Очаровательное массовое самоубийство

Глава 1

Самый страшный враг финнов – безнадежность, грусть, беспричинная бездонная апатия. Меланхолия витает над несчастным народом, тысячи лет держит его в подчинении, поэтому душа его мрачна и серьезна. Власть печали так сильна, что многие финны начинают видеть в смерти свое единственное спасение. Черная меланхолия – более жестокий и беспощадный враг, чем даже Советская власть. Но финны, несмотря ни на что, остаются воинственным народом, они никогда не сдаются, раз за разом поднимая восстания против террора. Для финнов день Ивана Купалы, этот летний праздник света и радости, – своего рода массовая битва, в которой они общими усилиями пытаются победить щемящую тоску. В канун праздника мобилизуется вся нация: не только воинственные мужчины, но и женщины, дети, старики спешат на фронт. На берегах тысячи озер вспыхивает бесчисленное множество костров, взмывают ввысь сине-белые военные флаги. Пять миллионов финских воинов подкрепляются перед битвой жирными колбасками и жареными свиными ребрышками. Без колебаний опрокидывают стопку для храбрости и под звуки гармошки отправляются мериться силами с тоской, всю ночь без устали побеждая ее в неравном бою. В предвкушении близкого боя поколения объединяются, женщины становятся матерями. Смелые лодочники, покоряющие водные просторы, гибнут в озерах и морских заливах. Десятки тысяч людей обоего пола без вести пропадают в ольшаниках и зарослях крапивы. Сколько совершается героических подвигов, какое самоотверженное мужество проявляет народ! И вот радость и счастье одерживают победу, тяжелые мысли улетают прочь, народ наслаждается по праву завоеванной, единственной в году ночью свободы. Мрачный, безжалостный угнетатель сломлен.

Утро после ночи Ивана Купалы на берегу озера Хумалаярви [1] в Хяме. В воздухе еще носился запах дыма от ночного сражения: вчера был канун праздника, и повсюду разжигали костры. Ласточка с раскрытым клювом носилась над озером, охотясь на комаров. Погода была ясная, безветренная. Люди еще спали, только у птиц были силы петь. Одинокий мужчина сидел на крыльце своего домика в Хяме с неоткрытой бутылкой пива в руке. Звали его Онни Релонен, ему было под пятьдесят, на лице – глубокая печаль. Релонен не принадлежал к толпе вчерашних ночных победителей. Он был тяжело ранен, и не существовало такого полевого госпиталя, где его разбитому сердцу могли бы оказать первую помощь. Худощавый, среднего роста, уши немного крупноваты, нос длинный, с красным кончиком. Одет он был в летнюю рубашку с короткими рукавами и бархатные брюки. По этому человеку было видно, что раньше в нем кипела мощная сила, кипела, но иссякла. Теперь же это был усталый, побежденный, побитый жизнью мужчина. Морщины и редеющие волосы на голове красноречиво свидетельствовали о его постоянных поражениях в битвах с жестокостью и скоротечностью бытия. Желудок Онни Релонена вот уже лет десять страдал от изжоги, и в складках кишок зарождался катар. Суставы были в порядке, мышцы тоже, если не считать их растущей дряблости. Сердце же Онни Релонена страдало ожирением и тяжело стучало в груди. Оно стало бременем для тела, утратив функции хранителя жизни. У Релонена были причины бояться, что сердце однажды остановится, парализует тело, заставит хозяина тщетно алкать жизненных соков и предаст смерти. Вот чем отплатит усталый орган человеку, доверявшему своему сердцу с самого рождения. Пропусти сердце хотя бы сто ударов, всему пришел бы конец. Ничего бы уже не значили для Онни Релонена все прежние миллиарды сокращений сердечной мышцы. Такова смерть. Она унесла жизни тысяч финских мужчин. И никто не возвращался, чтобы рассказать, каково это – умереть. Весной Онни Релонен начал красить облупившиеся стены своего домика, но работу так и не закончил. Банка с краской стояла рядом с домом, из нее торчала засохшая кисть. Онни Релонен был бизнесменом, его даже называли директором. У него за плечами остались трудовые годы, бурное начало, успех, толпа подчиненных, бухгалтерия, деньги, фирма. Когда-то в молодости он был рабочим, а в шестидесятые годы стал хозяином небольшой фабрики по производству металлических пластин. Ценовая политика и алчные конкуренты привели к банкротству его фирму «Металлические покрытия и карнизы Релонена». Затем он стал хозяином автоматической прачечной. То был своего рода раритет: почти каждая финская семья уже обзавелась стиральной машиной, а те, у кого ее не было, не придавали стирке большого значения. Крупные отели и шведские корабли не обращались к Релонену с просьбами о стирке, а сети местных прачечных то и дело уводили клиентов у него из-под носа. Заказы распределялись за закрытыми дверями. Очередное банкротство грянуло весной. С того момента Онни Релонен погрузился в глубокую депрессию. Дети его уже выросли, брак балансировал на грани развода. Если Онни и начинал вдруг воодушевленно строить планы на будущее и делиться своими идеями с женой, та его не поддерживала:

