Третий Рим

Глава 1. На Крыше Мира

Над бескрайним морем Гималаев вселенская тишина.

Льющиеся сверху лучи солнца освещают заснеженные пики их вершин, синие ледники и мрачные ущелья, откуда берут свои истоки священный Ганг и великая Янцзы, и согревают своим теплом, уходящее за горизонт бесконечное каменное плато, с зеленью лесов и долин в его складках.

Все это называется Тибет, а иначе «Крыша Мира».

Разменявший пятое тысячелетие, он не принял цивилизации и живет по законам Будды.

В его древней столице Лхаса время остановилось, жизнь течет спокойно и размерено, а монастыри хранят вековую мудрость.

Одним майским днем 1938 года, именуемого в этих местах годом Тигра, к Западным воротам столицы подошел небольшой караван.

Впереди, на крепких монгольских лошадях, ехали буддийский монах и пятеро экипированных по дорожному европейцев, за ними, на мулах, двое слуг – уйгуров, замыкали процессию десяток яков, на спинах которых покачивались тяжелые вьюки, кофры и ящики.

Ну, вот и знаменитая «Обитель богов»*, – утирая лицо платком, обернулся к соседу средних лет рыжебородый мужчина, в тирольской шляпе, судя по виду, старший.

– Впечатляет, – с интересом озирая величественную панораму, ответил тот. – Здешние восседали явно выше олимпийских.

Все европейцы были немцами, бородатого звали Эрнст Шеффер, а его спутников Карл Винерт, Эрнст Краузе, Бруно Бегер и Эдмунд Геер.

В представленных властям для посещения Тибета документах они значились как ученые, но на самом деле являлись членами тайной организации Третьего рейха «Аненербе».

Созданная в 1935 году в Мюнхене профессором – мистиком Германом Виртом и пропагандирующая идею «гиперборейцев»*, она вскоре заинтересовала верхушку Рейха и к моменту описываемых событий была включена в состав СС, на правах отдела.

Шеф «Аненербе», рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, немедленно переориентировал организацию на военные нужды и вскоре организовал три экспедиции по поиску легендарной Гипербореи, а заодно и высших знаний, которые бы пригодились в предстоящей войне.

Две из них отправились на Ближний Восток и в Исландию, а та, которая входила в город, в эту заоблачную, покрытую тайнами страну.

Оставив позади темный проем ворот и вздымая фонтанчики пыли, караван проследовал по узким, застроенным домами из сырца и камня улицам, миновал по восточному шумный разноголосый базар, после чего направился к высящемуся в центре храму Джоканг, с хранящейся там с незапамятных времен золоченой статуей Будды.

– Нужно возблагодарить Великого учителя за благополучное путешествие, – остановив неподалеку от него лошадь, по – китайски сказал монах Шефферу, тот с готовностью ответил, – ши*.

После этого все спешились, и, оставив животных под присмотром слуг, сняв обувь, проследовали в храм.

Выстроенный в седьмом веке императором Сонгцен Гампо специально для великого божества, четырехэтажное здание впечатляло своим неповторимым стилем, покрытой узорчатой бронзовой плиткой крышей, увенчанной двумя золотыми ланями и колесом дхармы*.

Внутри его была прохлада, легкий полумрак, дурманящий запах курящихся в медных жаровнях благовоний.

Изобразив на лицах смирение и следуя за идущим впереди монахом, все прошли в главный зал, где на алтаре возвышалось статуя Будды, бесстрастно взирающего в пространство.

Немногочисленные в этот день молящиеся, уйдя в себя, мысленно с ним общались, рассказывая о своих чаяниях и желаниях.

Здесь же находились несколько служителей, нетленно возникающих из ниоткуда и так же незаметно исчезающих.

Купив у них благовонные палочки и воскурив их от уже зажженных, вся группа несколько минут безмолвно созерцала окружающее, потом каждый из европейцев опустил на поднос для подношений по несколько юаней*, группа проследовала по ритуальному пути, именуемому кора. При этом каждый легко вертел молитвенные колеса, непроизвольно загадывая желания.

– М-да, – значительно изрек на выходе Винерт. В буддийских храмах какая-то особенная аура.

– Это от благовоний, – усмехнулся Геер. – Они в них что-то подмешивают.

– А теперь я провожу вас в гостиницу, – подойдя к Шефферу, чуть склонил голову сопровождающий.

