Выжить и вернуться
Она села под черемуху, не решаясь обнаружить себя. Мать держала в руках вицу.
– Вот где ее черти носят? – услышала она голос матери. – Любка! Любка! – закричала она.
– Тина, – строго произнес дядя Егор, – не пугай ты ребенка еще больше… Нормальная девка у тебя, даром что больная. Церебральный паралич у нее, не лечится, но живут с ним.
– У хороших людей не болеют, – мать махнула рукой. – Умерла бы, дак ведь не умирает! Башки-то совсем нет. Ох, придет она домой! – в сердцах бросила она.
Любка мелко затряслась, уж какое-какое, а такое обещание мать обязательно выполнит!
– Кончай ты! Откуда здоровье, если колотишь ее каждый день? Если у тебя жизнь не задалась, девке-то на что ее портишь? – поддержал дядю Егора дядя Андрей.
– Мы с Раей пойдем в эту сторону, а вы в эту… – предложил дядя Андрей. – Надо еще на пруду проверить. Если приступы, поди, утонула?
– Прячется где-то, чувствую я, – процедила Нинкина мать. – Надо бы, надо бы ремнем-то поучить! Нас всех учили, от этого здоровее и умнее только становились. Моя Нина никогда себе такое не позволит, я ее в строгости держу. Она и приберет, и посуду помоет, и приду домой, а она: мама, мама, давай я тебя накормлю!
– Пойду я, дверь закрою… Изба у меня открытая осталась, – проговорила тетя Рая, с недовольным лицом взглянув на Нинкину мать, потом на мать, которая после слов Нинкиной матери с завистью вздохнула. – А про «утонуть», ты это даже не пугай раньше времени! – она повернулась к дяде Андрею. – Хорошо она, Тина, у тебя плавает! В прошлом году, под снег уже, на ферму идем с бабами, а она в пруду сидит… От воды пар, холодина, приказали ей вылазить, а она хохочет. Заплыла на середину, там, где омут, и ну давай нырять! Мы уж хотели мужиков на подмогу вызвать. Вот за это надо бы… – согласилась тетя Рая.
– Ой, не знаю, поди, заблудилась? – предположила мать.
– Где? Чего ей в лесу-то делать? – рассмеялся дядя Андрей. – Понятно, что прячется.
– Да ладно вам переживать-то! – пренебрежительно покривилась Нинкина мать. – Куда она денется? Есть захочет, сама прибежит! Если, Тина, булку хлеба с собой утащила, ей теперь самое время погулять! Ну, в интернате-то строгая дисциплина, их там жизни учат! Хоть как-то людей из них делают, у тебя из нее воспитать человека уж не получится.
– Поди, в колодец провалилась? – прослушав Нинкину мать, думая о чем-то о своем, предположила мать. – Ну придет она у меня! Всыплю так, чтобы кожа слезла!
– Нет ее там, я уже смотрел, – ответил Сережа.
– Ты наоборот кричи, – посоветовала тетя Рая. – Я бы тоже не вышла, если бы мне обещались шкуру спустить!
– Любка, выходи, не трону! – тут же пообещала мать. – Я ведь знаю, ты где-то тут, не доводи до греха!
Любка испугалась, обгрызая уже до мяса обгрызенные ногти. Ей и в голову не могло прийти, что мать будет искать ее не одна. Наверное, и бить теперь будут все и сразу.
– Люба выходи, мы не дадим маме тебя обидеть! – пообещал дядя Егор.
Сережик рассмеялся. За ним засмеялись остальные. Незлые.
Любка немного осмелела, вышла из-под черемухи на тропинку, на всякий случай, приготовившись бежать.
– Ну вот, я же говорил, тут она! – махнул рукой дядя Егор.
– А это че у нее? – приблизилась мать, с удивлением рассматривая корзинку. – За грибами ходила? Одна?
– Ну ни фига себе! – присвистнул Сережа. – Любка, ты где столько грибов надыбала?
