– «Солнушку», говорите? – передразнила Мурцева, прослушав запись.
– А она не дурочку валяет? – спросил Рената Ерохин.
– В какой-то момент, и мне показалось, что хитрит.
– Да бросьте вы. Обычная деревенская тётка, – вступил молчавший Варёный, – Где у них в деревне работать? Устроилась в санаторий, поблизости, и держится за работу – угождает начальству. Если бы этот Сергей Адамыч был кришнаитом, то и она бы уже с бубном прыгала, – он посмотрел на Байкалова, – Или что там у них?
– А по остальным сотрудникам? – спросил Ерохин.
– Там неподалёку ещё массажист проживает, но дома не застали. Соседи говорят, что уехали семьёй к родственникам, в город. Адрес не знают, – отчитался Ренат, – А по другим не успели. Ещё придётся ездить. Видимо, теперь мне одному.
Намечалась нехватка кадров. В связи с затянувшимся расследованием, под давлением начальства, группа взяла к производству ещё несколько застарелых дел, к которым завтра должны были приступить Варёный с Полежаевым.
26. Шубин
Автопилот рулил по вечернему Питеру с усердием стажёра автошколы. Сергей вытянул ноги и закинул руки за голову, потом зачем-то опустил их на руль. Он волновался перед встречей, как в детстве. И детские воспоминания захлестнули его.
Маленький частный магазин на окраине Волосово, где мама работала продавщицей (большая удача в лихие девяностые). Сергей заходил к ней после школы.
Хозяин, местный бугорок по кличке Есаул, мордатый хорь, разящий кислым потом и вечно под мухой, неровно дышал к матери. В тот день, когда по-свински нажравшись, он запер магазин и стал тащить мать в кладовку, восьмилетний Серёжа подбежал к стеклянной двери.
Мама плакала и билась в сильных мохнатых лапах, как раненая птица. Сергей закричал и стал молотить дверь. На крик внезапно примчался участковый, кореш Есаула, обычно покрывавший его проделки. Да не один, а с каким-то мужиком. Этот мужик и стал причиной необычного служебного рвения.
Серёга на всю жизнь запомнил мат Есаула и выбитую незнакомцем дверь. Дико горланя, Есаул бросился к выходу. Хищно сверкнуло лезвие ножа. Сергей от ужаса зажмурился. Когда открыл глаза, мордоворот лежал животом на полу, а капитан Шубин (как потом узнал Сергей), грубо подперев ботинком его спину, защёлкивал наручники.
Ополоумевший Есаул. Бледный участковый, нервно сжимавший папку. И высокий худощавый дядя, что улыбнулся матери и потрепал макушку Сергея.
Настоящий герой. Как в фильмах.
С того дня Сергей точно знал, что станет опером, как капитан Андрей Шубин.
Дядя Андрей стал заезжать в гости. Проверял, не уволил ли мать Есаул.
Леха из соседнего подъезда был постарше Сергея. Он и разъяснил, что питерский опер подбивает клинья, и может стать его новоявленным папой (именно так он и сказал).
Тогда, у не знавшего отца Сергея, появилась вторая мечта, тайная, которой не суждено было сбыться. У взрослых сложная, путаная и неправильная жизнь. А дядя Андрей так и остался лишь другом семьи.
Старый кадровик внимательно разглядывал листки, когда раздался звонок в дверь. Он поднялся и ушёл открывать. Ерохин нервно скрипнул зубами. «Блин! В такой момент!» Он уж было затаил дыхание, когда Шубин, перебрав распечатки сотрудников, отложил в сторону листок Полежаева.
Через пару минут Ерохин понял – зачем. Он услышал голос в прихожей, и то, как крепко они обнялись. Юрка важно зашёл и сел напротив. Чувствовалось, что он знал кого встретит.
– Привет.
Ерохин натужно улыбнулся.
– Знакомьтесь. – Дядя Андрей довольно хохотнул. И в ответ на вопросительный взгляд Сергея, спросил, – Ты Эдика помнишь, напарника моего и дружка?
Дядю Эдика, крупного, коренастого, азартного рыбака, весёлого и говорливого, Сергей помнил хорошо.
– А фамилию его помнишь?
Сергей фамилии не знал, но сообразил по хитрым улыбкам, – … Полежаев?
Сидя во главе стола, Шубин протянул руки в стороны, ухватив обоих майоров за шеи, – Вы мне оба, как сыновья. – Он потряс загривки и отпустил, – Я вас обоих, с мальства…
Он попеременно смотрел каждому в глаза.