– Хорошо, Чжасчи – тобгял, – ответил ему тот, и караван тронулся с места.

Гостиницей, если ее можно так назвать, был находящийся неподалеку средневековый караван-сарай, где и разместились путники.

Лошадей и яков, которых разгрузили слуги, определили в каменную, с низким навесом загородку, а постояльцев в просторную, но без особых удобств, гостевую комнату.

– Восточный колорит, – оглядев ее убранство, состоящее из потертых ковров на глиняном полу, тянущихся по периметру лежанок с подушками и двумя медными светильниками – констатировал Винерт и дружески хлопнул по плечу, толстого, с хитрыми щелками глаз хозяина.

– Ши-ши *, – напевно произнес тот и, сложив на груди руки, изобразил улыбку.

Затем хозяин и Чжасчи – тобгял перебросились несколькими словами, а монах, попрощавшись с каждым из гостей за руку, исчез в низком дверном проеме.

Он был секретарем регента Далай-ламы, сопровождал караван от границы и отправился к своему патрону для согласования вопроса об аудиенции.

Предварительно она была достигнута ведомством Риббентропа* на одной из его встреч с представителем Его Святейшества в Пекине, а теперь предстояло определить детали.

– Ну, а теперь уважаемый, мы бы хотели ополоснуться и поесть, – обратился Шеффер на ломаном китайском к хозяину.

– Буюн се*, – последовал ответ, и хозяин сделал приглашающий жест к выходу.

Во дворе, у колодца, они наскоро умылись и утерлись извлеченными из походных сумок полотенцами, а когда вернулись, их ждала расстеленная на ковре скатерть, со стоящим на ней блюдом чего-то напоминающим хлеб и фаянсовыми, по числу гостей, исходящими душистым паром, мисками.

– Прошу господа,– первым усевшись по-турецки, – сказал Шеффер, после чего отщипнул изрядный кусок пористого мякиша, и, вооружившись ложкой, стал аппетитно опорожнять миску.

То же самое проделали его спутники, несколько минут в комнате слышалось довольное сопение. Когда с первым блюдом было покончено, в комнату, неслышно ступая, вошла с подносом в руках миловидная девушка, и, встав на колени, поставила перед каждым по фаянсовой чашке.

– Г-м, что-то вроде тюрингских клецек, но намного крупнее – потянув носом, плотоядно облизнулся Краузе. – А как это есть?

– Очень просто, – сказал Шеффер, и, прихватив одну за короткий хвостик, быстро отправил ее в рот.

– Недурно, весьма недурно, – проделав то же самое, изрек Краузе, их примеру последовали другие.

Затем был необычного цвета и вкуса обжигающий напиток, после которого, осоловев, все возлегли на лежанки и закурили.

– Необычная у этих туземцев кухня, – сыто рыгая, пробасил Бегер. – Эрнст, ты уже бывал в этих местах, что это было?

– Местный хлеб из ячменной муки с ячьим сыром, называется «цампа», суп – лапша с горными травами и овощами, а похожее на клецки – сваренные на пару «баози» с душистым перцем и бараниной.

– А напиток? – не отставал Бегер.

– Чай с молоком яка, маслом и солью, по ихнему «бо-ча», – сонно бормотнул Шеффер, все погрузились в сон. Крепкий и глубокий.

Когда проснулись, за узким, выходящим во двор окном гостиницы, занималось утро и в прозрачном воздухе издалека доносились звуки гонга.

– Всем вставать, привести себя в порядок и завтракать, – первым встал с лежанки Шеффер. – Сегодня у нас весьма ответственный день.

– Есть, господин штурмбанфюрер, – сладко зевая, отозвался Бегер, накинул на широкие плечи полотенце, и, насвистывая нацистский гимн, вышел наружу.

Когда вся пятерка завтракала горячими лепешками, запивая их чаем, в дверь комнаты тихо постучали, на пороге возник Чжасчи – тобгял. На нем были новые шапка, халат с юбкой, а руке бамбуковый посох.

После взаимного приветствия Чжасчи сообщил, что регент малолетнего Далай – ламы XIV Джампел Еше весьма рад прибытию гостей, но в силу занятости может принять их только на следующий день.

– А пока я покажу вам город, – сказал, кланяясь, монах, – если вы, конечно пожелаете.

Делать было нечего, и гости пожелали.

