Книга Прах херувимов - читать онлайн бесплатно, автор Евгения Райнеш. Cтраница 2
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Прах херувимов
Прах херувимов
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Прах херувимов

Как-то в их тесный дуэт втиснулся Гера. Тогда ещё розовощёкий, круглый и неповоротливый. Трудно было даже представить, что когда-нибудь из этого пухлого увальня вырастет крепкий дылда с глубоким мужским баритоном и блестящими накаченными плечами. И их дружба продолжалась уже много-много лет. С тех пор как они играли в «найди покойника» с дохлой вороной в глубине сада, заботливо ухоженного Лариковой мамой.

Яська, Ларик и Гера. Они втроём каждый вечер устраивались на веранде. Летняя такая компания. Вели беседы, потягивая виноградное вино, которое больше напоминало забродивший сок по сладости и отсутствию характерного алкогольного привкуса.

Вино Ларик делал по собственной технологии, а изабелла обвивала навес над их головами, вызревала, наливаясь соком и их разговорами. В сентябре ягоды винограда можно будет срывать и бросать в рот, не сходя с места. Но до сентября ещё далеко, и Яська не знала, как этот приморский городок выглядит осенью. Когда заканчивались каникулы, она возвращалась домой. Так что срывать виноградные спелые кисти Ларику с Герой придётся без неё.

Но это будет ещё не скоро. Пока стоял один из тех прекрасных вечеров, когда лето уже созрело, но ещё не начало выцветать, перевалившись за середину. Чудесная предзакатная томность разливалась по округе. Мальчишки устроились на плетёных креслах, а Яська – на нагретых солнцем перилах, окружающих веранду.

К их компании сегодня примкнул Тумба – мохнатый, нечёсаный, но очень добродушный пёс неопределённой ласковой породы. Он давным-давно жил на этой улице и сам себя назначил общим любимцем. Ничейным, в смысле независимым.

Хотя на зиму его приглашали то в один, то в другой дом на постоянное место жительства, Тумба понимал, что доля любви, ласки и еды многократно возрастает, если тебя членом своей семьи считает целая улица. И, несмотря на известную истину, что у семи нянек дитя без глазу, псу ни разу не приходилось переживать тяжёлые времена. Может, он от рождения был счастливчиком, а может.… Впрочем, скорее всего именно это первое и самое верное обстоятельство определяло характер его вольной, а вместе с тем сытой жизни. Потому что иного объяснения просто не существует.

Тумба придавал традиционному собранию определенный уютный настрой. Он валялся под тенью изабеллы, щурил заросшие густой чёлкой глаза и лишь иногда предупреждающе ворчал, когда кто-нибудь нарушал чрезмерными эмоциями это спокойное и справедливое течение времени. Яське же впереди грезилось ещё много-много таких посиделок. Но…

Что-то нависло над небольшим приморским городком этим летом. Девушка почувствовала неловкость ещё на перроне полустанка, где Ларик по той же давней традиции встречал её с поезда. Друг был особенно взлохмачен, встревожен и молчалив. Яська его знала достаточно хорошо, чтобы сквозь внешнюю невозмутимость тут же определить: у Ларика очень даже неспокойно на душе. И эта неосознанная тревога тут же передалась ей, омрачая прекрасные летние дни, которые просто обязаны быть безмятежными.

И предчувствия не обманули. Только-только Яська покрылась первым загаром, как попала в историю, мягко говоря, неприятную.

– Я сегодня вообще ничего не могу ни пить, ни есть, – пожаловалась она. – Пить хочу целый день, но как подумаю о том, что видела, горло сжимается.

И в самом деле даже немного захрипела под конец фразы.

– Немудрено, – сказал Герман.