Изумление было написано на всех лицах. Наверное, не будут бить, успокоилась Любка, на всякий случай, не доходя до взрослых.
– Там, в лесу, – кивнула она, попятившись, не давая окружить себя.
По опыту она знала, от взрослых не пойми, что ждать. Мать вроде добрая, а потом хрясь, и подзатыльников надавала, или отстегала вицей, а то и того хуже, приложилась поленом, припомнив то, о чем она и думать забыла. За грибы она испытала гордость. Наверное, не стоило говорить, что собирала их не она, но Любка была честная, этим она тоже гордилась.
– Мне их тетенька с дяденькой дали… – она задумалась, наморщив лоб. Не давали, просто лежали в ее корзинке. – Наверное… – добавила она на всякий случай.
– Что значит, «наверное»? – дядя Андрей заглянул за спину. – Ты где это взяла?
– Там! – Любка махнула в сторону леса рукой, сообразив, что ей никто не поверит. Портфеля в лесу быть не могло.
– Ну не ври! – рассердилась Нинкина мать, зачем-то потянувшись к портфелю. – Украла?
Любка отскочила, как ужаленная, не давая ей дотронуться до того, что уже считала своим.
– Мне дяденька с тетенькой дали! – упрямо и твердо повторила она.
– Кто тебе дал? Кто мог дать? Че ты врешь? – не поверила мать, рассердившись. – Я тебе сейчас башку сломаю, если не скажешь, где взяла! Украла? Надо вернуть!
Любка пожалела, что не спрятала портфель. Теперь заберут.
– Да подожди ты на девку орать! Здесь записка… в открытке. Любви Ветровой… Фамилия твоя, имя Любкино.
– Че, может, правда дали? А как? – растерялась мать, разволновавшись.
– Ну… ей до школы еще год… Скорее всего, это Нинке моей? – предположила Нинкина мать. – Или Леночке? Она тоже в первый класс идет… Перепутали?
Такой откровенной наглости и жадности Любка стерпеть не смогла. И мать запросто отдаст!
– Нет, это мое! – чуть не заплакала Любка от обиды. – У Нинки и у Ленки уже есть! И папы у них есть, а у меня нет родителей, меня подменили!
Мать не нашлась что сказать, открыла рот и промолчала. Остальные удивлено посмотрели на Любку и закачали осуждающе головами.
– Люба, ты зачем такие некрасивые слова говоришь? – воскликнула тетя Рая. – Маму пожалей.
– Она знает! – упрямо ответила Любка, вцепившись в лямку портфеля, чтобы никто не стянул.
– Ну, совсем, Тина, она у тебя дура! – покрутила пальцем у виска Нинкина мать.
– А че дура то, чего услышала, то и сказала, – внезапно произнесла мать, с удивлением взглянув на Любку.
– Видишь, адрес стоит… – дядя Егор ткнул открытку под нос Нинкиной матери. – И подпись: от дома инвалидов!
– Ну-ка! Ну-ка! – торопливо выдернула мать открытку из его рук. – А чего не зашли? Это они вспомнили про девку мою! – обрадовалась она. – Она с ними лежала… Или врачиха! Точно, врачиха… она ее еще все время «синичкой» называла, больно, говорит, глаза голубые, глаз таких сроду ни у кого не видела.
– Или вместе скинулись, – предположил дядя Егор.
– А можно посмотреть? – с уважением попросил Сережик.
Любка обрадовалась. Может, и правда от дома инвалидов передали. Она сразу же сняла портфель и по-хозяйски раскрыла его, вытаскивая содержимое, раскладывая на несколько кучек. Теперь это все было ее, на законном основании.
Над кучками склонились, перебирая их.
– Ох, какие карандаши! – приторно-елейным голосочком проворковала Нинкина мать. – Я такие выписывала, ответили, что нет пока. Продай мне, – тут же повернулась она к матери, – я заплачу, а ты попросишь, пусть тебе еще купят! Ей до школы целый год… Они там по блату достают, че им в городе-то не купить?