Для начала они посетили весьма экзотический парк, именуемый Норбулинка, с обширным дворцовым комплексом и прозрачным озером, в котором плавали черные лебеди, затем монастырь Дрепунг, основанный в 1416 году, после чего отправились на столичный базар, поразивший всех шумом, разноязычием и обилием самых разнообразных товаров.

Здесь были китайские шелка, персидские ковры и пряности из Индии, обувь, и одежда из Европы, всевозможные изделия местных кузнецов, гончаров и ювелиров, а также множество других товаров, от которых рябило в глазах. Из многочисленных харчевен, чайхан и китайских ресторанчиков доносились вызывающие аппетит запахи жареного мяса, лука, плова и рыбы, на высоко натянутых в разных местах канатах, невозмутимо расхаживали с шестами в руках канатоходцы, внизу, под визгливые звуки флейт, что-то гнусаво пели и юлами вертелись пляшущие дервиши*, а чтецы Корана возносили к небу молитвы.

– Новый Вавилон, – обращаясь к спутникам, сказал Краузе.

– И практически нет европейцев, заметил Геер. – Одни азиаты.

Внезапно внимание экскурсантов привлек многоголосый рев, донесшийся с дальнего конца базара, и они пожелали узнать, в чем дело.

– Там показывают свое искусство борцы и все желающие, ответил гид. – Интересное зрелище.

– В таком случае, посмотрим, – оживился большой любитель спорта Бегер, и, расталкивая толпу, все направились в ту сторону.

Вскоре перед ними открылся высокий, на растяжках, купол цирка «шапито», у входа которого расхаживал зазывала и временами что-то орал в жестяной рупор.

– Вход два юаня, – перевел Шеффер, и, заплатив, группа вошла внутрь.

Там, в душном полумраке, сопели и толпились многочисленные зрители, а в центре на ярко освещенном, с натянутыми канатами помосте, сплелись в могучих объятиях два пыхтящих борца.

– Хе! – внезапно выдохнул один, и его противник с грохотом полетел спиной на доски.

– А-а-а!! – восторженно завопили зрители, и вверху закачались лампы.

Затем, когда они спустились вниз, из-за отгораживающей небольшую часть цирка ширмы появилась вторая пара, и в зале возникла тишина.

В отличие от первых, рослых и атлетического сложения, эти оказались невысоки и худощавы, а их движения напоминали кошачьи.

– Не впечатляют, – ухмыльнулся Геер, – очень уж хилые.

Далее прогудел гонг, и все завертелось в бешеном круговороте. То была не борьба, а скорее бой. Двигаясь стремительно и неуловимо, словно тени, противники наносили друг другу стремительные удары, высоко взлетали в воздух и делали головокружительные кульбиты. Затем все кончилось. Один неподвижно лежал на помосте, а второй, последний раз взлетев над ним, красиво приземлился и стал кланяться бурно выражающей эмоции публике.

– Что это было? Мы никогда такого не видели, – наклонился к Чжасчи пораженный Шеффер.

– Странствующие монахи, – был ответ. – Из Шаолиня.

Между тем, поверженный встал, и, прихрамывая, удалился, а победитель воздел вверх руки и что-то задорно прокричал зрителям.

– Приглашает желающих вступить с ним в единоборство, – перевел Шеффер.

Однако среди сотен присутствующих таковых не нашлось, а когда пауза затянулась, из-за ширмы снова вышел победивший борец.

Взобравшись на помост, он стукнул себя кулаком в грудь, а затем, играя мускулами, наклонился, широко расставил руки и по – медвежьи двинулся на противника.

– Гора и мышь, – констатировал Краузе. – Сейчас этот детина его раздавит.

Но случилось обратное. Примерно с минуту оба кружили друг вокруг друга, затем борец подобно тарану ринулся вперед, а монах спиралевидно взвился в воздух и с криком «ха!» саданул того на развороте в лоб пяткой.

Беспорядочно маша руками, здоровяк полетел в другую сторону, и, перевалив через канаты, с грохотом обрушился вниз.

А боец, как не бывало, снова проделал несколько головокружительных «па» и гордо застыл с поднятыми руками.

Публика неистовствовала.

– Не могу я на это смотреть, Эрнст! – с разгоревшимися глазами проорал на ухо Шефферу Бегер, после чего стащил с плеч куртку, и, сунув ее Гееру, стал проталкиваться сквозь толпу.

