По следам фальшивых денег (сборник)

Коллеги тепло распрощались.

Из Москвы поезд вышел в 11.45, а в шесть вечера следующего дня уже был в Ростове.

Выйдя на дебаркадер, Кунцевич стал оглядываться в поисках встречающих. Никого, похожего на полицейского, в округе он не заметил. В это время к вагону подбежал какой-то мастеровой – средних лет мужчина, в пиджаке, несвежей сорочке и без фуражки. Лицо у мужчины покраснело, дышал он тяжело.

– Господин Кунцевич?

– Да, это я, – сказал коллежский асессор, а про себя подумал: «Они что, писца встречать прислали, что ли? Совсем не уважают!»

– Разрешите представиться, ваше высокоблагородие, – заведующий сыскной частью Ростово-Нахичеванского городского полицейского управления, коллежский регистратор Блажков.

Кунцевич с подозрением уставился на говорившего.

– У меня и билет с собой есть. – Мастеровой стал лихорадочно рыться в карманах и наконец извлек потрепанный кусок картона. Столичный гость придирчиво сравнил оригинал с фотографией и только тогда поверил, что перед ним глава ростовских сыщиков.

– Яков Николаевич?

– Точно так-с, ваше высокоблагородие!

– Давайте без чинов. Зовите меня Мечислав Николаевич.

– Слушаюсь, ваше высоко… Мечислав Николаевич. Позвольте саквояжик?

От вокзала дорога поворачивала налево и вела в гору. Извозчик, беспрерывно понукая лошаденку, повез их по Большой Садовой. Главная улица города произвела на Кунцевича приятное впечатление – широкая, мощеная, на панелях установлены электрические фонари, посредине – трамвайные пути.

– Где вы меня, Яков Николаевич, квартировать определили?

– Я думал, вы у меня остановитесь. Жена была бы рада. Она уже и стол накрыла.

– Я весьма рад вашему гостеприимству, но стеснять вас не буду.

– Вы ни в коей мере меня не стесните.

– Нет, нет. Я человек холостой, иной раз люблю покутить, у меня могут быть дамы. Ну не вести же их к вам? Поэтому везите меня в гостиницу. А в гости я к вам обязательно зайду. Как дела переделаем – так и зайду, отведаю стряпню вашей супруги.

– Понял-с. В какую гостиницу прикажите?

– А какую порекомендуете?

– Из тех, что в центре, – «Астория», «Нью-Йорк», «Москва», «Гранд-отель». Этот вообще на Большой Садовой.

– Вот и давайте в «Гранд-отель». И сегодня никаких дел. Я более двух суток в поезде, надобно привести себя в порядок. Дела начнем завтра. Во сколько у вас присутствие начинается?

– В девять.

– Замечательно. Значит, в восемь тридцать жду вас у гостиницы.

Заняв трехрублевый номер, Кунцевич принял ванну, побрился, сменил сорочку и пошел в гостиничный ресторан ужинать.

Утром Яков Николаевич не опоздал. На этот раз он был в белоснежном летнем форменном кителе, фуражка тоже была на своем месте.

Чиновник для поручений поздоровался с начальником ростовского сыска, сел в его пролетку и, когда она тронулась, сказал:

– Ну, а вот теперь рассказывайте.

– Значит, так: циркуляр ваш получил своевременно, ориентировал всех чинов и агентов, разослал по участкам. Четыре дня назад ко мне явился ювелир Конторович и принес гарнитур с клеймом Гутмана. Ему же гарнитур принесла для продажи некая Антонина Лучина. Это личность в Ростове известная. Кафешантанная певичка, но не без таланта. Ну и красотой Бог не обделил. Такие дамы без мужского внимания никогда не остаются.

– Вы с певицей беседовали?

– Никак нет-с, ее в городе не было, вчера вечером только вернулась.

– Отлично. Я с ней сам поговорю. Других ювелиров проверили?

– Проверили. У двоих нашли несколько вещиц, похожих по описанию на ваши, – у Герша Беленького и Нахима Несселя. У остальных ничего не нашли. Нескольких проверить не удалось – они уже уехали в Нижний Новгород, готовиться к открытию ярмарки. Беленький и Нессель показали, что бриллианты продали какие-то неизвестные им греки. Драгоценности я у них забрал, положил у себя в кабинете в сейф. Вы их у меня заберете? – с надеждой спросил ростовский сыщик.

– Пока не знаю, как розыск пойдет. А что, опасаетесь?