Он задумчиво вытащил пончик из корзинки. Корзинку Герман целый день таскал с собой по пляжу, предлагая выпечку «бздыхам»-отдыхающим. Пара-тройка оставшихся после трудового дня пончиков ещё болталась где-то на дне. Яська сглотнула слюну: пончики, хоть и испечённые с утра, даже к концу жаркого дня не потеряли товарный вид. Василий Степанович, дальний родственник Германа, приспособивший парня к своему бизнесу, был знатный кулинар.

Яська уже протянула руку за пончиком, как горло опять сжала судорога.

– Теперь я измучаюсь, как Тантал, от голода и жажды, – печально произнесла она. – Окружённая пончиками и лимонадом.

Кивнула на запотевший кувшин, который Ларик только что достал из холодильника.

– Скоро пройдёт, – ободряюще кивнул Гера, и сладкая нежная пудра полетела в сторону Яськи.

Она недовольно и демонстративно отряхнулась, но непробиваемый продавец пончиков этого не заметил:

– Этот дядька, который теперь покойник, он же не из наших?

Надкусанный пончик устремился по направлению к Тумбиному блестящему носу, который уже несколько минут красноречиво дёргался. Пёс не просил, но явно намекал. Схватил плюшку прямо в полёте.

Гера никогда не мог отказать Тумбе.

– Насколько я понял, – сказал он, отряхивая жирные пальцы, – его в санаторий пригласил кто-то из начальства поработать на лето.

– Ольга в декрет ушла, – кивнул Ларик. – Прежний диетолог. Она в нашей школе старше меня на три класса училась.

– И что?

– Клиентов мне раньше подгоняла.

– Диетолог?! – Яська не могла понять эту южную «поруку» аборигенов.

– Ну да. Девчонки у неё на приёме разоткровенничаются, подружками станут, о красоте разговоры зайдут. Она им: «Тату, конечно, это на любителя, но, если очень уж невмочь, есть надёжный специалист». И мои координаты давала. Только её «девочки» не входили, честно говоря, в число моих любимых клиентов.

– Почему? – удивился Гера.

– Девушки на диете капризны и непредсказуемы.

– Вот это да! – Яська пришла в полный восторг, – если уж не девушки на диете, то кто тогда твои любимые клиенты? Очень любопытно…

– Конечно же, десантура!

– Парашютики и летучие мышки? – засмеялся Гера.

Тумба, дожевавший пончик, приподнял лохматую голову и пару раз буркнул что-то простуженным басом.

– Ага, – Ларик зажмурил свои белёсые глаза и не то чтобы расхохотался, но стал утробно ухать. – Те, что через несколько лет превращаются в расползшихся медуз. Они автоматически попадают в ковровые.

– В какие? – не поняла Яська.

– CoverUP. С английского «прятать», – пояснил Ларик. – Перекрытие старого рисунка новым. Некоторые мастера настаивают на том, что нужно перекрывать полностью новым рисунком, и дерут цену в два раза выше. Я же просто стараюсь облагородить это расползшееся пятно. Странно и необъяснимо, но такие переделки доставляют мне особое удовольствие.

– Вот что ненавижу больше всего на свете, – возразила Яська, – так это переделывать. Легче начать сначала.

– Наверное, – задумался Ларик, – это своеобразное ощущение доминирования. Кредо альфа-самца: позиция, когда ты сверху. Над ситуацией.

По Яське стало очень заметно, что она всё ещё не уловила ход его мысли. Ларик вздохнул и расширил пояснение:

– Кто-то оказался плох, ты приходишь на место лузера и показываешь класс. В сравнении с жопоруким неудачником, выглядишь гением. На самом деле подняться на унижении кого-то гораздо легче, чем создавая что-то новое.

– Почему?

– Про новое сложно сразу сказать, плохо это или хорошо. Нет аналогов. А людям всегда нужны аналоги. Чтобы кто-то провозгласил: «О, гораздо лучше, чем было!». И все вокруг подтвердили. Это даёт гарантию, что не будешь выглядеть дураком. И снимает ответственность.

