Стух костер революции.
Пока она плещется, я от греха подальше выхожу в кухню. Суп-пюре с креветками самое то, чтобы на ноги ее поставить. Оценит ли? Да мне все равно, лишь бы ласты не склеила. Медуза рыжая. А глазища какие, умели бы резать – давно бы из меня морскую капусту сделали.
Когда возвращаюсь назад, вода еще льется. Долго что-то. А вдруг девке плохо стало?
Жду еще несколько минут, а они тянутся, как корабль на северном полюсе, когда лед пробивает. Медленно, спокойно. Тьфу ты! Да где там спокойно?!
Хожу по каюте, стирая дорогой сирвийский ковер, а вода все течет, течет…
Так, хватит!
Распахиваю дверь в душевую.
Девчонка дергается и бьется больной рукой об выпирающий из стены кран. Морщится от боли и только через секунду понимает, что на ней ни единой нитки, а я пялюсь во все глаза. Внутри возбуждение смешивается с глухой злостью. На нее, на себя. Взгляд скользит по белой коже и застывает на тонком узоре, тянущемся по ключицам. Ветка цветущего папоротника. Настолько искусная, что мне кажется листики сейчас зашевелятся.
– Я уж подумал, ты тут утонула, фурия. Скорость явно не твоя сильная сторона.
Она обхватывает себя руками и сжимается, как еж, что готовится выпустить колючки.
Скрываю с крючка у двери полотенце и бросаю в нее. Прикрылась бы уже скорее, ради всего святого! Зажмуриваюсь, всего на мгновение, а перед глазами волосы алые и соблазнительный изгиб молочно-белого бедра.
– Заканчивай! – рявкаю, а голос предательски ломается. – Поешь и поговорим.
А когда выхожу, хочется половину каюты разгромить.
Заноза мелкая, я же тебя вытравлю из головы, из натянуто-напряженных жил и жара в паху. Всего лишь смазливое личико, всего лишь я голоден, всего лишь несносный запах ландышей. Как яд проникает в кровь и заставляет дергаться в последних конвульсиях.
Все-таки грохаю по стене ботинком, отчего люнны тревожно разлетаются и забиваются в углу, будто живые светляки. Становится мрачно, как в склепе. Как в моем сердце.
Ария выходит из душа вся такая смущенная и свежая, как весенний ветер. Завернутая в мягкое полотенце. Еда уже ждет ее на столе, потому что, видит богиня, я просто не мог подойти к ней близко и не свихнуться от цветочного запаха, окутывающего ее невидимым облаком.
Встаю у противоположной стены и скрещиваю руки на груди. Лицо предельно суровое и мрачное. Ничто не должно выдать моего волнения.
Девчонка устраиваться за столом и берет ложку дрожащей рукой. Ест медленно и аккуратно, хотя заметно, как ей сложно сдерживать бушующее желание наброситься на еду жадно, как голодный зверь.
Поднимает на меня взгляд и застывает, как статуя.
– Что тебе нужно, пират? Давай сразу к делу.
Говорит спокойно, спина прямая, как палка, но одну руку под столом держит, сжимая край полотенца. Одежку я ей не дал. Пленникам не положено чувствовать себя комфортно. Пусть краснеет и трясется. И думает, насколько она беззащитна.
Сажусь, потому что моё волнение и злость скоро станут заметны невооруженным глазом. Какие цветы? Откуда она девчачье мыло взяла в моей каюте?
Или мне запах ландыша уже мерещится?
– А то ты не знаешь? – царапаю её розовые плечи взглядом и от резкого удушья утыкаюсь в свою тарелку. Закипаю, но, сдерживаясь, беру спокойно вилку и хладнокровно протыкаю мясо зубьями.
– Без понятия! – она вдруг бьет кулаком по столу, и в глазах вспыхивает дикая ярость. – Ты захватил нас! Ты убил папу! И теперь я еще и знать должна, почему?!
– Утихни, фурия, – голос звенит, наши взгляды сталкиваются, как два клиника, – или выброшу тебя обратно в трюм, на пару дней!