«Угу», – таков был ее неизменный и единственный комментарий. Не ответ, не поддержка – ничто.

И жизнь, и бизнес – все безнадежно. Онни Релонен с зимы вынашивал мысль о самоубийстве. Она посещала его и раньше. Желание жить покидало его и раньше. Он бы еще весной, после банкротства прачечной, наложил на себя руки, но как-то сил тогда не было. И вот настал Иванов день. Жена была в городе – сказала, что не хочет портить себе праздник, сидя в деревне рядом с угрюмым мужем. Одинокий вечер, без костра, без друзей, без будущего. Никакой радости для несчастного. Онни Релонен, поставив бутылку на ступеньки, вошел в дом, вытащил револьвер из прикроватной тумбочки, зарядил и положил в карман бархатных брюк. «Ну, вот и все», – грустно, но решительно подумал Онни. Первый раз за долгое время он снова чувствовал, что вот-вот что-то сделает, причем сделает нечто важное. Пришло время поставить точку в этом убогом и тихом существовании. Жирную точку как финал всей жизни, а вернее – оглушительный восклицательный знак! Онни Релонен отправился бродить по деревенским окрестностям Хяме. Равнодушно внимая птичьему хору, он шел по песчаной проселочной дороге мимо соседних домов, через огороды, оставил позади мельницу, хлев и чей-то хутор. За леском простиралось еще одно поле. Онни вспомнил, что на краю леса когда-то стоял старый обветшалый сарай. Там можно и застрелиться. Это тихое место как раз подходило для того, чтобы закончить все именно там. Может, надо было оставить дома на столе прощальное письмо? Но что написать? «Прощайте, дорогие дети, попытайтесь пережить это, отец принял решение…»? «Не укоряй меня, жена»? Онни Релонен представил реакцию супруги, читающей его прощальные слова.

«Угу», – вот и все, что она скажет.

В поле пахло травой, крестьянин только что скосил кормовые побеги. Деревенские жители работают и в канун праздника – коровы обязывают. Шмели жужжали, ласточки кружили над старым сараем. На озере кричали чайки. Онни Релонен с холодеющим сердцем подходил к старому серому сооружению, которое годилось теперь только для того, чтобы свести в нем счеты с жизнью. Оно становилось все ближе, похоже было, что жизнь закончится быстрее, чем он думал. Онни Релонен не смог сразу войти в распахнутые двери сарая. Они поджидали его, словно черная разверстая пасть ада. Он стал оттягивать решающий момент, обошел вокруг дома, как раненый зверь, который хочет убедиться в правильности выбора места своего последнего приюта. Заглянул внутрь через щель между гнилыми досками. Ужасно. Но решение было принято, осталось обойти сарай, войти внутрь, выстрелить и упасть в объятия смерти… Одно движение курка, последнее усилие – и сальто сделано, финальное сальто от жизни к смерти. Релонен вздрогнул. В сарае кто-то был! Между досок мелькнуло что-то серое, послышалось тяжелое сопение. Олень? Человек? Усталое сердце Онни Релонена затрепетало от счастья. Нельзя убивать себя в сарае, где находится какое-то животное или, что еще хуже, человек! Нет! Это как-то некрасиво. В сарае действительно был человек. Рослый мужчина в серой военной форме, поднявшись на кучу сена, привязывал к балке веревку. Вскоре ему это удалось. Мужчина стоял боком к Релонену. Рассмотрев его, Онни догадался, что перед ним офицер – на штанах желтые лампасы. Мундир расстегнут, на петлицах по три звезды. Полковник. Онни Релонен не сразу понял, что полковник делал в старом сарае утром Иванова дня и для чего привязывал к балке веревку. Но когда незнакомец принялся завязывать петлю на другом конце веревки, его намерения стали абсолютно ясны. Веревка была скользкая, нейлоновая, и петля никак не завязывалась. Полковник глухо ворчал, очевидно, ругался. Его ноги дрожали, это было заметно по трясущимся лампасам. Наконец полковник кое-как сделал петлю и надел ее себе на шею. Он был без головного убора. Солдат без фуражки – плохой знак. Так он собирался покончить с собой! Боже… «Да, мир тесен», – подумал Онни Релонен. В одном и том же сарае, в одно и то же время встретились два финна, чтобы провернуть одно и то же страшное дело. Онни Релонен, кинувшись к двери, крикнул полковнику:

– Бросьте вы это, господин полковник!

Офицер перепугался до смерти. Он покачнулся, петля на его шее затянулась, и он повис на веревке и наверняка бы погиб, если бы Онни не подоспел вовремя. Релонен схватил полковника, перерезал веревку и успокаивающе похлопал неудавшегося самоубийцу по спине. Лицо висельника было потным и синим – веревка успела сильно сдавить ему горло. Онни Релонен снял веревку с шеи несчастного и усадил его на ступени сарая. Мужчина перевел дыхание, потер шею. На ней осталась красная полоска – душа едва не покинула тело. Какое-то время они сидели молча. Затем полковник встал, протянул руку и представился:

– Кемпайнен. Полковник Герман Кемпайнен.

– Онни Релонен. Рад знакомству.

Полковник ответил, что ему не до радости. Все плохо. Он выразил надежду, что спаситель никому не расскажет о случившемся.

– Кому какое дело? Всякое бывает, – пообещав молчать, бросил Онни Релонен. – Честно говоря, я с тем же сюда пришел, – добавил он и вытащил револьвер.

Полковник долго смотрел на заряженное оружие, прежде чем понял: он в этом мире не одинок.

Глава 2

Случайное совпадение спасло жизнь двум сильным мужчинам. И Онни Релонен, и Герман Кемпайнен случайно выбрали своим последним пристанищем один и тот же сарай и попали туда в одно и то же время. Они помешали друг другу, и это предотвратило два самоубийства. Пришлось отказаться от задуманного, что они и сделали – единодушно. Мужчины закурили, вдохнув первые глотки вновь обретенной жизни. Релонен предложил прогуляться к его дому – других планов у них все равно вроде как не было. Он рассказал полковнику о своей жизни, об обстоятельствах, которые подтолкнули его к страшному решению. Полковник слушал с участием. Он тоже поведал о своей судьбе. И его дела, как оказалось, шли не лучшим образом. Кемпайнен раньше был командиром бригады в Восточной Финляндии, но потом его перевели в штаб помощником пехотного проверяющего, такой своеобразный карантин. Особой работы у него не было, бригады тоже. Его вообще не принимали за действующего офицера, никак его не использовали. Он был словно дипломат, которого вернули из-за границы домой: за тобой сохраняют звание и зарплату, а больше – ничего. Впрочем, солдат от такого перемещения по службе не расстроится настолько, чтобы повеситься. Проблема была в другом: зимой жена Кемпайнена умерла от рака. Это его подкосило, он до сих пор не мог поверить в случившееся. Все вдруг потеряло смысл. Дом пуст, детей не завели, даже собаки – и той не имели. Одиночество буквально убивало, он не мог ни о чем думать. Особенно тяжко было ночью – полковник месяцами не мог спать. Даже алкоголь не помогал. Любимая жена… это он понял только после ее смерти. Жизнь потеряла всякий смысл. Вот если бы началась война или вспыхнуло какое-нибудь восстание… Но международная ситуация в последние годы способствовала укреплению мирных связей. Это, конечно, хорошо, но для профессионального военного чревато безработицей. Даже у современной молодежи не было желания восставать против правящего порядка. Сегодняшняя финская молодежь включилась в социальную борьбу, расписывая непристойными граффити стены здания вокзала. Ни для руководства, ни для подавления подобных восстаний полковники не нужны. Этому миру уже не нужны офицеры, и уж тем более сорвавшиеся с карьерной лестницы полковники. Престиж военных за последние годы упал. Гражданских служащих все гладят по головке, а старых, прошедших строгую школу солдат публично обесценивают. Заставишь дерзкого новобранца слушаться – тебя тут же обвинят в муштре. Но эти борцы за права человека не понимают одного: солдата, который на войне не подчиняется приказам, враг убьет, а труп за воротник – и в общую могилу. Полковник Кемпайнен сказал, что профессия военного выпила из него все соки. Солдаты все время готовятся к войне: тренируются на сборах, организуют боевые учения, оттачивают навыки стрельбы. Их гоняют до седьмого пота, делая из них опасных убийц.