– Ты – сын моего погибшего друга. А ты – сын женщины, которую я любил. Поэтому первую – за родителей. – Он разлил по стопкам «Столичную» (другой не признавал).
– Царствие им небесное.
Выпили не чокаясь.
– Вот тебе и ответ. – Он округлил глаза в сторону Сергея. – Он и ты – единственные, за кого я могу поручиться, как за себя. Потому что… – Он тяжело сглотнул и метнул суровые взгляды на одного и другого. – Если кто из вас… – Кулаки его сжались. – То я зря прожил свою жизнь.
Взгляды оперов потупились. Дядя Андрей улыбнулся, и кивнул Ерохину.
– А теперь расскажи всё ещё раз.
И Сергей рассказал. Про Козака. Про врача. И про Эльку. Как на духу.
Узнав про Козака, багровый Полежаев заходил желваками. А к концу рассказа – побледнел.
– Ни хрена себе. – Юрий нервно чесал затылок двумя руками. – Слушай. – Он поразмыслил пару секунд. – А ты не боишься, что твою там зомбируют? Климов же говорил…
– Да прекрати ты нагнетать! – прикрикнул Шубин, – На нём и так лица нет.
Он кивнул на Ерохина, и несколько секунд неподвижно смотрел на него. Когда продолжил, в голосе слышалась твёрдая уверенность.
– Во-первых, не факт, что в этом санатории вообще что-то такое есть. Во-вторых, если человек знает заранее, опасается и напряжён, то расслабить его не так просто. А она, как я понял – натура сильная. – Он подбадривающе улыбнулся. – Кто она у тебя?
– Океанолог.
– Вот. Значит учёный. – Дядя Андрей выделил это слово голосом и глазами. – А у них склад ума особый. Всё подмечают и по полочкам раскладывают. То есть подкорка всё время на чеку. А значит выдержит.
Он ухмыльнулся и хлопнул Сергея по плечу. Довольно крепко для старика. Сергей качнулся и поднял глаза, встретив хитрый прищур.
– Эх. Хотел бы я увидеть бабу, которая смогла тебя так… – Он выжал руками невидимую тряпку.
– Да видели вы её… лет двадцать назад, – вырвалось у Сергея.
На лбу Шубина углубились морщины, глаза заходили.
– Это рыженькая, что ли? С кудрями до плеч? – Он откинулся на спинку. Во взгляде прорезался укор. – Которую ты бросил в положении?
Слова медленно и с трудом протискивались в сознание Сергея. Комната заливалась серым туманом.
– Что?!! – Он очнулся стоя, от грохота упавшего навзничь стула.
Лицо Шубина исполнилось смятением и тревогой.
– А ты не знал? …Правда, что ли?
– Дядя Андрей! Вы за кого меня принимаете?
– Ну ладно, ладно, – замахал ладонями Шубин, с тенью вины и раскаяния на лице, пытаясь усадить взорвавшегося Сергея. Когда Ерохин сел, он пригладил ладонью волосы и шумно выдохнул. – Ну вы, молодёжь, даёте…
Схватив пару грязных тарелок, Полежаев устремился на кухню. Сергей опёрся локтями и обхватил руками голову.
Он её не бросал. Всё случилось само собой. Тогда Сергею казалось, что острая на язык, бойкая и независимая Элька, не воспринимала его в серьёз. Лишь мимолётное увлеченье. Юлька же, её лучшая подруга, была полной противоположностью.
Лишь теперь в сознании опера прошлое высветилось как в лучах прожекторов.
Он понял, почему Юлька, с которой они шли, случайно встретившись в сквере у института, вдруг повернулась, и, неожиданно потянув его за шею, впилась затяжным поцелуем.
С этого дня Элька исчезла. Её телефон отключился навсегда. А Юлька заполнила собой всё.
Если бы я тогда знал! Жизнь могла бы сложиться по-другому.
Подумав, дядя Андрей начал тягостно и неохотно.
– Я узнал об этом совсем недавно. Она же после тебя снохой кулаковской стала. А года три назад, я заходил к Кулакову, на годовщину сына, на поминки, – он скривился. – Наркотики. Передоз. – Шубин нервно отмахнулся. – Там он и ударился в воспоминания. До сих пор во всём винит «эту рыжую». У неё выкидыш был тогда. Да тяжёлый какой-то. Детей она не могла больше…
Тут он осёкся, и прикрыв рот ладонью, растерянно упёрся в глаза Сергея. Сергей тяжело, но уверенно кивнул.