И тут на лице Ларика появилось выражение, которое друзья прекрасно знали и несколько опасались. Как только прозрачный его взгляд наливался тёмно-серым блеском, это означало, что сейчас мастер тату сядет на своего любимого конька, и вечер сразу станет длинным.

– Кстати, – и в самом деле произнёс Ларик, сверкнув вдруг ожившими глазами. – Честер Ли, дизайнер из Сингапура, просто закрашивает весь участок тела с ненужной татуировкой черными чернилами. Это называется «blackout», что буквально означает «затемнение».

– И что? – тоскливо спросила Яська.

– Ничего. Кусок кожи клиента после процедуры выглядит просто закрашенным черной краской.

– А смысл? – Яська не могла представить, что кому-то понравится ходить с черным пятном на руке. Или на ноге. Или с плечами-«чёрными квадратами» Малевича.

Ларик пожал плечами.

– Многим нравится.

– Блэкаут, – повторила Яська.

Скрывать совсем или прятать. Блэкаут или коверап… В чём принципиальная разница?

Мастер вдруг резко повернулся в её сторону.

– А давай мы тебе наколем что-нибудь символическое?

– Ты же мне колол уже, – девушка вытянула худую длинную ногу. На щиколотке, чуть выше стоптанной бежевой балетки сорок второго размера, била крыльями крошечная цветная бабочка.

– Тю, – свистнул Гера, – это ж разве татуировка? Её у тебя совсем не видно.

– Идите вы, – Яська поджала к себе ногу. – Я, может, в манекенщицы пойду. И куда тогда ваши тату дену?

– Есть предложения? – недоверчиво спросил Гера.

Она молча, но гордо кивнула.

– Ты из-за этого из института ушла? – Ларик посмотрел на неё внимательно.

– С этим сложно, – Яська бросила вуз два года назад, но всем говорила, что взяла академический отпуск.

– У тебя на подиуме не получится, – авторитетно заявил Гера.

– Это почему же?

– Ты неуклюжая. И вся… Квадратная такая. Модели, они же неземные, у них в глазах – тайна, а в движениях – томность.

– Вовсе нет, – возмутилась Яська. – Разные они.

– Ну смотри…

Гера соскочил с плетёного шезлонга и прошёл по веранде, виляя бёдрами. Получилось смешно и совсем непохоже на подиумный проход. Они опять все вместе расхохотались. Яська от смеха чуть не упала с перил, Ларик вытирал слезы, навернувшиеся на глаза.

В общей весёлой суматохе они не заметили, как у калитки, утопающей в тени деревьев, возник новый персонаж. Даже Тумба, поглощённый представлением, не обратил на появление гостьи никакого внимания. Когда невысокая пухлая девушка с ярко накрашенным ртом поднялась на веранду, друзья с недоумением воззрились на неё, словно увидели привидение. Больше всех была поражена Яська.

– Алина?! – девушка могла представить в доме Ларика кого угодно, но только не судмедэксперта. – Как вы тут?

– Я к вам на веселье пришла, – нисколько не смутившись от всеобщего замешательства, подмигнула сразу всем Алина. В её голосе явно слышались нотки мамы из мультика «Простоквашино». – На заразительный детский смех. Прямо из морга.

– Чем обязаны? – от растерянности галантно спросил Ларик.

Обратился к Яське:

– Это твоя подруга?

– Эксперт, – торопливо пояснила она, увидев, как вытягиваются лица друзей. – Та, из санатория.

– Это я, – всё так же жизнерадостно подтвердила Алина.

Ларик сменил озадаченное выражение лица на задумчивое.

– Да, для пришелицы из морга вы слишком жизнерадостны. И полны сил.

Добавил он, оглядев приятные округлости эксперта. Алина не обиделась, а даже как-то, наоборот, обрадовалась ещё больше.

Но внезапно девушка-эксперт словно схлопнула одним взмахом ресниц доброжелательность и открытость. Яська поразилась неожиданной быстроте, с которой Алина меняла не только выражение лица, но и внутреннее состояние.