– Если меня сравнить с ученым, занимающимся научной работой, я бы, наверное, был уже доктором наук в сфере убийств. Но это искусство никогда не удастся применить на практике, ведь мы живем во времена всеобщего мира. Я как художник, который всю жизнь учился, стремясь добиться совершенства, одну за другой писал картины и наконец стал настоящим мастером. Только он никогда не сможет представить на выставке ни одну из своих работ. Безработный офицер – это выдающийся художник, которому отказано в праве провести выставку своих работ.

Полковник рассказал, что вчера специально приехал из Хельсинки в родной Ювяскюля. Но накануне праздника ему вдруг стало так тяжко, что он свернул на проселочную дорогу в Хяме, забрался в старый сарай и всю ночь пролежал рядом с гнилой косой. С берега до него доносились веселые крики людей. Под утро полковник спустился к озеру, оторвал на причале кусок каната и вернулся на сеновал. Возвращаясь, он вдруг почувствовал сильную боль в правом виске, как будто там лопнул сосуд. Его охватило пьянящее чувство освобождения! Какая удача – умереть летом на природе естественной смертью. Кровоизлияние в мозг – вот подходящая смерть для офицера в мирное время. У полковника даже закружилась голова, и он упал на колени посреди поля в надежде, что смерть скоро примет его в свои объятия.

Кемпайнен потер висок: лопнув, сосуд запачкал кровью кожу. Черт возьми! На пальцах оказалась не кровь, а какая-то белая вонючая масса. И тут он понял, что никакого кровоизлияния у него не было. Виновницей оказалась кружившая в небе чайка. Разочарованный и обиженный, полковник поднялся с земли, умылся из ручья и в еще более мрачном расположении духа, поплелся на сеновал. Отдохнув немного, он взобрался на кучу сена и стал прилаживать к потолку веревку, чтобы повеситься. Но и тут ничего не вышло: неожиданно появившийся Релонен помешал ему в самый ответственный момент. Мужчины поняли, что с этого дня самоубийство утратило для них свою прелесть. Азарт смерти спал, улетучился. Самоубийство – это все-таки сугубо личное дело, оно требует полного покоя. Некоторые иностранцы, может, и совершают публичные самосожжения – демонстративно, из политических или религиозных побуждений, но финну для самоубийства публика не нужна. В этом они оба оказались единодушны. За оживленной беседой мужчины не заметили, как подошли к дому Релонена. Выяснилось, что Онни, одержимый бурными эмоциями, забыл запереть дверь. Бывает, человек выбегает из дома в порыве бурных эмоций, оставляя всю свою собственность на растерзание ворам. Релонен угостил полковника парой бутербродов и пивом, а потом они отправились топить сауну. Кемпайнен носил воду с озера, Релонен – дрова из сарая. К середине дня сауна была готова. Мужчины как следует хлестали себя вениками, казалось, на то у них теперь появилась особая причина – словами не объяснить. Им хотелось навсегда выбить из кожи прежнюю жизнь. Тела очистились, и на душе полегчало.

– В жизни так хорошо не парился, – похвалил полковник.