– Так вот, на этом её кулаковская семейка и сожрала. Давно уже. Лет пятнадцать как.
Он замолчал. Вернулся Юрка. Теперь они оба сочувственно смотрели на Ерохина. Только он их не замечал.
Боль распирала виски.
Каждая из женщин, которых он любил, потеряла его ребёнка. И обе – по его вине.
Господи. – мысленно убивался Ерохин, – И как это у меня получается?
Стенания отступили внезапно под натиском более важного и злободневного. Он понял, что теперь не решится поехать и забрать её из санатория. Неискупимая вина напрочь лишила его власти над Элькой. Он должен испить эту чашу сполна.
– Ладно. Хорош нюни распускать. – дядя Андрей разлил водку по стопкам. – А теперь к делу.
– Ты, – он грубо ткнул пальцем в сторону Полежаева, едва не коснувшись лица, – Хвалишься своей агентурой. – Прозвучало, как вопрос. Юрий напряжённо обдумывал куда клонит Шубин. – И где результат? Похвались. – Юрка набычился. Шубин ухмыльнулся.
– А всё потому, что у тебя в активе лишь шпана и криминал. Какой от них толк в этом деле?
Юрка не ответил.
– Поэтому, ты будешь оформлять всё, что придёт от его бабы, как сведения своей агентуры. – Он потянулся к бутылке и буркнул, – Если придёт, конечно.
Юрий вскинулся в попытке оспорить, – А если там туфта или деза…
– Не ной! Это и от твоих может быть. Вы ребята взрослые. Разберётесь.
Он разлил и громко опустил бутылку на стол. Поднял ребро ладони в сторону Полежаева.
– Чем рискуешь ты? – потряс ладонью и перекинул её на Ерохина. – И чем рискует он? Вернее, кем… Ты взвесь.
Юрка засопел, но выдавил, – Согласен. – И потянул руку к стопке.
27. Выгребать придётся самим
Время текло нестерпимо медленно и казалось вот-вот остановится совсем, словно Сергей подлетал к горизонту чёрной дыры.
Звонок раздался в половине девятого.
– Эля!
– Да, дорогой. У меня всё нормально. Санаторий, как санаторий…
Сергей выкрикнул, не дослушав, – Срочно возвращайся! Всё очень серьёзно. Климов умер.
Гробовое молчание сменилось твёрдым стальным голосом, каждым словом, вбивающим гвоздь в макушку Сергея, – Тем более не вернусь. Мы должны использовать каждую возможность. Целую, жди звонка.
Но он должен был хотя бы попробовать. Перезвонил сам – абонент недоступен.
Дрожащий палец вдавливал буквы: «Выход на связь – ежедневно. Если до девяти нет звонка, я еду за тобой.»
Овечникова не приходила в себя. Состояние стабильное, угрозы для жизни нет. Но жизнь её протекала в ином измерении.
Майор Лотарёв вышел на последователей Атона в социальных сетях. Вычислил активистов, которые, кстати, и не собирались скрываться. Его патрульные группы задерживали солнцепоклонников на рассвете – по берегам Невы, площадкам парков, и даже на крышах домов. Было опрошено девяносто три человека. Семнадцать из них прошли специальное тестирование по диссертационным методикам Лотарёва, разработанным на основе тестов Сонди, шестнадцатифакторных опросников Кеттэлла и множестве других заумных методов, коими пестрил многостраничный отчёт. Осилить его смогли только Мурцева и Байкалов.
Выводы отчёта звучали как вердикт: признаков религиозной тоталитарной секты, да и секты вообще – не обнаружено. Отсутствуют: централизованная структура, лидеры-адепты, незаконное вовлечение новых членов, принуждение, материальное вымогательство и многое другое, включая и явные признаки религии.
Круг замыкался, выводя следствие на исходную точку.
* * *Взволнованный голос Хабибуллина лился из объёмных динамиков салона. Сергей выслушал молча и спокойно.
– Я на кольцевой. Скоро буду.
Два трупа поступили в морги Калининского и Невского районов с интервалом в шесть часов.
Результаты оперативных мероприятий по горячим следам не дали новых зацепок.
Покойные не были солнцепоклонниками. Их смерти выглядели естественными. Но такие версии больше не рассматривались. Поэтому им присвоили номера тринадцать и четырнадцать.
Что у нас в активе?