– Это мое, и не год… Я нынче пойду! – уверенно заявила Любка. – Они проверят! – пригрозила она.
– Маленькая еще! – засмеялась Нинкина мать. – Ты в другую школу пойдешь! Там учатся такие дети, которые наравне с нормальными детьми программу усвоить не могут.
– Сама ты дура и Нинка твоя дура! – закричала на нее Любка, внезапно разозлившись. – Она, ат, ребенка тебе скоро принесет в подоле!
Мать больно стукнула Любку кулаком по голове.
– От девочек что ли? – рассмеялась натянуто Нинкина мать, заметно покраснев. – Придумывает… Ой как придумывает! И не стыдно говорить такие слова?
– От мальчиков, – поддержал Любку Сережик. – Все время в папки-мамки с письками играют, и эту с собой зовут.
– Вот я тебе вицей-то по голому заду! – пригрозила мать. – Ишь, чего придумали! А ну как вправду в школу записали, а я и не знаю? – спохватилась она.
– Ну, поздравляю, – похлопал ее по голове дядя Андрей.
– Да не смешите, как она будет учиться? Она же весь класс за собой назад потянет… Чего вы ненормального ребенка слушаете? – вмешалась Нинина мать, возмутившись.
Любка почувствовала себя виноватой, в школу ее никто не записывал, даже волшебники с этим согласились. Но тут же приободрилась, услышав, как тетя Рая, которая молчала до сих пор, поддержала ее.
– Мои оболтусы тоже тянут, и ничего! Кому надо, поднимет. И не надо всех равнять по одной голове. Мы еще посмотрим, как твоя Нинка учиться будет, не загадывайте наперед… Испортить человеку жизнь всегда успеете! Че, Любка, на грибы позовешь?
– Ой, ой, ой! – подбоченившись, произнесла Нинкина мать. – Ну да ладно, это вы сейчас не понимаете, а когда начнет учиться… Ваши бы слова, да богу в уши!
Она фыркнула, через соседский огород, напрямки, направляясь к себе домой. А Любка с благодарностью кивнула тете Рае.
– Приходите! – выдохнула она с облегчением.
– Ой, какие грибы хорошие! – перебирая, умилилась мать, пока Любка складывала свои сокровища в портфель. И тут же расстроилась. – Если Любка в школу пойдет, с кем я Николку-то оставлю? Теперь его в садик, поди, не возьмут? Уж надо было продать ей карандаши…
– Почему не возьмут? – удивился и нахмурился дядя Егор. – Ты же заявление писала?
– Писала, да кто ж меня слушать будет?
– Садик колхозный, а не сельсоветский… – хмыкнул дядя Егор. – Там нынче две группы кое-как набрали. Зинка заведующая, чего к нам не пришла? Давно бы в ясли ходил, а Любка в детский сад. Ты ж одиночка, тебе даже платить не надо! Только пятидневка для колхозных детей. Но если с председателем поговорить, может, разрешит… Ему какая разница десять там или одиннадцать…
– Да-а? – удивилась мать, уставившись в то место, где скрылась Нинкина мать. – Мне никто ничего не говорил! Да ладно, хоть бы так, на день!
– А кто тебе должен говорить? – рассердился дядя Егор. – Иди да спрашивай! Ладно, я пойду, а то меня Зинка потеряла.
Дядя Егор и дядя Андрей ушли, а за ними тетя Рая и Сережик.
– Спасибо, что помогли! – крикнула мать вслед, забирая у Любки корзинку с грибами и портфель.
Любка вышагивала за матерью гордая, как первоклассница. «Мир не без добрых людей!» – с теплыми чувствами думала она. Насчет «повеситься», это она поторопилась. Пусть теперь Нинкина мать локти себе кусает! Если ее возьмут в школу, то в страшный дом она ни за что не поедет, незачем.