Блажков вздохнул:

– Опасаюсь. Хоть у нас в сыскном и суточное дежурство установлено, я упросил полицмейстера еще и городового на ночь в моем кабинете оставлять. Мои надзиратели в любой момент могут на происшествие сорваться, а кабинет у меня в первом этаже, да и окно на двор выходит.

– Придется немного потерпеть, Яков Николаевич.

– Понятно… – вздохнул ростовский сыщик. – Сейчас куда ехать изволите: ко мне, или сразу к Лучиной?

– Сейчас визиты дамам делать рано, поэтому поедем к вам, познакомите меня с личным составом, ну и камушки я посмотрю.

– Слушаюсь.

Ростовская сыскная часть помещалась в первом полицейском участке, в двух крохотных комнатенках. Одну комнату занимали два стола и шкаф с картотекой, в другой находился кабинет начальника. Рядом со столом руководителя сыска был приставной столик, на котором помещался новенький «ундервуд». По клавишам пишущей машинки с энтузиазмом долбила премилая барышня. Увидев незнакомого мужчину в роскошном костюме, барышня свое занятие прекратила и заулыбалась.

– Екатерина Андреевна, будьте любезны, сходите… ээээ… в канцелярию, посмотрите, есть ли почта, – строгим голосом приказал Блажков.

– Я уже была, Яша, почта – вот. – Барышня указала пальчиком на довольно большую кипу бумаг.

– А вы еще раз сходите, вдруг новая поступила. – На красного как рак Яшу смотреть было больно. Он взял барышню за локоть и буквально вытащил ее из кабинета. В коридоре послышался его яростный шепот.

– А интересные у вас сотрудницы служат, – сказал Кунцевич, когда Яков Николаевич вернулся.

Тот стал оправдываться:

– Кредит на канцелярские нужды маленький, толкового писца на пятнадцать рублей в месяц не найдешь. А Екатерина Андреевна согласилась. Я ее братца-гимназиста писцом оформил, он в гимназию ходит, а Екатерина Андреевна служит. Мечислав Николаевич, не говорите об этом, пожалуйста, никому.

– Конечно, конечно. Надеюсь, остальные сотрудники не гимназисты?

Блажков представил ему своих сыщиков. Трое из них оказались совсем молодыми людьми, одетыми бедно, но опрятно. Внешний вид четвертого – сорокалетнего мужика с лихим чубом, позволял сделать однозначные выводы не только об отсутствии у него высшего образования и богатой родословной, но и о наличии ряда вредных привычек. Зато последний, пятый надзиратель выглядел истинным щеголем. Безупречный пробор, нафабренные и завитые кверху усики, белоснежная сорочка, тугой галстук. Кунцевич без труда угадал в нем соплеменника.

– Губернский секретарь Яхневский, – представился поляк.

Начальник и столичный гость уселись в кабинете, куда Катенька принесла самовар. Ставя его на стол, она белозубо улыбнулась Кунцевичу.

Проводив барышню-писца долгим взглядом, коллежский асессор обратился к Блажкову:

– Ну что, Яков Николаевич, как служится, хватает работы?

– Хватает. Я иной раз неделю дома не бываю, сплю в кабинете. У нас в городе сто пятьдесят тысяч душ обоего пола, а в сыскной кроме меня всего пять околоточных. И на сыскные расходы пятьсот рублей в год дают. В эту зиму город из положенных на отопление денег только половину выделил, печку топили раз в день, утром на службу приходишь – вода в графине замерзшая. Единственные ценные вещи в отделении – шкаф несгораемый и пишущая машинка. И те не от казны получены – это награды за успешные розыски.

– А сотрудники как работают?