Эмоции Бегера были понятны. Он был прирожденным бойцом, чемпионом Германии по боксу и жаждал померяться силами с этим непонятным акробатом.

Через минуту «ученый» был на помосте, и, засучив рукава сорочки, принял боксерскую стойку.

– Ком! – махнул он азиату здоровенным кулаком, и противники прыгнули навстречу друг другу.

Примерно с минуту Бегеру удавалось отражать град посыпавшихся на него молниеносных ударов и даже отвечать на них, а потом в глазах ослепительно вспыхнуло, и он куда-то провалился.

Когда забравшиеся на помост коллеги бережно спустили «чемпиона» вниз, он только мотал башкой и мычал что-то нечленораздельное.

– Чжасчи, – вы знаете этого парня? – поинтересовался Шеффер, когда получив очередную порцию оваций, победитель скрылся за ширмой.

– Знаю, – ответил тот. – Его зовут Цзи Цинь. – Это один из последних мастеров «ушу», в прошлом знаменитого в Поднебесной буддийского монастыря Шаолинь.

– «Ушу», – это то, что мы видели? – просипел наконец-то пришедший в себя Бегер.

– Да, это великое боевое искусство. Оно зародилось в древности, в провинции Хэнань.

Тогда тринадцать буддийских монахов помогли императору Ли Шаминь удержаться на престоле, за что Шаолинь получил высочайшее соизволение содержать монашеское войско и вскоре прославился, как центр боевых искусств.

Однако спустя десять лет, военачальник Ши Юсань поджег и разрушил Шаолинь, изгнав оттуда монахов. Часть из них ушла в другие, а Цзи Цинь с сыном и еще несколько, стали ездить по стране, участвуя в таких вот представлениях и собирать средства на его восстановление.

– Весьма интересно, – переглянулись Шеффер с Бегером. – Вы можете познакомить нас с этим мастером?

– Нет ничего проще,– чуть поклонился Чжасчи. Они живут там же где и вы, в караван-сарае.

Вечером, при его посредничестве, в комнате «ученых» состоялась встреча с необычным мастером.

При ближайшем рассмотрении он оказался несколько старше, чем выглядел в цирке, бедно одетым, но полным достоинства и внутренней силы.

Шеффер от лица своих товарищей выразил восхищение мастерством Цзи Циня, Шеффер почтительно пожал ему руку, и оба изъявили желание помочь странствующим монахам.

– Каким образом? – невозмутимо поинтересовался тот.

– Мы готовы вам пожертвовать пять тысяч юаней.

– А что взамен?

– Вы научите нас, – положил Шеффер руку на плечо Бегера, – вашему искусству.

Несколько минут монах думал, – потом кивнул бритой головой, – согласен.

После этого было оговорено, где и как будет обучаться Бегер, Цзи Циню вручили задаток и оба тибетца удалились.

На следующий день, ближе к обеду, члены экспедиции были приняты регентом Далай-ламы XIV в его резиденции – дворце Потала.

Высоко вознесшийся над долиной, построенный в седьмом веке дворцовый комплекс, по праву считался одним из чудес света, являлся местом обитания всех Далай-Лам и символом Тибета. В его бесчисленных залах и хранилищах, в свитках и манускриптах хранилось вечное учение Будды, а также множество сокровищ, ценных предметов и реликвий.

Регент Джампел Еше оказался преклонного возраста благообразным старцем, никогда не покидавшим своей заоблачной страны и дал гостям милостивое согласие на ее изучение.

Те, в свою очередь, вручили ему портрет великого фюрера, переведенный на китайский «Майн кампф», в золоченом переплете и слоновой кости, украшенные инкрустацией, шахматы для юного Далай – Ламы.

– Здесь «Печать сердца»* – с почтением глядя на оттиснутую на обложке свастику,– сказал регент.

– Мы обязательно прочтем этот труд, идите, и да сопутствует вам удача.

Глава 2. Загадка горы Кайлас

Второй месяц сотрудники «Аненербе» активно занимались поиском сакральных знаний, столь необходимых Германии.

Получив доступ в дворцовую библиотеку, знаток восточных письменностей Геер, сутками корпел над древнекитайскими глиняными табличками, свитками и манускриптами, фотограф и кинооператор Краузе снимал их и ритуалы лам в монастырях на пленку, а Бегер с остальными, в поте лица осваивал методику «ушу».