Она тяжело вздохнула, тут она как бы всех обманывала. И если выяснится, что она все это выдумала… Вот уж будет у Нинкиной матери радость, когда она опозорится перед всеми! И у Нинки! «Это я потом решу, когда видно будет, что к чему!» – успокоила Любка свою совесть. До школы оставалось полторы недели. На исправление упущений и пробелов ей было отпущено не так уж много времени. «Надо как-то приготовиться к школе…» – нахмурившись, наказала она самой себе. Чтобы не сразу поняли, что у нее нет права ходить в такую, в которой всему учат.
И с теплотой вспоминала волшебников, о которых, что волшебники, она решила при всех не говорить. Все равно бы не поверили. А то, что они были самыми сильными волшебниками, Любка не сомневалась. Они круто перевернули ее жизнь, исполнив самые заветные мечты.
Глава 10
Первого сентября Любка встала ни свет, ни заря. Помогла матери собрать Николку в садик, поторапливая ее, переживая не столько за Николку, сколько за себя. Детей там принимали с семи до восьми, а уроки в школе начинались ровно в девять. Мать в школу звонила, Любки в списках не оказалось, но Любка решила рискнуть. Придет и будет учиться, а там будь, что будет. Портфель у нее был, и учебники, и даже платье. Целых три! И даже белый фартук! Конечно, не такой красивый, как у Нинки – ей сшили из гипюра, ажурный, на заказ, с карманами и аккуратными оборками на лямках, зато цветные карандаши ей так и не достали.
Платье купили в сельповском магазине. Шли не за платьем, а за курткой, куртка совсем прохудилась, рукава едва прикрывали локти. А еще за одеждой для Николки, чтобы ходить в садик.
А платье…
Платье, не иначе, снова по велению волшебников – видимо, заколдовали всех людей. Таких сильных волшебников Любка в жизни не встречала!
– Что, в школу-то нынче твоя пойдет? – широко улыбнулась им обрадованная скучающая продавщица. – Платье на девку посмотри, ты ведь еще ничего не купила.
– Да кто вам это сказал? – с досадой поморщилась мать. – На будущий год только. А Николке бы чего-то купить, ему в садик.
– Тина, бери, – посоветовала продавщица. – Мы со склада взяли, как неликвид. Нынче целый вагон форму для школьников привезли, а старый товар и половину не продали. Теплые, как раз на зиму. Обязательно их в школу носить? – всплеснула она руками. – Я своей все время покупала дома таскать. И куртки есть с уценкой, добрые, там пуговица оторвалась, там швы кривые, там затяжка или пятно грязное… Списывали все подряд. И на Николку одежды навалом. Товар вчера только привезли, не разобрали еще до конца, я по оптовым ценам продам. В обед на учет закроемся, после уже не купишь. Я тоже одна ребенка воспитываю. Крутиться не будешь, хрен кто поможет!
Любка затаила дыхание, испытав перед тетенькой за прилавком благодарное благоговение. До прилавка она доставала головой и видела, какими сокровищами продавщица владеет. В первом отделе вдоль одной стены на полках лежали разные продукты, на которые они с матерью могли только с завистью смотреть. Вдоль другой всякая бытовая мелочь – канцелярские принадлежности, майки, плавки, чулки, дорогие рубашки и платья, которые нельзя было вывесить во втором отделе, ткани, клеенки…
А во втором отделе, который был не меньше первого, вдоль одной стены на полках была разложена разная обувь, вдоль задней – бытовая химия, ведра, веники и прочие нужные в хозяйстве вещи, по середине – три длинных ряда с одеждою с той и с другой стороны. Чего тут только не было! Куртки, пальто, брюки, платья на детей и на взрослых.
Любка до ужаса любила ходить в этот самый большой в селе магазин и придумывать, что все, что ей нравилось, у нее уже есть.
Тетенька вышла из-за прилавка, взглянула на часы и закрылась. Потом прошла во второй отдел, проводив мать в самый дальний угол. Школьных платьев там было видимо-невидимо. И большие, и маленькие, и уже с надетыми на них фартуками.