– Поначалу никак не работали. Когда сыскную часть в шестом году создали, народ в нее набирали по принципу – или в сыск, или со службы без прошения. Они в участках баклуши били, и здесь этим заниматься пытались. Я первые две недели один работал. Потом понял, что не смогу так долго. Пошел к полицмейстеру и сказал: или выгоняйте меня, или дайте мне самому работников себе набрать. Полицмейстер разрешил. Троих я сразу выгнал. На их место пригласил людей с улицы. Взял мальчишек, вчерашних гимназистов. Без опыта, разумеется. Но зато с большим желанием работать. Из тех, кто был, оставил Вельяминова. Он, конечно, с зеленым змием борется, и не всегда успешно, но сыщик, что называется, от Бога. У него и раньше своего околотка не было, по всему городу работал. Где какое дело заковыристое – Мирона звали. Потом еще одного выгнал. Был тут один, коллежский секретарь. Бывший поручик, из армии его вышибли, он в полицию пришел, так его даже помощником пристава не взяли, определили в околоточные, а потом в сыскную спихнули. Пытался меня строить. Любимая присказка у него была: «У меня звез-дочек на погонах больше, чем у всех вас, вместе взятых». Ну, много у тебя звездочек, молодец, работай, молодежи пример показывай. Ан, нет. На службу попозже, со службы пораньше, вместо работы реальной – работа бумажная, мол, меры принял, ничего не обнаружил. Один талант был – доносы писать. Долго я с ним мучился, пока не выжил. Тут Мстислава Яхневского к нам перевели. Его в Лодзи социалисты к смерти приговорили, больно хорошо он их эксы раскрывал. На него не нарадуюсь. Вообще сейчас всеми доволен.

– А сами-то как начальником стали? – поинтересовался столичный гость.

– Я по полиции двадцать лет служу, с городовых начинал. Последние восемь – околоточным. В пятом году чин выслужил, а после указа[8] назначили меня помощником пристава в четвертый участок. Полгода я там не прослужил, как у нас сыскное образовали. Командовать им никто из приставов и помощников не хотел. Ростов – город богатый, купеческий, тут в каждом участке по сто предприятий. Земля кормит. А в сыскном что? Пулей попотчуют если только. Народ-то у нас бедовый. Меня, как самого младшего по сроку службы в классной должности, начальником сыска и выбрали. – Блажков тяжело вздохнул: – Разговорился я что-то.

– Да, Яков Николаевич, mea lingua mea inimica est[9]. Но вы не переживайте, я не из болтливых. Ну, давайте отобранные вещи, я их внимательно посмотрю.

– Ваше высокоблагородие, Конторович ко мне каждый день ходит и награду требует.

– Награду? Какую награду? – удивился Кунцевич.

– Так все газеты пишут, что Гордон обещал за любые сведения о грабителях двадцать пять тысяч.

– А, вы про эту награду? Можете передать Конторовичу благодарность от меня лично и от питерской сыскной в целом. А денег от Гордона он вряд ли дождется. Я вам совершенно официально заявляю: Гордон в градоначальство с предложением награды не обращался. Я вот, например, ищу его драгоценности на свой счет.

Певица Лучина жила во втором этаже трехэтажного дома на Московской улице, занимая квартиру из шести комнат. Дом был новым, снабженным всеми современными удобствами. Кунцевич покрутил дверной звонок, передал открывшей дверь горничной трость, канотье и свою визитную карточку. Его провели в дорого и со вкусом обставленную гостиную, где он сел в предложенное кресло. Ждать пришлось минут пятнадцать.

Хозяйкой оказалась красивая, полная дама лет тридцати пяти. Когда она вошла в комнату, Кунцевич поднялся и склонил голову в поклоне.

– И асессор, и для поручений, и из Петербурга, давненько у меня таких гостей не было. – Голос певицы полился серебряным ручейком. – Прошу, садитесь. Чем же моя скромная особа заинтересовала столицу? Какое относительно меня имеете поручение?

– Дело вот в чем, Антонина Ермолаевна. Примерно с неделю назад вы отдали на реализацию ювелиру Конторовичу вот этот бриллиантовый гарнитур. – Кунцевич вынул из кармана кольцо и сережки.

– И вы приехали из Питера, чтобы его купить?

– Нет. Я приехал из Питера, чтобы его забрать.

– То есть как, забрать?

– Антонина Ермолаевна, этот гарнитур первого июня сего года был похищен из магазина ювелира Гордона среди множества других вещей. Об этом писали все газеты.

– Я газет не читаю. Не так я стара, чтобы газеты читать. И потом, почему вы решили, что именно этот гарнитур был похищен? На нем что, написано?

– В том-то и дело, что написано. Извольте посмотреть. Вот видите маленькие буковки «Зело» и «Глаголь», видите? А вот рисунок этого гарнитура, сделанный ювелиром в день ограбления. Вот описание. Все сходится в точности. У меня к вам один вопрос: как похищенное оказалось у вас?

– Это подарок.

– Чей?

– Как вы смеете!

– Антонина Ермолаевна, вы думаете, что я преодолел без малого две тысячи верст, чтобы хамить дамам? Если так, то вы ошибаетесь. Я прибыл сюда исключительно для того, чтобы открыть кражу. По закону я имею полномочия опрашивать лиц, причастных, вольно или невольно, к преступлению, и даже их задерживать. И отправлять в Питер. Этапным порядком.