Спустя неделю, обобщив и проанализировав все заслуживающее внимания, под неусыпным оком Чжасчи – тобгяла, они отправились в экспедицию.

Ее многокилометровый путь, пролегал по западному нагорью Тибета, имел целью священную гору Кайлас, а также расположенные у подножья, озера Манасаровар и Ракшас-тал.

Для последователей древней тибетской религии Бон, гора Кайлас являлась сердцем древней страны Шангшунг, где зародилась эта религия. Кайлас, который в Боне назывался Юнгдрунг Гу Тзе (Девятиэтажная Гора Свастики), – был его душой, центром жизненной силы и главного принципа "Девяти Путей Бона".

Как следовало их древних писаний, здесь основатель религии небожитель Тонпа Шенраб спустился с небес на землю. Традиция Бона, изложенная в них, гласила:

"У подножия горы Юнгдрунг берут свое начало четыре реки, текущие по четырем направлениям. Гора окружена храмами, городами и парками. К югу находится дворец Барпо Согье, где родился Тонпа Шенраб, к западу и северу расположены дворцы, в которых жили его жены и дети. На востоке стоит храм под названием Шампо Лхатзе.

Все дворцы, храмы, реки, сады и парки с пиком Юнгдрунг в центре составляют внутреннюю часть страны Олмо Лунгринг. Она окружена двенадцатью городами, четыре из которых стоят точно на четырех сторонах света. За этими городами начинается внешний мир, окруженный, в свою очередь, океаном, а за ним – цепью неприступных снежных пиков. Единственным доступом в волшебный Олмо Лунгринг является "путь стрелы".

Перед своим посещением Тибета, Тонпа Шенраб пустил стрелу сквозь внешние горы и проделал проход. Однажды он, тогда уже авторитетный учитель доктрины Бона, преследовал демона, который украл его лошадей. В погоне учитель прибыл в Тибет. В свой единственный визит сюда, Тонпа Шенраб передал людям лишь некоторые ритуалы Бона, увидев, что страна еще не готова к получению более полного учения.

Впоследствии шесть учеников Мучо Демдруга, преемника Шенраба, спустились в Тибет и принесли первые тексты Бона людям".

Не менее интересно говорилось в писаниях и о лежащих у подножия горы Кайлас озерах. Оба они также считались священными.

Манасаровар считалось порождением ума Бога, и было создано, чтобы показать его величие и могущество. На тибетском название озера звучало как «Мапан Цхо», что означало «Непобедимое». Один из древних свитков гласил: «Когда земля Манасаровара касается тела, когда кто-либо купается в нем, он отойдет в рай Брахмы. Кто пьет его воды, отойдет в

рай Шивы и будет освобожден от грехов ста своих жизней. Даже зверь, который носит имя Маносаровара , уйдет в рай брахмы. Его воды – жемчуг».

И если для тибетцев Кайлас был жилищем Бога, то Манасаровар являлось местом обитания его подруги и утешения, богини Дордже Пхагмо. Вместе они символизировали мудрость и сострадание, являясь идеальной священной парой: мужское и женское начала, отец-небо и мать-земля.

Соседствующее с Манасароваром озеро Ракшас – Тал называлось по имени отряда поедающих плоть демонов ракшасов, которые, как утверждалось в писаниях, обитали в его водах. Вода в озере была ядовитой до тех пор, пока золотая рыба не проделала проход из Манасаровара, чтобы впустить немного святой воды в темное озеро. Созданный канал получил название Ганга Чу и постоянно меняющий уровень воды в нем предсказывал судьбу Тибета.

В течение недели, следующая на лошадях группа, двигалась по безлюдной каменной пустыне, изредка встречая скудную растительность, а поздно вечером останавливалась на ночевки.

Лошадей развьючивали и задавали корм, затем разводили небольшой костер, ужинали разогретыми на нем консервами и, забравшись в спальные мешки, долго не могли уснуть.

Откуда-то наносило тоскливый волчий вой, в небе холодно сияла, поражая своими размерами луна.

Во всей своей величественной красоте Кайлас открылся утром восьмого дня, а когда путешественники подъехали ближе, то застыли в мистическом трансе.

Гора напоминала по форме равностороннюю пирамиду, ее пересекали отлично видные снизу две, образующие свастику трещины, и пронзительная тишина, подобно натянутой неведомой рукой струне, звенела в воздухе.