Мать взглянула на ярлык с зачеркнутой ценой и надписанной сверху ручкой, изумленно взглянув на продавщицу.
– Я думала, они дорого стоят. Что, правда такие дешевые? Тогда я ей на будущий год еще возьму, а то, поди, подорожают. А на меня есть?
Продавщица фыркнула.
– А я что говорю? У меня сватья там работает. Позвонила, что товар списывают, мы позавчера весь день караулили. Плюнь, мы здесь для проверяющих повесили. Пошли в склад. Я тебе кое-что привезла!
– Ой, Маша, ты-то после дома инвалидов вон как хорошо устроилась, а я на двух работах полы мою, а в кармане пусто, – позавидовала мать.
– А ты иди к нам, подучу, будешь торговать, – позвала тетенька.
– А когда? – обрадовалась мать. – Хорошо бы!
– С понедельника и выходи. Мы тебя пока техничкой оформим, а после, когда Галька уйдет в декрет, возьму сменщицей.
– Что-то мне страшновато… – призналась мать. – Образования нет, четыре класса всего. А как без него? Документов у меня нет.
– У меня тоже не было, научилась! – отрезала продавщица. – Сюда кого попало не возьмешь, а тебя я знаю. Считать, писать умеешь.
Оттого, что мать будет работать в таком месте, Любка сильно загордилась, даже как будто почувствовала себя хозяйкой, разглядывая товар уже с непраздным любопытством. Это была ответственная работа. Пожалуй, придется все дела по дому на себя взять. «Справлюсь! – решила твердо Любка. – Главное, забор поправить!»
На складе товара было еще больше. Здесь полки были большие и до самого потолка на всю длину магазина. И за месяц не налюбуешься! И такой, который на прилавки никогда не выкладывали, а продавали только по записи. И мать, и Любка пережили настоящий шок, перебирая в руках махровые полотенца, верблюжьи одеяла, рассматривая стиральные и швейные машины, примеряя обновы…
Набрали много и всего. И на лето, и на осень, и на зиму. И Николке, и матери, и Любке.
А еще добрая тетенька записала мать в журнал впереди всех в пустую строчку, как будто она тоже стояла на очереди, продав ей швейную машинку в долг. Потом подправила запись в другом месте, пообещав, что со следующего привоза пусть готовит деньги на стиральную машину. От телевизора, как у дяди Андрея, мать пока отказалась, стоили они дорого, целую зарплату и еще полмесяца. Мать пожалела, что по совместительству за ту же работу платили вполовину меньше, а то бы она быстро расплатилась. Тетенька ее успокоила, сказав, что жить при магазине можно, если держаться друг за друга и помогать.
Потом тетенька кому-то позвонила. Пока пили чай, приехал бородатый дяденька на лошади, который возил в магазин хлеб из пекарни и молоко с фермы, и тетенька попросила его отвезти мать и Любку до дому.
Такой счастливой Любка мать никогда не видела. Значит, она тоже иногда придумывала, что у нее все есть. Обновы разложили на три стопки, перемеряли и уложили в комод, выделив всем по ящику, а пальто и все, что было на зиму и на будущий год, мать сложила в большой сундук. Туда же она положила туфли на каблуке, юбку и блузку, отрезы на новые шторки и на платья для Любки. А после мать попыталась освоить швейную машинку «Зингер», внимательно читая инструкцию.
Любка сидела рядом, вдруг осознав, что жизнь не у всех такая, как у них. Если пробиться в люди, то жить можно. Теперь в школу ей хотелось еще больше. Вот если бы всегда так дружно жили, то, может быть, и больной бы ее не считали. Она вдруг поймала себя на мысли, что в последние дни у нее совсем не было обиды, и не били ее, слюни изо рта текли и руки сводило, но не так заметно.
За этим занятием их и застала Нинкина мать.
