для нас закончилась. Позорная договоренность о веротерпимости с теми, кто практикует многоженство, человеческие жертвоприношения и употребление дурманных трав в своих ритуалах! И если, не допусти Небеса, барон Норберт или те же мурмуны-селениты узнают, что королевство осталось без королевы…
– Война.
– Да, война. В которую обязательно вмешается Континент Мира и Свободы, что давненько зарится на наши нефтяные и алмазные разработки. И на главную ценность Деметриуса – королевский…