А потом он упал на траву, и затих.
Илья не стал трогать страдальца: главное, что стрела валялась на траве рядом с познавшим облегчение бывшим пронзённым, а не торчала больше там, где до этого.
Илья успел уже отойти довольно далеко, как вдруг небо над деревьями Лесными раздвинулось, и оттуда высунулась всё та же голова в ведроподобном шлеме.
– Я был подхвачен неведомыми силами, дабы, по всей видимости, быть доставленным в родные земли. – Прогудело ведро. – Но я силою воли остановил полёт! Не могу же я улететь, так и не поблагодарив своего избави…
Договорить он не успел.
Облака сомкнулись, что-то там, в небе, грохотнуло, но это был уже не тот грохот, что от шлема ведёрного, а, явно, грохот сфер вышних.
– Опять же, вопрос, – сказал сам себе Илья, разглядывая опустевшие небеса. – Откуда я всё то, что говорил про стрелы, знаю?
Но до ответа Ильюхе была ещё и дорога далека, и годы немалы: ведь Боги – они всегда проверяют выбранных очень долго и со всей тщательностью, потому как Богам торопиться абсолютно некуда.
4. На тропе. Встреча третья
– — – — – — – — – — – — – —
Можно наблюдать людскую глупость, можно смеяться над ней или чувствовать к ней сострадание, но не надо мешать людям идти своей дорогой.
Герман Гессе: «Кнульп»
– — – — – — – — – — – — – —
Тропа едва сама за собою поспевала то вдруг два раза повернуть влево, то, зачем-то, петлю выпендрёнить, чтобы потом, вправо рванув, затеять с Ильюхой игрушки-проверялки, так и норовя спрятаться в траве.
Дескать, найдёшь – дальше пойдёшь, а ежели смекалки не хватит найти, то, значит, не будет тебе дальше Пути!
На кой ты ляд там, дальше, нужен, если с головою не дружен?
Илья же на такие мелочи внимания не обращал вовсе.
Ну, балуется тропинка, и ладно.
А Илье не до баловства нынче: он ведь не просто так, от нечего делать, по Лесу шастает, он серьёзным делом занят, – стрелу ищет.
Илья зорко вокруг доглядал, ничего не пропускал: ни листочка, ни кусточка, ни травиночки, ни стрекозы-егозы, ни мышки-норушки, ни птички и ни зверюшки.
А потом вдруг резко замер.
Насторожила Илью наставшая вдруг полная тишина.
В тишине этой отчётливо накапливалась угроза.
– Сзади. – Определил Илья, и шагнул в сторону.
Там, где его в это мгновение уже не было, в землю с неприятным чмокающим звуком вонзилась огромная, почти Илье до макушки, стрела.
Илья посмотрел на стрелу, потрогал перья – каждое длинною с его руку, и совершенно спокойно отошёл к деревьям.
Чем, собственно, вновь опередил стрелка: следующая стрела с ним опять разминулась, в землю воткнулась.
– Хватит уже. – Крикнул Илья в чащу. – Всё равно, не попадёшь ведь. Чо зазря стрелы тратить? Выходи, поговорим.
В чаще что-то тяжело завозилось, деревья шатаючи, и на поляну вышел громадного роста мужичина – макушкою под верхушечку сосёнки самой в высоту длинной.
Белокур волосом, кучеряв зело, и в простыню белу обёрнут.
– Во как, – изумился Илья. – И кто ж ты будешь, великан неведомый?
– Купидон. – Пророкотал гигант. – Не ведаю, с языка какого, но – твёрдо знаю: на ваш имя моё переводится как «Вызывающий чувство».
– Понятно. – Илья только головой покачал. – А стреляешь в меня зачем?
– Работа моя такая. – Гигант собрал стрелы, какая куда воткнулась, и сложил в заплечный колчан.
– А как ты сам полагаешь, дядя, – опять поинтересовался Илья, – какое именно чувство именно ты можешь вызвать именно у меня? Только пойми правильно: обижаться – последнее дело. Я просто спросил, ты просто ответь.
– Знаю. – Грустно отвечал Купидон. – Из-за этого все мои беды-горести, несчастья- злосчастья и есть в жизни моей непутёвой! Ведь из меня такой же Бог Любви, как из огромадного камня – легкокрылая птичка. – Гигант уселся на землю и зарыдал. – Но нас не спрашивают. Мы, Боги, имеем предписанную Судьбу. Рождён быть Зажигателем Любви в Сердцах? – изволь этим заниматься. И всё. И никаких. А я – среди своих собратьев Божьих по Любовному цеху, просто глупая несуразица, помноженная на бессмысленную нелепицу!
– Погоди, дядя. – Илья смотрел на нового знакомца с явным удивлением. – Вот тут я недопонял. А разве ж вас, Богов Любви, – много? В смысле, ты что, не один такой?
– Один? – Великан даже рыдать перестал. – Шутишь, да? Да будь я на такой работище один, людишки в Мире давно повымерли бы от полного моего неуспевания зажигать во всех сердцах, любви жаждущих, Еённый огонь! Нет, парнишечка: нас, Богов Любви, дружная команда. И все, заметь, на одно лицо, ибо, скажу честно, по сути дела – мы все вместе один Бог и есть, только обращённый во множественно число для упрощения управления Делами Любовными.
И тут же снова зарыдал.
– Кроме меня! Я – не получился… как все… один… урод! Отщепенец! Харя…
Илья какое-то время смотрел на гиганта в слезах, потом, осторожно взяв одну из стрел, вытащил её из колчана.
– А стрелы вот эти? – Спросил Ильюха. – Ты прям с ими родился или потом выдали, когда службу несть приставлен был?
– А кто ж его знает? – Купидон утёр слёзки кулачищами и глубоко задумался.
Лицо Купидоново собралось в морщины столь глубоки, что в каждой из них легко могло бы спрятаться, например, от вылетевшей на охоту Совы целое семейство полевых мышей и отсидеться там, в схроне потаённом, до той поры, когда более опасности жизненной больше не будет.
Было видно, что раньше задумываться Купидону не приходилось ни разу.
– Одно помню точно: когда я, первый раз глаза открыв, Мир узрел, то сразу ощутил себя Стрелком Великой Любви, но в это же мгновение услышал тихий ехидный смешок за спиною своей.
– У нас Любовью ведает Богиня Лада. – Сказал Илья. – При ней ближайшие помощницы:
Леля, Жива и Марена. Но тут, ты понимаешь, такое дело…
Илья почесал затылок.
– Есть одна хитрость. Помощницы эти одновременно как бы ещё и Три Лика разные Лады-Богини одновременно.