Когда она ступила на порог, Любка нутром почуяла – не к добру! Но мать встретила ее, не скрывая радости, даже как будто хвасталась, как Любка, когда они ехали в телеге, а бородатый дяденька расспрашивал ее о жизни. Не то, чтобы она хотела, язык развязался сам собой. Своей радостью она не могла не поделиться. Даже про волшебников рассказала, которые подарили ей портфель и грибы. Бородатый дяденька передумал все, что угодно, так и не поверив, что это были волшебники.
Обновы Нинкина мать пощупала, даже понюхала, определив, что попахивают нафталином.
– Списанный товар, залежалый. Нафталин пахнет.
– Нафталин – это хорошо, значит, моль не поела, – обрадовалась мать. – Позвали меня в магазин работать, – озабоченно поделилась она. – Сначала техничкой и ученицей, а потом продавцом хотят поставить.
– А что, место освободилось? – приятно удивилась Нинкина мать.
– Ну-у, – не отрывая головы от швейной машинки, промычала мать. – Галка в декрет собралась. Потом с ребенком полгода будет сидеть. А потом, может, еще кто-нибудь уйдет, девки там молодые. И в отпуск на подмену. А там, глядишь, и новый магазин откроют, его достраивают уже.
– Тина, у тебя с головой-то все в порядке? – испугалась Нинкина мать. – У них, поди, растрату на кого-то списать надо, вот и зовут! Знают ведь, что образования у тебя нет… – помрачнела она, разозлившись на продавщиц. – Ты даже не думай! – она присела рядом, будто была матери матерью. – Они всегда так делают!
– Да-а? – испуганно вскинулась мать, уставившись во все глаза на Нинкину мать. – Все может быть, то-то раньше только здоровались…
– Ну, это объяснимо! – фыркнула Нинкина мать. – Андрей ваш погуливает, частенько с Машкой видят вместе. Не иначе, племяшей твоих сиротами решила оставить, тебя обрабатывает теперь. Да только ты не поддавайся! Они там все такие, за горло схватят, не оторвешь! Ты их по себе не ровняй, они хитрые, ученые…
– Да ты что, – мать испугалась еще больше. – Ну, я навряд ли чем-то помогу, Андрей с Мотей меня за человека не считают. Мать раз в неделю попроведываю, а и то выговаривают. Может, и лучше, если разойдутся, а то брат, а дрова не попросишь, втридорога дерет, на стороне заказать дешевле.
– Что ты несешь? Грех какой на душу, – осудила Нинкина мать. – Плохо разве, что сноха твоя копеечку умеет считать? Мотя ведь бухгалтер у него, умнющая баба, а твоя семья не из образованных… Ты поосторожнее, шило на мыло не меняй, будешь потом по деревне бегать работу искать, а кто с четырьмя классами возьмет? Опозоришься! Ну не знаю, Тина, ну не знаю… – последние слова, страшно пророческим голосочком, Нинкина мать произнесла уже на пороге, вдруг сильно заторопившись. – Да как язык повернулся такое про невестку ляпнуть? И дом построили, и баню, и корова, и двоих парней родила – здоровых, не то что ты! Кто еще так хорошо в деревне живет? Накажет тебя, Тина, Бог, ой, накажет!
Любке на мгновение даже показалось, что Нинкину мать окутало то самое облако мрака, которое она видела в лесу. И испугалась, сразу засосало под ложечкой. И зачем мать с такой плохой тетенькой в детстве дружила? Когда Любка вырастет, она с Нинкой даже разговаривать не будет!
У матери настроение тоже испортилось. Она тут же накричала, что все деньги потрачены не пойми на что и жить им в долгах еще месяц. Потом вспомнила, что не привязаны в огороде овцы, и не забрали от бабушки Николку, и что снова не будет житья, потому что ей начнут тыкать, что повесила на дядю Андрея, тетю Мотю и бабушку своих выродков…
Любка спокойно потерпела, пока мать таскала ее за волосы. Платье-то купили – и не одно, а целых три! Когда пойдет в школу, мать поймет, что потратили на дело. Еще гордиться будет, как гордились Нинкой и Ленкой!