– Кто из вас Илларион? – уже строго спросила она, в упор глядя на двух юношей.

Ларик поднял две руки сразу с видом человека, сдающегося в плен. И тяжело вздохнул. Он не любил вот так, без предупреждения, взаимодействовать с незнакомыми людьми. Казаться кем-то, кем мастер не являлся на самом деле. Говорить слова, которые он говорить не собирался, но от него их ждали. Совершать поступки, которые ему совсем не хотелось совершать. Любого незнакомца Ларик воспринимал посягателем на его личное, отвоёванное возрастом и положением пространство.

Для мастера было пыткой даже отвечать на улице случайным прохожим, которые обращались к нему. Спрашивали, как пройти, зажигалку, сигарету, десять рублей, которых не хватает на хлеб. Хотя как раз всем встречным-поперечным почему-то казалось, что Ларик курящий, основательный, знающий и добрый. Хотя ни один из этих пунктов не являлся правдой.

– Я к вам как к эксперту, коллега, – Алина обратилась к нему. – По рекомендации.

– Чем могу? – буркнул Илларион. – Татуировочку хотите?

– Может, позже? Когда-нибудь, – пообещала Алина, но всем сразу стало понятно, что никогда она не придёт набивать тату. – Пока просто вопрос. В процессе вашей работы случался когда-нибудь шок у пациента? Например, необычная реакция на краску?

Ларик задумался:

– Шок? Нет, я никогда с таким не сталкивался. По крайней мере мне ничего об этом не известно. Хотя основная масса моих клиентов – люди, которые тут на отдыхе. Они в конце сезона разъезжаются по домам, я их больше никогда не встречаю. Некоторые, правда, приходят через год-два подновить рисунок. А если говорить в теории… Аллергия, да, бывает. Чаще всего на красные и жёлтые цвета, но это тоже очень-очень редко. Один раз я видел у чувака сильную аллергию от синего «старбрайта». Одно плечо раздуло до габаритов Шварцнеггера, второе осталось прежним, и это был просто мрак. Но он не у меня кололся.

– А у кого? – быстро спросила Алина, бросив взгляд на мобильник, где традиционно горела лампочка «рек», обозначая, что разговор записывается. Когда она успела включить диктофон, никто, конечно, не заметил.

– Самопально где-то, я не знаю.

Ларик поймал вопросительный взгляд честной Яськи и сказал:

– Правда, не знаю. Он просто зашёл ко мне спросить, что с этим делать. Я же не врач, отправил его в больницу и никогда больше не видел. Такая проблема возникает не из-за самих цветных чернил, а при их смешивании. Кто-то самостоятельно миксует сухой пигмент и растворитель, я предпочитаю брать густую краску и разводить её. Но все профессиональные краски гипоалергенны. А неадекватная реакция – это особенности организма. В конце концов некоторые женщины реагируют шоком даже на покраску волос.

– Да, – задумчиво сказала Алина и почему-то посмотрела на синюю шевелюру Яськи. – Есть такие… Ну, ладно. Извините за позднее вторжение.

– А вы ещё на работе? В такое время? – вдруг засуетился Гера. Как-то всем сразу стало понятно: он не хочет, чтобы Алина вот так внезапно уходила.

Девушка с удивлением посмотрела на него.

– А у вас разве есть граница, за которой заканчивается работа и начинается другое время?

Продавец пончиков сконфузился и второпях произнёс:

– А давайте я вас провожу? Поздно уже.

Он суетливо подскочил к Алине в полной готовности сопровождать её хоть на Марс. Яська хмыкнула и опустила голову, чтобы уходящие не заметили сарказма. Взгляд её упал на кресло, которое, вскакивая, задел Гера. Из-под кресла показалась небольшая сумочка-косметичка в бело-красную клетку. Даже издалека от «конверта» чувствовалась аура дорогой вещи. Яська подошла ближе. Взяла находку, и незакрытая сумочка явила потёртую на внутренних швах подкладку.