А она не слышит меня совершенно, вскакивает, с грохотом роняя тяжелый стул.
– Что тебе надо?! – она не просто кричит – воет раненым зверем. Взгляд мечется из стороны в сторону и падает на острую спицу, что приютилась на кресле справа.
Какой я идиот!
Рывок, и сталь в ее здоровой руке, губы растянулись в безумной усмешке, но секундного промедления достаточно, чтобы я успел выхватить "оружие".
Скольжу вперед, короткий взмах, и полотенце расходится точно посередине. Девка сдавлено вскрикивает, когда впечатываю ее в стену. Прижимаю всем телом, и вырываю спицу из дрожащей руки.
Фурия не утихает и метит ногтями в глаза, но я успеваю отклонить голову. На горле и груди остаются алые отметины-царапины, а девчонка обмякает, как кукла. За ее спиной расплывается кровавое пятно.
Повязка взмокла, и на плече девушки дико цветет оранжевый цветок.
– Морская тварь! – подхватываю упрямицу и несу на кровать. Ария вялая, как сорванный вчерашний одуванчик. Голова болтается на моём плече, мокрые волосы щекочут сквозь тонкую рубашку.
Чтобы не искушаться, накрываю фурию до пояса простыней, а полотенце немного стягиваю вниз, стараясь не оголить грудь. Хватит с меня бессонницы.
Обрабатываю рану, сначала очистив от мелких щепок. Пришлось повозиться, хорошо, что девчонка отключилась.
Когда лью на воспалённые ткани спирт, она не просыпается, даже не дёргается. Меня подкашивает от ярости и отчаяния. Старый идиот! Если девка помрёт, считай, что сам подписал приговор своему сыну. Я должен её вытащить, любой ценой.
Лоб у пленницы горячий, губы обсохли, а кожа покрылась болезненным потом. Соображай, Энзо! Хватит пялиться на её очерченные скулы и такую манящую ложбинку между грудей.
Скачу, как козёл, в кухню и, не объясняя ничего коку, хватаю бутыль с уксусом и мчусь назад. По дороге настраиваюсь и сцепляю зубы до хруста. Не глазеть. Не глазеть! Это совсем не то, что мне нужно.
Легко сказать, но сделать невозможно. Таращусь на её грудь и тёмный треугольник волос внизу живота, будто оголодавший пес на кость. Сижу рядом каменным изваянием и до белых косточек сжимаю в кулаке мокрую тряпку.
Глава 5. Ария
Над головой звездное небо полное зеленых лент и красноватых всполохов. Стою на обрыве, над бушующим морем. Смотрю, как пена оседает на черных острых скалах, похожих на гнилые зубы.
Холодный ветер рвет простое хлопковое платье, тянет и толкает в спину. Упираюсь из последних сил, но куда там! Весь мир восстает против меня. Морская пучина внизу раскрывается, как пасть неведомого чудовища, и я надрывно кричу.
Падаю и цепляюсь руками за жухлую траву, но невидимые пальцы ветра оплетают лодыжки и дергают, подтаскивая к самому краю.
– Помогите! – щеки обжигают злые слезы.
На лицо падает тень, и я поднимаю голову. Не вижу спасителя, лишь смазанный образ. Не понимаю, кто мог откликнуться на зов.
Чьи-то пальцы хватают за запястье и тянут, но радость быстро сменяется ужасом, когда некто поднимает меня в воздух и одним резким толчком отправляет за край. В бесконечный мрак бушующего моря.
Кричу и сквозь боль рвусь вверх.
– Воу! Тише, красотуля. Швы разойдутся, – шипит возле уха знакомый голос. Мои ноги и руки словно в тисках зажаты, а спину и бедра согревает чье-то жаркое тело.
Пытаюсь освободиться, но враг только сжимает меня сильнее, до хруста в ребрах, и я замираю. Чувствую, как теплое дыхание щекочет шею, а по спине разбегаются мурашки.