Пока собирали в садик Николку, Любка старалась не попасть матери под горячую руку. Видно невооруженным взглядом, настроение у нее поганое.
Еще бы! Вечером зашел дядя Андрей, и с ходу накричал, что не умела держать язык и за зубами распускала его перед кем ни попадя.
Оказывается, Нинкина мать уже не работала в сельсовете, а стажировалась на продавца, вникая во все премудрости и планируя выжить ту тетеньку, которая помогла им купить швейную машинку. Дядя Андрей дал матери денег, чтобы она вернула магазину долг, потому что по анонимному письму должен был приехать ОБХСС. Еще одно страшное слово Любка запомнила с первого раза. Мать, похоже, пережила два шока сразу. Первое, что Нинкина мать собиралась стать заведующей магазином, а второй, что все это случилось из-за нее.
– А как? – с окаменевшим лицом только и вымолвила она.
– Да-а, Ваську снимут скоро, – махнул рукой дядя Андрей. – В выборный список его не внесли. Новый у нас будет председатель сельсовета. А новая метла метет по-новому. Все сельсоветские ищут тепленькие места. Машка хотела по-тихому тебе помочь, а ты… дура! – снова накричал он на нее.
– И чего теперь? – расстроилась мать.
– М-да, избавиться от этой стервы не просто будет, – дядя Андрей с озабоченной задумчивостью почесал затылок. – Ну, Машка тоже не лыком шита.
– Ой, чего я натворила! – схватилась мать за голову.
– Она еще не знает, что сватья у моей бабы председатель в райпо. Фамилии-то разные! Капает на мозги каждый день, жалуется. К приезду ОБХСС подготовились. Тут все нормально, деньги только отдай.
– Вороне где-то Бог послал кусочек сыру, – подытожила мать. – Ну, какой из меня продавец? – махнула она рукой, плечи у нее опустились. – Как это люди так умеют: и плюнуть, и воды напиться? Хорошо, что не устроилась… Бегала бы, жаловались, что образования нет, а взяли… Она-то знает!
– Так учись, – обругал ее дядя Андрей. – Заочно можно, я узнавал. Не в образовании дело, голову надо иметь! С людьми языком чесать, а не с грамотным народом!
– А когда? – расстроилась мать еще больше. – Ты кучеряво устроился, одна баба бухгалтер, вторая продавец, сам при машине, так хоть бы дрова разок привез!
– Привезут… Сходи да выпиши! – недовольно бросил дядя Андрей. – Я привезу, а потом на меня ОБХСС набросится по жалобе твой подруженьки.
– Так не бесплатно! – всплеснула мать руками. – Где я денег возьму? На три месяца вперед потратила! Вам с Мотей задолжала, сам знаешь сколько!
– Чего ты стонешь? Чего стонешь? У меня своих мал мала меньше, еще мать на мне, – рассердился дядя Андрей. – И девку твою кормим, мимо не обносим. Спасибо бы сказала!
Он махнул рукой и вышел.
А Любка внезапно поняла, что ничего из того, о чем она мечтала все эти дни, уже не произойдет. Опять Нинкина мать как-то оказалась на зависть пронырливой обманным путем, а они как бы ей помогли. Но то, что Нинкина мать уже не сможет отправить ее в страшный дом на следующий год, ее порадовало.
– Любка, сходи, посмотри, сильный дождь был или нет, – послала мать. – Вдруг лучше сапоги одеть?
– Щас! – бросила Любка, босиком выскочив на улицу. Пробежала по дороге туда и обратно.
Ночью прошел дождь, дорогу размочило, но там, где были твердые накатанные колеи, уже подсохло, грязь к босым подошвам не налипала. Хотя дождь как будто собирался еще. Значит, в школу тоже лучше новые сапожки одеть.