Алина, сопровождаемая внезапным поклонником, уже открыла калитку, собираясь раствориться в быстро наступающих южных сумерках. Яська рванула за ней, прижимая к себе находку и перепрыгивая через ступени веранды.

– Алина, вы забыли сумочку!

Эксперт удивлённо посмотрела на искусственно потрёпанный джинсовый конверт, висевший у неё на плече:

– Это не моя.

– Так, наверное, дамочка одна, блондинистая такая, забыла, – произнёс Ларик.

– Какая дамочка? – обернулась Алина.

Сразу стала похожа на немного раздобревшую гончую, которая сделала стойку, увидев потенциальную добычу.

– Странная такая, – пожал плечами Ларик. – Впрочем, у меня клиентов без тараканов в голове почему-то не бывает. Вы же понимаете, что порядочные домохозяйки и солидные отцы семейств толпами ко мне не заглядывают? Она вытащила из этой сумочки рисунок татуировки, а потом, наверное, забыла положить её в большую сумку. Ну как у вас, женщин, принято: маленькая сумочка в средней сумочке, а та, в свою очередь, ещё в одной сумочке, а та…

– В следующий раз, можно? – прищурилась Алина, словно не спрашивая, а утверждая. – Вы бытоописуете мне жизнь женских сумочек в следующий раз.

Ларик согласно кивнул. Он и Яська, все ещё прижимающая к себе находку, проводили эксперта настороженными взглядами.

– Почему не сказал, что это ты делал диетологу татуировку? – Яська внимательно посмотрела на Ларика, когда Алина скрылась из поля зрения. – Твоя работа, верно?

– А что это теперь изменит? – печально ответил друг вопросом на вопрос.

– Она всё равно узнает, – покачала головой Яська. – И подумает: тебе есть что скрывать.

– Но мне же нечего скрывать, – пожал плечами Ларик. – Пусть думает, что хочет. Лишь бы больше не приходила со своими вопросами.

Глава третья. Мастер слышит знакомую песню

«Эни, бэни, рики, таки» неслось вслед Ларику, бежавшему через густую, очень высокую траву. Это был лес, и всё в нём ощущалось невероятно огромным, как не бывает в привычном мире, выглядело так, будто мастер попал в страну великанов. Трава била его не только по ногам, а и по лицу, дотягиваясь до глаз. Хлёстко и больно, оставляя жгущие полосы на руках и щеках. Но сильнее боли был ужас перед тем, что преследовало Ларика.

– Эни, бени, рики, таки

Скоро Ползень тебя схватит

Печальное посвистывание сочилось жуткой нежностью, непостижимой человеческому разумению. И эти обещания запредельной ласки нисколько не обманывали. Едва ветер доносил обрывки шипения, ноги сразу становились ватными. Голос парализовал, словно пытался набросить издалека мягкое, но беспощадное лассо, обвивал тугим коконом, стреножил. Сквозь сопротивление собственного тела, которое замирало от ужаса, отказывалось слушаться, Ларик опять рвался неизвестно куда, только бы подальше от этого жуткого голоса.

– Буль, буль, буль, кораки, шмаки,

Засвистят с вершины раки

Дерзкий свист залихватски и весело ударил в затылок, чуть не сбил с ног. Словно кто-то попал в голову тяжёлой веткой. Ларик покачнулся, но устоял. И бросился дальше. Этот бег растянулся, кажется, на целую вечность.

Рывок. Сопротивление. Ещё рывок. Ноги не слушаются. Опять рывок. Пробуксовка.

Трава, сквозь заросли которой стремился уйти от погони Ларик, на глазах чернела. Умирало всё живое от смердящего дыхания этого нечто. Оно ползло, шипя и грохоча. Ломало огромные деревья, выворачивала непокорных с корнями, сметало всё на своём пути.