Ерохин открыл блокнот. Чистый, как разум младенца. И стал по памяти выписывать чёрный список. Он помнил всех.
Записал четырнадцать фамилий. Подумал. Двоим поставил крестики – возможные солнцепоклонники. Пятнадцатым вписал Климова.
Провёл под ним черту. Ниже дописал лодочника и Овечникову (она скончалась накануне, не приходя в сознание).
Этих устранили явно.
Поразмыслив какое-то время, он разделил лист вертикальной линией, и в правой колонке первым вписал Козака, который был дверью на ту сторону. Дверь вела в пустоту и темноту. Ерохин сам прошарил все уголки. Ничего. Убитые горем родители – инженер и учительница, не вспомнили чего-либо необычного. Кроме одного – загадкой остался брошенный горный институт и внезапное желание служить в органах.
Как объяснил отец, они воспитывали в сыне самостоятельность и необходимость отвечать за свои поступки. Поэтому отнеслись спокойно.
Бывшая девушка лейтенанта, также не пополнила дело новыми сведениями. Ни сама, ни проверка её окружения.
Бросивший пост караульный, которого Палыч грозился турнуть со службы, временно сменил форму на больничную одежду из-за кишечной палочки.
Слишком много совпадений. Как в американском фильме.
А ещё, за всем этим смутно проглядывался зловещий облик какой-то секты, или маскирующейся под неё конторы, что подбрасывает клоунов, попадающих в сети Лотарёва. Ерохин явственно ощутил, что им не хватает сил. Тем более, с учётом возможного крота.
Пора привлекать спецслужбы.
Он решительно зашёл в кабинет полковника.
Выслушав, Можайский отвернулся и тяжело вздохнул. – Думаешь ты один такой умный? – он глянул на Сергея с усталостью и тоской, – В этом я пытался убедить Мостового ещё когда ты Климова допросил.
– И что? – Ерохин округлил глаза пятирублёвыми монетами.
– И нечего, – раздражённо сгримасничал Можайский, – Сначала послал. Затем смилостивился и отправил запрос нашим кураторам в ФСБ.
– И что? – выкрикнул Сергей.
– Не кричи, – рявкнул полковник, – Ответ пришёл быстро. Короче, размазали нас по полной. Сообщили, что признаков опасности для государства, а также терроризма и шпионажа не обнаружено. Напомнили, что секты относятся к компетенции МВД. И ещё много чего напомнили, включая отсутствие результатов поиска самописца.
Он выразительно дёрнул лицом в сторону Сергея, мол, так-то. Затем помолчал и добавил:
– А на другой день Мостового вызвали в большой кабинет на мягкий ковёр и передали много чего ещё. Включая попытку переложить ответственность за промахи в расследовании на структуры госбезопасности. – откинувшись на спинку, он подвёл черту, – Так что, помощи от спецслужб не будет. Выгребать придётся самим.
28. Ингрия
Высокая чугунная ограда, под девятнадцатый век, охватывала несколько гектаров бывшей дворянской усадьбы. Здания санаторного комплекса Ингрия были построены в том же стиле. За корпусами, после клумб, теннисных кортов и гольф-площадки, вздымался лесной массив векового дворянского парка, где скрывались замшелая ротонда и флигель, дожившие с имперских времён.
Сюда не забредали постояльцы. И только здесь, в мерном шорохе вековых лип, Эльку отпускала напряжённость. Она вспоминала что-нибудь приятное. Лес расслаблял и поддерживал её.
Сегодня случилось иначе. В запахе хвои и щебете синиц её внезапно окатил страх. В памяти всплыл закуток второго этажа главного корпуса с кабинетом заместителя главврача.
Когда она, поднимаясь на второй этаж, переступала незримую границу, ей сразу становилось не по себе. Тревога была необъяснима и беспочвенна, но омерзительно постоянна.
Элька поморщилась, вспомнив молодящегося хрыча в ядовитых очках тонкой оправы. Он походил на четырёхглазое улыбчивое насекомое, сканировавшее её насквозь. Хотя ничего подозрительного не виделось ни в разговоре, ни в лечении. Ничего подозрительного не выявлялось и в других кабинетах, и в беседах с постояльцами. Но Элька чуяла – что-то здесь не так. И к этому «не так», ей было не подступиться. Неделя прошла впустую.
Под куполом ротонды она присела на край массивной скамьи. Достала малтфон, и едва не нажала кнопку, когда услышала слабый хруст дорожного щебня. Приложив аппарат к уху, она замерла.