Сидя на террасе, они продолжили разговор на тему дня. Побратались. Поведали друг другу такое, о чем никогда раньше не рассказывали ни одному смертному. Попытка самоубийства сближает сынов человеческих. Новые друзья откопали друг в друге массу достоинств, о существовании которых у себя прежде и не подозревали. Вскоре им уже казалось, что они знакомы сто лет. Время от времени ходили купаться. Купание бодрило. Как чудесно все-таки жить! Они купались в переливающейся в свете лучей Иванова дня воде, и мир им уже казался вполне сносным местом. Зачем было так торопиться его покинуть? Вечером у камина друзья приняли по рюмочке коньяка. Полковник принес бутылку из багажника своей машины, припаркованной за сараем. Он так и оставил мотор работать, как будто и не собирался умирать.

Кемпайнен, подняв бокал, произнес:

– Все-таки, Онни, хорошо, что ты забрел на тот сеновал в самый… ответственный момент.

– Да… благодаря этому мы оба остались в живых. А вот если б я опоздал или выбрал какой-нибудь другой сарай, были бы мы сейчас покойниками. Ты болтался бы на веревке, а я бы размозжил себе голову.

Полковник оценивающе взглянул на голову Релонена.

– Уродливый бы вышел труп, – задумчиво произнес он.

Да и рослый офицер, болтающийся на веревке, по мнению Релонена, выглядел бы не очень.

Кемпайнен заявил, что случившееся было удивительным совпадением, таким же редким, с точки зрения теории вероятностей, как выигрыш в лотерею. Мужчины порассуждали, насколько велика вероятность того, чтобы два человека решили покончить с жизнью в одном сарае в одно и то же время. Если бы они затеяли самоубийство где-нибудь в Похьянмаа [2], их вряд ли что-нибудь могло спасти. Ведь в Похьянмаа, куда ни глянь – бескрайние поля, и там сотни, тысячи таких сараев. Хватит на сто человек, чтобы повеситься или застрелиться, и никто тебе не помешает. Рассуждали они также о том, что заставляет человека для самоубийства покинуть дом. И почему люди ищут для этого какое-нибудь укромное местечко вроде старого сарая? Может, человек так устроен, что бессознательно не хочет грязи в собственном доме? Ведь смерть – не самое красивое, не самое чистое событие. И в то же время самоубийца пытается найти такой уголок, чтобы труп, пусть изуродованный, не остался под открытым небом, где хлещут дожди и гадят птицы. Полковник в задумчивости потер висок, заглянул Релонену в глаза и сказал, что он намерен отложить самоубийство по крайней мере до завтра. А там – кто знает, может, он сведет с жизнью счеты на следующей неделе или вообще осенью. Затем он поинтересовался, по-прежнему ли Онни настроен столь же серьезно, как утром. Релонен пришел к такому же решению. Поскольку попытка по воле случая провалилась, ее следовало отложить до лучших времен. Приступ уныния остался позади, и он еще успеет все обдумать.

– Я тут весь день размышлял, а что, если мы с тобой что-нибудь такое замутим? – осторожно предложил Онни. Полковник Кемпайнен был тронут. Он понимал, что наконец обрел хорошего друга, честного, надежного. Теперь он был не так одинок, как еще вчера.

– Я не могу сказать, что во мне снова проснулось желание жить… Пожалуй, все-таки нет. Но можно что-нибудь придумать. Раз уж мы еще тут.

Релонен обрадовался, даже воодушевился… И затараторил, исполненный энтузиазма: а что, если начать все заново, все бросить и заняться каким-нибудь жизненно важным делом? Полковник считал, что это надо обдумать. Теперь их жизнь – своего рода подарок судьбы, бесплатное приложение. Ею можно распоряжаться как угодно. Вот что главное. Друзья принялись философствовать по поводу того, что люди должны жить каждый день так, как будто он последний, но среди забот у них нет времени об этом задуматься. Лишь те, кто стоял на пороге смерти, в состоянии понять, что значит начать новую жизнь.

– Перед нами открываются огромные перспективы, – торжественно заключил полковник.