– Ноки, роки, риглез, руди

Не услышат криков люди

Мастер и не думал кричать, осознавая безнадёжность любых призывов о помощи. Этот мир пуст и безлюден, как в самом начале времён. Один маленький человек и огромное нечто, зачем-то преследующее его.

Нога зацепилась за стремительно умирающую траву. Ларик попытался удержаться, хватаясь за воздух, но колени предательски ослабли, и он рухнул на землю, прямо в горячую золу, которой покрывалось всё, что до этого цвело и благоухало. Взметнувшийся пепел упал на него, сразу запершило в горле, слезами разъело глаза. Чёрными грязными руками Ларик схватился за лицо, пытаясь вернуть нормальное зрение, надавил пальцами на тут же закрывшиеся веки.

– Это будет наш экстаз

Эус, бэус, дэус – батц!

Сквозь пелену пепла медленно проявлялся мир. Перед Лариком, который одной рукой тёр глаза, а другой погрузился в золу, смутно обрисовалась небольшая скрюченная фигура. То, что непонятно каким образом возникло перед упавшим Лариком, преграждало ему единственную дорогу к маловероятному, но спасению. И оно тоже было чудовищным, хотя и зримым. Существо, скорченное под тяжёлым и выгнутым панцирем черепахи и торчащими в разные стороны лапами лягушки. На месте носа выступал острый загнутый клюв.

ОНО пронзительно вытаращило на Ларика круглые, обиженные глаза и проквакало:

– Ты не должен был убегать от родителей! Плохой, плохой, ужасный мальчишка! Ты должен быть наказан. Я с удовольствием накажу тебя, Мошка!

Ларик, все ещё боясь оглянуться, прислушался. Шипящая песня доносилась издалека, но не прекращалась. Выхода у него нет. Придётся бороться с этим омерзительным существом. Из-под панциря разметались редкие мокрые пряди, с них стекала вода, мешаясь с пеплом и золой. Чудовище прочитало в глазах у человека решимость и утробно захмыкало, причмокивая после каждого слова:

– Давай, давай! Только дотронься до меня, и я вырву твои внутренности, гадкий мальчишка! Ах, как сейчас выпью всю твою кровь. И, поверь мне, лучше я, чем Ползень. Ты же не хочешь стать его обедом? Тогда иди ко мне!

Птице-черепаха плотоядно облизнуло свой клюв длинным малиновым языком. Уже совсем невидимое из-за пыли небо прорезала жуткая раскоряченная во все стороны молния, и на секунду в её вспышке показалось, что с кончика клюва свисает густая капля крови.

Всё ниже и ниже чудовище наклонялось над ним. Ларик, содрогнувшись от омерзения, выбросил вперёд руку, сжатую в кулак…

Чёрный квадрат густоты накрыл всё.

– Ковер ап, – загрохотал он, – ковер ап, значит, прятать.


***

Ларик открыл глаза. Понял, что лежит, скрючившись на своей постели, прижимая руку к сердцу. И давит, сам давит с невероятной для спящего человека силой на грудь. Словно хочет проломить её, как птицу из клетки выпустить боль.

«Опять началось», – панически пронеслось в голове. «Теперь уже точно – началось. Нет сомнений».

Этот кошмар уже не раз приходил к нему по ночам. Очень давно. В детстве. Тогда рядом была мама. Она будила Ларика, кричащего, потного, мокрого – в слезах, соплях и моче. Гладила, что-то припевала, убаюкивала. Ларик всегда знал, что мама рядом. И никогда, ни при каких обстоятельствах не отдаст его тому страшному, оскаленному, шипучему, что приходило во сне. Никогда.

Мама прогоняла кошмар, он отступал, становился все бледнее и размытее, а вскоре и совсем перестал случаться.

