– Не сбудутся меня, а затем и отца объявят шарлатанами. Имя – Нострадамус
втопчут в грязь, могилу осквернят, братьев и сестёр превратят в изгоев. Ради чего?
Озарившее лицо Шавиньи улыбка, заставила Цезаря окаменеть
– Что бы дело Нострадамуса обрело новую жизнь. Новая жизнь – новым предсказаниям. Моё вам покровительство в качестве наставника, и, я думаю, у вас всё получится.
– У нас. – поспешил уточнить Цезарь.
– Хорошо. У нас. – произнеся Шавиньи жестом дал понять, пришло время отдать долг покойному.
Цезарь понимающе кивнул.
В кабинете было тихо. Звук потрескивающих дров, игра огня создавали обстановку умиротворения. Следовало ощущать скорбь.
Цезарь же не чувствовал не удушения горем, ни растерянности сознания, будто пришёл обсудить вопрос будущего. И было в этом нечто особенное. Что именно Цезарь не понимал, но чувствовал, имя – Нострадамус будет жить столько, сколько позволит он – Цезарь Нострадамус – младший.
Умирает не человек, умирает память о нём. Он же будучи сыном своего отца сделает всё, чтобы имя – Нострадамус жило столько, сколько будет существовать жизнь.
Глава 2.
Назад в прошлое
«О, потомок, не трогай прах этот, и не завидуй
покою здесь лежащего!»
Мишель Нострадамус.
Предполагая, начать ознакомление с трудами отца на десятый день после его кончины, Цезарь вынужден был отложить ожидание на неопределённый срок. Причиной тому стал приступ сердечной болезни матери, заставивший юношу возложить на себя обязанности главы семейства, что оказалось неимоверно трудно из-за молодого возраста и отсутствия какого-либо опыта.
Наконец, долгожданный день настал.
Стоявший по левую руку канделябр. Падающие на бумагу блики пламени напоминают трясущиеся от страха руки, пальцы которых ощупывая строчки, стремятся прикоснуться к таинству записей предсказателя.
Ощущение присутствия духа отца не покидало Цезаря со дня смерти. И даже приоткрытое окно, позволяющее лучам солнца проникать в комнату, к чему провидец относился не всегда однозначно, не могло лишить удовольствия проникнуться частицей таинства мыслей предсказателя.
Книги, книги, книги! На столе, на полках, на полу. Глаза разбегаются от многообразия, покрытых пылью, переплётов.
Устремлённый в небо телескоп напоминает о ночных восторгах отца, когда воодушевлённый очередным открытием, тот выскакивал из комнаты, поднимая такой шум, что снившиеся домочадцам сны, спешили спрятаться в удалённые уголки дома.
Присутствие ненужных вещей говорило о многообразии интересов философа, звездочёта, учёного, в то время, когда сам предсказатель считал себя врачевателем.
Причудливой формы камни, стеклянные шары с нанесёнными, непонятной формы, орнаментами.
Рисунки ночного неба с непривычным построением звёзд разложены по коробкам, кое-что покоилось на столе, кое-что валялось по углам, как материал не представляющий интереса для дальнейших исследований.
От пакетиков с засушенными травами исходит аромат летнего зноя.
Вдохнув, Цезарь закрыл глаза.
Ощущение, будто стоит посреди огромного, усеянного цветами луга, оказалось настолько реальным, что желая прикоснуться к купающимся в солнечном свете головкам ромашек, сирени, пустырника, юноша пошевелил рукой.
Открыв глаза огляделся.
Безмолвие, полумрак, ни тебе покачивающих головками васильков, ни шуршащего под ногами клевера. Зато в избытке лепестков роз, хранившихся в гербарии размером с огромную книгу, каждая страница которой отделялась от последующей, тонкой почти не пропускающей свет, бумагой.
К рисункам и чертежам пришлось проявлять осторожность, дабы не наступить на сложенные в стопку, а кое-где просто, сваленные в кучу рулоны.
Всё находящееся в комнате жило жизнью, которую отец создавал годами.
Не в состоянии перебороть эмоции, Цезарь только и делал, что прислушивался к биению сердца, которое билось необычно сильно. Причина? Притяжение незнакомого мира, где всё жило наследием отца.
Руки потянулись к дневникам.
С минуты, как родитель вручил Цезарю труды свои, мысли о скрытых в тетрадях размышлениях держали в напряжении, оказывая благодатно влияющую на внутренний мир услугу.
Прикосновение ко всему, что принадлежало одному из самых великих учёных современности, накладывало отпечаток ответственности, настолько серьёзный, что Цезарь начал ощущать что-то вроде приостановки дыхания.
Исходящие из груди звуки, отстукивая удар за ударом уходили в неизвестность, чтобы уже там, на небесах, отыскав душу отца, поведать какой сын его переживает страх, восторг и удивление одновременно.
Так отожествлял для себя Цезарь пока ещё скрытые записи в дневниках.
Взяв датированный наиболее ранним сроком, Цезарь провёл рукой по, теснённому золотым орнаментом, переплёту.
Ощутив прикосновение к буквам, означающим, – «Судьба человечества», -затаил дыхание.
Представив насколько мощным будет поток эмоций и что предстоит испытать в ближайшие часы. Цезарь попытался взять себя в руки и только после того, как бушующая внутри стихия начала усмирять не в меру разбушевавшуюся фантазию, решил: – «Время окунуться в мир таинственности, наступило».
Раскрыв тетрадь пробежал глазами по заголовку.
«Родившись перед рождеством Христовым, в году 1503, жизнь свою закончу ночью, после знойного дня седьмого месяца 1566 года.
Похоронено тело должно в церкви Ордена Кордельеров, стоя. Причина тому – нежелание, чтобы когда ни будь, кто ни будь мог наступить мне ногою на горло.
На плите надгробной, чтобы красовалась близкая моему сердцу надпись: «Здесь покоятся кости Мишеля Нострадамуса, божественное перо которого было признано достойным сообщать людям о влиянии звёзд на будущие события, которые должны произойти на всём земном шаре.
Умер в Салоне, в Провансе в год благодати 1566, 2 июля, имея 63 года 10 месяцев и 17 дней от роду.
О, потомок, не трогай прах этот, и не завидуй покою здесь лежащего!»
Вспомнив, что отец предсказал собственную смерть, Цезарь настолько зримо представил склонённое над дневником лицо родителя, что комок слёз не замедлив подкатив к горлу, сковать дыхание.
Возглас вырвавшего из груди отчаяния должен был оповестить дом о мучениях души, и только благодаря воспитанной с детства воли, юноше удалось сдержать порыв бушующих в сознании страстей.
То, что значилось в последующих строках дневника, не только освобождало от нахлынувших переживаний, но и заставило окунуться в впечатления, что когда-то пережил Нострадамус сам.
«Год 1529.