– Это именно то, что нам нужно, – заворожено глядя вверх, хрипло произнес Шеффер.

– И не иначе, знак свыше, – с трепетом переглянулись остальные.

Затем, придя в себя, штурмбанфюрер поинтересовался у проводника, можно ли добраться к вершине, и тот отрицательно покачал головой, – туда могут взойти только Боги.

Далее, произведя кино и фотосъемку, группа решила заночевать в древнем, спрятанном в предгорье небольшом монастыре, и ей снова способствовала удача.

По просьбе Чжасчи, настоятель обители, которому со слов сопровождающего минуло двести лет, поведал гостям о небесных богах, когда-то посетивших эти места, чудесных каменных зеркалах, а также озерах с живой и мертвой водой, которые те создали.

– Искупавшийся в первом, попадет в рай Брахмы, – заявил он, – а поочередно в двух, умрет и родится заново.

А еще настоятель рассказал о древних монахах, живших в уединении в пещерах предгорья.

– Кто они и откуда приходили нам неведомо, – прошамкал он. – Но все были бессмертными и посвященными в великую Тайну. Их встречали молящимися у подножия Кайласа и священных озер. Потом они исчезали и появлялись новые, но с каждым веком меньше.

– И вы их видели? – с недоверием спросил Шеффер.

– Да, – невозмутимо ответил старец. – Один и сейчас живет в часе ходьбы отсюда.

– А не могли бы вы дать нам провожатого, чтобы навестить его?

Настоятель с минуту пристально смотрел на гостя, потом хлопнул в сухие ладони и рядом с ним возник мальчик, судя по виду ученик.

Далее последовал короткий диалог, состоящий из неведомых Шефферу слов, фраз и жестов, после чего мальчик, сложив на груди руки, низко поклонился старцу и сделал знак гостям следовать за собой.

Оставив кладь и животных, те вместе с сопровождающим их Чжасчи, вышли из монастыря и двинулись по едва заметной горной тропе вслед за проводником.

Спустя два часа (путь оказался труднее, чем они предполагали) группа оказалась на западной стороне предгорья, среди высоких диких скал, в некоторых из которых зияли темные отверстия.

– Там жили посвященные, – указал на них мальчик Шефферу и несколько раз благоговейно поклонился в ту сторону.

Пещера, к которой он их привел и остался у выхода, была с узкой, поросшей мхом скальной площадкой, явно природного происхождения и ее пространство озарялась лучами закатного солнца.

В центре ее, на вытертой шкуре, скрестив ноги и положив на голые колени высохшие руки, сидел напоминающий мумию человек и, поверх голов вошедших, бесстрастно взирал на уходящее на покой светило.

– Как на их древних свитках, – наклонившись к Шефферу, прошептал Геер.

– Здравствуйте учитель, – по-китайски сказал штурмбанфюрер, чуть склонив голову.

В ответ отрешенность и молчание.

– Наверное, он нас не воспринимает, – тихо сказал Бегер. – Впал в нирвану.

– Может быть,– так же тихо ответил Шеффер и медленно поводил перед глазами мумии ладонью. Они ничего не отразили, хотя и были живыми.

– А в пещере нет ничего для жизни, – судорожно дернул кадыком Краузе. – Поглядите.

Обиталище монаха действительно было пустым, и в нем не было ничего кроме импровизированной подстилки.

Постояв еще несколько минут, вся группа неслышно вышла и с облегчением вздохнула. В пещере явно чувствовалось что-то непонятное и потустороннее, которое давило на психику.

– Пойдем назад? – спросил неподвижно стоявший у входа мальчик.

– Да, – не сразу ответил Шеффер, с трудом освобождаясь от навалившейся на него тяжести. Она была везде – в голове, теле, конечностях.

Оступаясь на мелких камнях и спотыкаясь, «ученые» поспешили от пещеры вслед за удаляющимся проводником, а оттуда, громко и явственно дохнуло, – а-г-а-р-т-а…

– Вы слышали? – оглянувшись назад, с мистическим ужасом прошептал шедший последним Винерт. Ответом ему были полные страха глаза спутников.

На следующее утро, с восходом солнца, оставив в монастыре Чжасчи (тот желал помолиться в уединении) и, захватив с собой мальчика – бандна*, вся группа, ведомая им, отправилась к первому озеру.