Неспешной разбитной походкой, старательно поддерживая осанку, мимо колонн ротонды проплыл голливудский супермен (как окрестила его Элька).
Несколько урывистых неуверенных взглядов были брошены в её сторону незаметно и невзначай. Элька усмехнулась глазами. Два кратких пересёкшихся взгляда сообщили ей больше, чем получасовая беседа за чашкой кофе. В них читалось и пожирающее обожание, и робкая неуверенность, и непреодолимое желание произвести впечатление силы, благородства и надёжности. Как Элька определила последнее, было загадкой для неё самой.
– Да ладно! – громко ответила она в молчавшую трубку, – Светка? Эта тихоня? Ну молодец. Уважаю. Я была уверена, что она никогда на это не решится. …А он что? …Да? …Ну надо же! …А слушай, у него ведь сын ещё, ну от той, первой. …Не поняла. …Сериал какой-то! …Что это у тебя? …Твой пришёл? Ну иди, иди, открывай. Вечерком ещё созвонимся.
Он удалялся по дорожке, слегка замедляясь, но все ещё был в зоне слышимости. На последней фразе остановился, и стал судорожно шарить в карманах. Элька с интересом наблюдала.
Ага, потерял, понятно. Сейчас вернётся и спросит.
Он покрутился, шагнул влево, вправо, и медленно пошёл назад, глядя под ноги. Поравнявшись с лавочкой, взглянул на Эльку.
– Добрый день. – послышался баритон с вельветовыми нотками.
– Здравствуйте. Потеряли что-нибудь?
– Да. Ключ. Похоже вывалился, когда я перекладывал телефон. – он приблизился к ступенькам ротонды, – Морока со старыми ключами. Везде электроника, а флигель, как исторический объект, запирается по старинке.
– У вас есть ключ от флигеля?
– Да, – он мягко улыбнулся и умильные ямочки прорезались на крупном волевом лице. В коротком взгляде, задержавшемся дольше, чем требовал момент, читалась не просто симпатия, а укрощённое обожание. – Вернее сказать – был. – Он продолжил напряжённый поиск.
Она не могла вспомнить, видела ли его раньше, но жизненный опыт подсказывал, что взгляд мужчины не мог наполниться столь глубоким содержанием при первой мимолётной встрече. Эти глаза видят её явно не в первые. И его поход сюда был не случаен.
– Вот же он!
Элька потянулась и увидела старый ключ на краю тропы, среди колотой гранитной крошки. Когда подбросил? Я даже не услышала.
– Ух… Думал потерял, – Он навис над скамейкой, протягивая Эльке раритет, побитый ржавыми точками. – Таких всего два. Мне он положен по должности. Я старший офицер службы безопасности… Выполняю функции начальника охраны этого комплекса.
Безопасности чего? – подумала Элька. Это слово будто оборвалось, не завершив фразу. Он отклонился левее, указав на край лавочки, – Вы позволите?
Элька не ответила, лишь хитро прищурилась. Он неуверенно присел. Она сдвинулась в противоположную сторону и развернулась к нему вполоборота, закинув ногу на ногу.
– Офицер? А я не знала, что санаторий охраняет полиция.
– Нет, что Вы. У нас свои структуры. Офицер у нас не звание, а должность.
– О-о!? Как интересно. И от кого вы нас охраняете?
– Мы обеспечиваем безопасность санатория. Здесь бывают достаточно высокие персоны, в том числе и международного уровня.
– Какая ответственная служба у начальника охраны.
– Более чем. Приходится жить здесь постоянно.
– Постоянно? А как же ваша семья? Они тоже живут здесь?
– Я не женат.
– Простите.
– А вы замужем?
– Интересный вопрос, если учесть, что я не знаю даже вашего имени.
– Артур, – он протянул руку и едва заметно покраснел.
– Элина, – она положила руку в его большую ладонь после некоторой паузы. Он видимо раздумывал, что будет уместнее: пожать, поцеловать или просто отпустить. Немного помешкав, решил пожать.
– И всё же? – Он покраснел более прежнего.
– In progress.
– В процессе? Это как? – В его взгляде читалось недоумение.
– Вернее сказать, в поиске.
Он широко, и как-то неуместно улыбнулся. Улыбка держалась неестественно долго.
И Элька поняла, что после стольких дней бесплодных усилий, в её туннеле забрезжил огонёк.
29. Двуглавый орёл
К концу третьего часа народ заметно утомился. Солнечный луч наполз на глянцевую папку, и в отброшенном свете блеснул золотом двуглавый орёл на красном геральдическом щите. Его размытый блик лёг на лысый генеральский череп.