И вот этим летом вернулся. Сначала малыми дозами, неясно, на пробу. Оставался всё дольше, резче, яснее. И вот сегодня – проявился полностью. А мамы уже нет. Некому отогнать ужасное видение. И даже вспоминать ничего не нужно, потому что сразу ясно: это он, тот самый сон.

Теперь он почти не давал Ларику передышек в виде снов эротических или, наоборот, блеклых и ничего не значащих. Например, тех, в которых приходишь в магазин без денег, но вдруг, как фокусник из шляпы, начинаешь доставать из кармана всё новые и новые купюры. Сон, конечно, приятный, но не без разочарования при пробуждении.

В кошмаре про дикий бег сквозь чернеющие заросли травы его всегда преследовал таинственный и беспощадный Ползень, а путь к спасению преграждала кровожадная, остроклювая птице-черепаха.

Выросший Ларик опять схватился за сердце. Потому что… Там, за чёрным квадратом «ковер апа», было продолжение. Что именно, он забыл, как не помнил своего спасения от неминуемой беды.

И ещё. Мошка. Они, эти фантастические существа, так звали его в кошмаре. Сейчас Ларик вспомнил, что и свистящий голос шипел ему вслед между строчками своей жуткой прибаутки «Мош-ш-шка, Мош-ш-шка…». Он притягивал явно его, Ларика, но совершенно другим именем.

Мастер приподнялся на локтях и глянул на окно. В распахнутых стёклах ещё клубилась сочная южная ночь. Темнота сгустила в одуряющий аромат запах цветов, что росли и у него в палисаднике, и в соседских дворах. Это был словно мамин завет: каждый год сажать однолетники, и не давать пропасть многолетним цветам. Ларик, несмотря на всю свою поглощённость работой и внешний пофигизм, старательно сохранял дом в том виде, что и при маме. Словно она всё ещё оставалась рядом и продолжала оберегать его, Ларика, от кошмаров. Ароматы ночных фиалок, махровых левкой и душистого горошка, соединившись в единый флёр, отгоняли ночные видения.

Ларик полежал ещё немного. Успокаивался, вдыхая этот мощный оберёг от духов. Никакие страсти не проникнут в дом сквозь душистый барьер, поставленный ещё мамой. На веки вечные.

Но страх, который уже собирался оставить его, уходить вдруг передумал. В ночной тишине на самом деле что-то шуршало, двигалось и сопело. Это звук Ларик сначала не услышал из-за гулкого стука сердца. Но тревога окружала сразу со всех сторон. То с улицы, за оградой; то казалось, что кто-то ходит под окнами; то скрип половиц раздавался уже из кухни. Казалось, что целая толпа неведомых существ, рассредоточившись, подбирается к спальне Ларика.

Душистый цветочный флёр, который прогонял ночные кошмары, беспомощно отступил перед явью. Постепенно скрипы и шорохи объединились, переросли в гул, который становился всё звонче и реальнее. Ларик, сжавшийся комком под одеялом, уловил его ритм, в котором стали проступать отдельные слова:

– Эни, бэни, рики, таки,

Я иду к твоей кровати…

Слова складывались в песню, и мастер её услышал. Очень похожа на шипящую припевку из сна, но всё равно какая-то другая. Шипение заменилось на скрип и скрежет, постепенно переходящие в обволакивающий гипноз:

– Эни, бэни, рики, таки,

Я иду к твоей кровати

Буль, буль, буль, кораки, шмаки,

Обложу тебя я ватой

Ноки, роки, риглез, руди,

Не услышат криков люди.

Кровью пропитал матрац,

Эус, бэус, дэус – батц!

Ларик, обмирая от предчувствия, приподнял одеяло, поддёрнул вверх край белой в мелкий ситцевый цветочек простыни и попытался в тусклом свете далёкого уличного фонаря рассмотреть цвет матраца. Никаких кровавых пятен на тюфяке не нашёл. По крайней мере, при беглом взгляде.