Глава 3

Полковник Герман Кемпайнен остался отдыхать в доме Онни Релонена. Мужчинам было о чем поговорить. Вспоминали, у кого что случилось в жизни, обсуждали самые разные события. Это была своеобразная терапия, из которой выросла незнакомая им прежде дружба. Парились, рыбачили. Полковник греб, бизнесмен тянул блесну. Поймали трех щук, зажарили. Постреляли по мишени из револьвера Релонена. Полковник в этом был асс. Выпили по пиву. Релонен принес из дома старый будильник, поставил его себе на голову и попросил Кемпайнена выстрелить так, чтобы будильник разлетелся вдребезги. Полковник колебался, ведь пуля могла попасть Релонену промеж глаз.

– Ничего, стреляй!

Будильник вдребезги, Релонен живой. Игра со смертью очень позабавила мужчин. Как-то раз, сидя у камина, Релонен заговорил о том, что хорошо бы собрать вместе всех товарищей по несчастью. Релонен вычитал в какой-то газете, что только в Финляндии каждый год совершается тысяча пятьсот самоубийств, и в десять раз больше народу подобное только планируют («еще собираются»). В основном это мужчины. Сотни человек калечат и убивают себя.

– Два батальона мужчин ежегодно совершают самоубийство, и еще целая бригада планирует, – подсчитал полковник. – Неужели нас действительно так много? Целая армия.

Релонен продолжал развивать свою теорию:

– Мне тут пришло в голову: а что, если собрать всех этих людей? То есть тех, кто помышляет о самоубийстве. Думаю, нам будет о чем поговорить. Мне кажется, многие отказались бы от самоубийства, появись у них возможность откровенно рассказать о своем горе другим, кого это интересует. Вот мы с тобой с утра до вечера общались – и полегчало.

Полковник сомневался в успехе затеи. Люди, думающие о самоубийстве, только о смерти и будут говорить. От такой встречи ни веселья, ни помощи. Наоборот, народ впадет в еще большую депрессию. Релонен, однако, не сдавался. По его мнению, такое собрание – прекрасная терапия. Человек обретет вкус к жизни, когда узнает, что и у других дела идут плохо, что не один он такой чертов неудачник.

– С нами ведь так и получилось. Если бы мы не встретились, были бы уже покойниками. Разве нет?

Полковнику пришлось признать, что общность судеб и правда, пусть на время, но помогла. Он втайне еще думал повторить попытку. Проблемы никуда не делись. Просто они ненадолго отошли на задний план. Ведь дружба с Релоненом жену не воскресит, да и остальных проблем не решит.

– Мрачный ты человек, Герман.

Полковник согласился: все военные, как правило, мрачные типы, особенно те, что раздумывают о самоубийстве. Он планировал на следующей неделе, когда их пути с новым другом разойдутся, уже болтаться на веревке. Онни считал, что его идея все-таки заслуживала внимания. Они запросто могли бы собрать группу самоубийц, причем довольно большую. Попытались бы вместе найти решение, а если не получится, никто ничего не потеряет. Можно будет вместе разработать новые способы самоубийства, отточить, как говорится, стиль. Вместе легче придумать более изящные способы покончить с жизнью, ведь смерть может быть безболезненной, стильной, достойной человека, а может, даже почетной и привлекательной. Зачем ограничиваться традиционными способами? В конце концов, это слишком примитивно – подвешивать себя как продолжение веревки. От разрыва шейных позвонков трахея вытягивается на полметра, лицо синеет, язык вываливается. Зрелище не для слабонервных. Такой труп даже родственникам не покажешь. Полковник потер шею. Полоска от петли за пару дней заметно потемнела и совершенно некстати опухла.

– Может, ты и прав, – наконец согласился он, приподняв воротник мундира. Релонен воодушевился:

– Ты только подумай, Герман, если нас будет много, мы сможем оплатить услуги группового терапевта и провести последние дни, наслаждаясь жизнью. В компании всегда веселее, чем одному. Отксерим прощальные письма родственникам, отдадим завещания одному юристу, которого вместе оплатим. Еще и сэкономим… Может, даже получим скидку на извещение о смерти, если нас много наберется. Сможем пожить немного на широкую ногу, ведь наверняка в компании окажется какой-нибудь состоятельный человек. Богатые сегодня совершают самоубийства гораздо чаще, чем многие думают. И женщин легко вовлечем в наш кружок. Я знаю, что в Финляндии многие дамы помышляют о самоубийстве, и они далеко не уродины, как раз наоборот: женщины в депрессии особенно привлекательны своей печалью.