Совещание в кабинете Мостового проводилось второй раз, но в таком составе – впервые. Кроме Можайского, группы Ерохина и майора Лотарёва, присутствовала старший лейтенант Зорина из российского отделения Интерпола.
Она, проведя перекрёстный опрос сотрудников, не оставила камня на камне от доводов для запроса по линии Интерпола о задержании и экстрадиции руководства санатория Чайка.
Присутствовали ещё двое, стильностью галстуков и элегантностью костюмов походившие на депутатов: майор Закураев и капитан Вершинин, чьи должности и ведомственная принадлежность не озвучивались.
А ведь как хорошо началось совещание. Генерал поздравил группу с расследованием сложного убийства (из застарелых висяков), что проводилось в фоновом режиме. Для приглашённых данная церемония не имела значения, но Мостовой сознательно делал на этом упор, подчёркивая, что группа справилась с этим в недельный срок. Майор Закураев при этом отстранённо рассматривал раритетный генеральский глобус.
Затем, после общего доклада Ерохина был заслушан майор Лотарев. Его подразделение занималось прослушкой солнцепоклонников и их электронной почтой. Выявлены и опрошены новые лица, но оснований для корректировки выводов отчёта не найдено. Было доложено о взаимодействии с аналогичными подразделениями в других городах России, а также коллегами из других стран. Выяснилось, что почитатели Атона в последнее десятилетие появились во многих странах. При полном отсутствии конфликтов с законом.
– Но в Петербурге солнцепоклонников выявлено значительно больше, чем в любом другом городе, включая Москву. Причины этого нам пока неизвестны. – Майор замолк, напряжённо задумавшись, видимо собираясь с мыслями. Генерал повернул голову.
– У вас всё?
Бросив взгляд на генерала, Лотарёв неуверенно добавил, – Я бы мог озвучить дополнительную информацию для размышления.
Поймав едва заметный кивок, он продолжил.
– Буквально вчера выявлен англоязычный ресурс, где изложена идеология последователей Атона. Впервые сообщество названо церковью. Церковью первопричины. Подробности – в моём новом отчёте. Кратко скажу, что авторами произведены исторические исследования. Детально рассматривается личность пророка Моисея и его связь с фараоном Эхнатоном. Версия о том, что Моисей воспитывался при дворе фараона и мог быть его учеником, мусолится уже более ста лет. Большое внимание уделено исторической работе Зигмунда Фрейда, развивавшего идею о происхождении иудаизма от религии Эхнатона. Также развивается утверждение, что христианская троица, рождённая в результате богословских баталий, является отражением троицы Атона, введённой за тринадцать столетий до нашей эры.
– Не понимаю! – раздражённо вклинился Мостовой, – Насколько мне известно, Атон – это солнце. А эти ему поклоняются. При чём здесь троица? – на генеральском лице читалось сожаление, что он позволил майору нести эту галиматью в присутствии посторонних.
– Дело в том, что у Египтян практиковалось множество воплощений одного явления. Солнце, именуемое также Атоном, было видимым проявлением бога Атона – единого и объявленного единственным. Его сущность включала в себя трёх богов, связанных с культом солнца: Верховный бог-создатель Ра, бог-сокол Хорахти, и божество Шу, воплощающее пространство. Таким образом, в Атоне они видят прообраз христианской троицы. А солнечный диск – Атон, является зримым проявлением первичной троицы.
Генерал сверлил майора глазами.
– Зачем нам всё это? Что это даёт? – спросил он резко и с явной неприязнью в голосе.
Лотарёв вздохнул. – Видимо, ничего. Извиняюсь, что отнял время. Просто это пока единственное обоснование идеологии солнцепоклонников.
– Простите, – вежливо, на грани издёвки, вступил Вершинин, – Насколько мне известно, мифология, даже очень выверенная, не привлекает сектантов. Секты зарождаются вокруг харизматичного лидера, предрекающего масштабное событие – катастрофу, конец света, приход мессии. Я прав?
– Абсолютно, – Лотарёв подтвердил гусарским кивком.
– И-и? – протянул Вершинин.
– Не обнаружено, – Лотарёв мотнул хвостом, так раздражающим генерала, и продолжил, – Поэтому я склонен считать, что мы можем иметь дело с нерелигиозной организацией. – Он вновь кивнул, как отыгравший скрипач. – Мне нечего больше добавить.