– Что? Меня в кандалах? По этапу? – На глазах артистки появились слезы.

Кунцевич вскочил:

– Ну что вы, что вы, я думаю, до этого не дойдет. На лиц, совершивших кражу, вы не походите по приметам. От вас требуется только одно – честно рассказать, как драгоценности оказались у вас. И я оставлю вас в покое.

Лучина поднесла к глазам платочек:

– Ну хорошо, я вам отвечу. Это подарок одного моего знакомого.

– Как зовут вашего знакомого, позвольте поинтересоваться? Где жительство имеет?

– Ах, не знаю, ничего не знаю. Зовут Георгием Ивановичем. Фамилию не спрашивала, визитов к нему домой не делала. Да и не наш он, не ростовский.

– Почему вы так решили?

– Городок-то у нас маленький, своих-то греков, ну естественно, из полированных, я всех знаю.

– А он грек?

– Грек, я уж грека ни с кем не перепутаю.

– Как вы с ним познакомились?

– Недели три назад, после концерта он прислал мне роскошный букет с запиской. Ну я позволила ему прийти ко мне в уборную. Он как ко мне зашел, так сразу кольцо и подарил. И этим меня совершенно очаровал. Другие мужчины только разговоры разговаривать горазды, а как до дела доходит, все норовят на бирюзовых сережках отъехать. А этот – бриллианты, да сразу, не зная даже, буду я к нему благосклонна или нет. Настоящий жентельмент. Ой, как он умеет ухаживать! Шампанское рекой, рестораны, мотор круглые сутки, с ним не жизнь, а сказка. Эх, жаль, недолго эта сказка длилась. – В голосе певицы послышалась неподдельная горечь.

– Исчез, не попрощавшись?

– Почему, попрощался. Явился с букетом, сообщил, что уезжает, мол, дела требуют срочного отъезда. А кроме букета – коробочка с сережками. Я же говорю – жентельмент.

– Когда это было?

– Три дня мы с ним встречались, и он исчез. Я иногда думаю: а не приснился ли мне он?

– Чего же вы подарок такого кавалера ювелиру снесли?

– У меня бриллиантовый гарнитур уже есть. А тут на левом берегу дачка прелестная продавалась. Деньги мне были нужны, одним словом.

– А как выглядел ваш воздыхатель?

– Высокий, красивый. Волосы черные, бороду бреет, усы роскошные, прямо как у вас! Староват правда, лет пятидесяти. Одет великолепно. Говорит с приятным акцентом.

– Вот вы сказали, он вас на моторе катал. Сам управлял автомобилем?

– Нет, с шоффэром. Месье Ришелье, он у купца Чурилина служит. Да и мотор Чурилина. Жорж… Георгий Иванович, видимо, его в аренду взял.

– А где господин Чурилин жительство имеет?

– Да вы любому извозчику скажите, чтобы он вас до дома Чурилина довез, у нас всякий его адрес знает. Только Николай Иванович уже с месяц как на воды уехал.

– На воды? Тэк-с. Ну тогда он мне и не нужен. Я найду с кем у него дома потолковать.

Оказавшись в тесном кабинете начальника ростовской сыскной, француз-шофер запирался недолго. Под напором Кунцевича, говорившего с мусью на его родном языке, и красноносого Вельяминова, говорившего с мусью на матерном русском, Ришелье, заручившись клятвенным обещанием сыщиков не сообщать ничего его хозяину, признался, что в середине июня за пятьдесят рублей и бензин подрядился возить на хозяйском авто компанию из трех мужчин. Познакомился он с ними на вокзале, когда провожал Чурилина. Из Ростова он отвез их в Таганрог, на следующий день забрал их от таганрогской почтово-телеграфной конторы на Александровской, в Ростове высадил у магазина братьев Коган на Большой Садовой, отсюда же вечером и забрал и опять повез в Таганрог. Там двое мужчин вышли, а месье Жорж, старший в их компании, велел везти его обратно в Ростов. На Московской месье Жорж приказал остановить у нововыстроенного дома, скрылся в подъезде и через полчаса вернулся с дамой. По Ростову они катались до утра, за отдельную, естественно, плату. На рассвете он отвез месье Жоржа и его спутницу на ее квартиру, а сам поехал в Таганрог за друзьями нанимателя. Такая веселая, хорошо оплачиваемая, но хлопотная жизнь продолжалась у месье Ришелье три дня. Он устал, измучился, перепутал день с ночью и потом с неделю приходил в себя. На четвертый день он отвез месье Жоржа в Таганрог. Там месье Жорж дал ему сто рублей, поблагодарил за службу и попрощался. Больше он никого из своих пассажиров не видел.

Кунцевич долго расспрашивал француза о приметах его пассажиров, заставлял вспоминать их разговоры, мельчайшие, незначительные детали.

– Вы знаете, господин комиссар, спутники месье Жоржа показались мне людьми неинтеллигентными, мне даже кажется, что они раньше сидели в тюрьме. А вот сам месье Жорж – прекрасно воспитанный человек и весьма недурно говорит по-французски. Он бывал в Париже, и мы с ним мило беседовали о моем родном городе. Он говорил мне, что до того восхищен столицей Франции и так по ней скучает, что готов ехать туда хоть сию минуту. Шутить изволил, спрашивал, можно ли доехать до Парижа на моей машине. Я сказал, что хотя мой автомобиль и не совершал еще таких длительных путешествий, но вполне себе дотянет до Парижа, но только в том случае, если будет ехать по европейским дорогам. В России дороги не совсем хорошие, они для моего автомобиля будут представлять трудность, поэтому я честно заявил, что из Ростова до Одессы машина не доедет, а вот, скажем, из Варшавы до Парижа – запросто.

– До Одессы? А почему именно до Одессы?

– Когда месье Жорж узнал, что моя фамилия Ришелье, он засмеялся и спросил, не могу ли я отвезти его на моем автомобиле в Одессу. Ему через два дня надо было быть в Одессе у памятника моему однофамильцу. Но я честно ответил…

– Простите, а как вам показалось, он на самом деле собирался в Одессу или шутил?

– Не знаю, не могу сказать.

Два следующих дня все ростовские сыщики, за исключением Яхневского, которого Кунцевич отправил в Таганрог, обходили ювелиров. После длительных бесед почти все торговцы драгоценностями признались, что и к ним наведывались какие-то пришлые греки с весьма выгодным предложением. Сделки не состоялись по разным причинам: у некоторых ювелиров отсутствовали оборотные средства, а ждать продавцы не желали, некоторые, читавшие газеты и объявления департамента полиции, побоялись приобрести камешки. Но никто из них, кроме Конторовича, в сыскную не пошел – по судам же затаскают! Их не прельстили и газетные сообщения об обещанной Гордоном награде, ростовские ювелиры прекрасно были осведомлены о «щедрости» своего столичного коллеги, газетам поверил только Конторович.

Яхневский вернулся из Таганрога вечером 10 июля.

– Есть в Таганроге пристав, первым участком заведует, подъесаул Облакевич, Александр Христофорович, – начал он докладывать. – Вы, ваше высокоблагородие, когда в столице будете рапорт об успешном расследовании этого дела писать, не забудьте его в нем упомянуть. Человек на своем месте. Я, как таганрогскому полицмейстеру о нашем деле доложил, так он меня сразу к Облакевичу и отправил. Узнав, что клиенты наши, скорее всего, греки, Александр Христофорович попросил меня подождать в гостинице, а вечером вызвал к себе и рассказал, что трое греков, схожие по приметам с нашими мазуриками, в сопровождении дамы, русской, прожили в Таганроге четыре дня, с тринадцатого по шестнадцатое июня, и затем на поезде номер одиннадцать Баку – Одесса убыли из города. Все это приставу рассказал его человек из местных греков, которых в Таганроге много. Имен разыскиваемых, к сожалению, узнать не удалось. На вокзале я узнал, что поездная бригада, которая в этот день обслуживала поезд, сейчас едет из Одессы и завтра будет в Ростове. Стоянка поезда три часа. Успеем всех опросить.

Пассажирский поезд Одесса – Баку имел вагоны только 1-го и 2-го классов, причем и те и другие были оборудованы местами «для спанья». Обер-кондуктор и проводник сразу же вспомнили богатых и щедрых пассажиров.

– Они, ваше высокоблагородие, пожелали в одном купе разместиться, а билеты предъявили в разные. А в том купе уже два места было занято. Пришлось им с пассажирами договариваться, ну и за беспокойство коньяком их угощать, – рассказал проводник.

– Самому-то коньяк перепал?

– Я очищенную[10] предпочитаю, а вот на чаек получил хорошенько. Но такие комбинации правилами не воспрещаются, ежели все согласные.

– Сошли они где?

– В Одессе.

Послав Маршалку телеграмму с сообщением о том, что выезжает в Одессу, и просьбой направить командировочные деньги в адрес одесского полицмейстера, Кунцевич написал начальнику подробный рапорт, который Блажков обязался передать по принадлежности с обер-кондуктором ближайшего поезда, следовавшего в столицу.

Еще одну телеграмму он отправил Гордону: «Напал на след ваших вещей тчк пришлите помощь ваших приказчиков Одессу тчк пусть справляются обо мне начальника одесского сыскного тчк Кунцевич».

В Одессу чиновник для поручений поехал на бакинском поезде, отъезжающем в 9 вечера. Из экономии взял билет во второй класс. Кушаний супруги начальника ростовского сыска он так и не отведал.

Через день в 8.45 утра Кунцевич был в Одессе.

Никто его не встречал. Подойдя к извозчику, Мечислав Николаевич спросил:

– А что, любезный, есть в городе «Гранд-отель»?

– Конечно, есть, барин, на Херсонской.

– Далеко ли от него до полицмейстерского дома?

– Рукой подать.

– Отлично, вези.

Приведя себя в порядок и позавтракав, Кунцевич пешком отправился в полицейское управление.

Одесским сыском командовал помощник полицмейстера губернский секретарь Черкасов. Несмотря на то что присутствие уже началось, на месте его не было.

Дежурный пристав извинялся:

– Ваше высокоблагородие, телеграмму минут двадцать как получили. Я на вокзал надзирателя тотчас послал, но вы уже изволили уехать. А начальник ночью в облаве участвовал, они только в шесть утра домой ушли.

– Понятно, понятно, я не в претензии. Когда начальник прибудет?

– Я ему тотчас телефонирую, он недалеко живет, думаю, минут через двадцать на месте окажется.

Губернский секретарь приехал через полчаса.

Перед Кунцевичем предстал ровесник, невысокий, худощавый, с мешками под глазами.

– Прошу, ваше высокоблагородие, – Черкасов указал на свой кабинет. Помещение, занимаемое одесской сыскной, было гораздо больше, чем ростовское.

– Я прошу прощения, что не встретил, всю ночь конокрадов ловили.

– Поймали?

– Какое там! У меня раньше в штате одиннадцать городовых было, прикомандированных от участков, в этом году их почему-то обратно откомандировали, взамен денег дали на наем агентов. А для этого время нужно. Да и желающих днем с огнем приходится искать. Вот и работаем вдесятером на полмиллиона населения. Вчера почти весь личный состав по одной наводочке на облаву водил, а мазурики утекли – не хватило у меня народу колечко полностью замкнуть. А вы к нам какими судьбами? Я телеграмму сейчас посмотрел, там написано – оказать помощь, более ни слова.

– О краже у Гордона слыхали?

– Слышал. Неужели к нам ниточка привела?

– Скорее всего, да. Скажите, много в городе ломбардов и ювелиров?

– Ломбард один, но имеет несколько отделений. А ювелирных магазинов и мастерских – около пятидесяти.

– Сколько человек мне в помощь выделить сможете?

– Ваше высокоблагородие! Дел невпроворот, одного, максимум двух смогу временно предоставить.

– На большее я и не рассчитывал. Дайте одного, но самого толкового. И вот еще что: я в средствах ограничен, но экипаж мне крайне необходим. Ничего не посоветуете?

– А что, разве Гордон вас разъездными не снабдил?

– И вы газет начитались? Ни копейки я не получил не только от Гордона, но и от родного МВД. На свои путешествую.

Черкасов недоверчиво посмотрел на Кунцевича. Поняв, что столичный сыщик не шутит, сказал:

– Здесь я вам, пожалуй, помочь смогу. Мой пристав Порошенко имеет тещу. А у той свой извозный промысел. Она вам кого-нибудь подберет. И недорого.

– За это спасибо. У вас справочника городского нет?

– Есть «Вся Одесса».

– Можно ее на время у вас позаимствовать?

– Сделайте милость.

Начальник сыска подошел к книжному шкафу и достал потрепанный том «Всей Одессы»

– Это за пятый год, свежее нет.

– Там, наверное, уже много несоответствий. Я, знаете ли, план города в книжном магазине приобрел и хотел на нем всех ювелиров отметить.

– Я у полицмейстера попрошу, у него «Вся Одесса» новая.

– Не сочтите за труд, пришлите книжку мне в «Гранд-отель». А пока эту давайте.