– А что завтре, второе пришествие? – пробормотал Иван.
– Нет, пришествие одно, а завтра – за твоей головой.
– Уже, что ли? – прохрипел Иван.
– Да шучу я, – ухмыльнулся тюремщик. – Говорить с тобой желают. Человек важный, от самого царя.
Тюремщик захлопнул дверь. В коридорах еще долго раздавались его гулкие шаги.
Утром Иван очнулся от удара ногой по спине.
– Вставай! – прохрипел в темноте чей-то голос. – Говорить с тобой будут.
Батанов, дьяк посольского приказа, подошел к окровавленному телу:
– Ну как он?
Тюремщик положил железные щипцы в огонь:
– Да пока ломается, но мы эту дурь у него быстро из головы выбьем.
Посетитель в дорогом кафтане, отороченном собольими шкурками, посмотрев на стонущего от боли Ваньку Кольцо, с укором добавил тюремщику:
– Ну, ты это, не перестарайся, смотри. Государь сказал, живой нужен.
Тюремщик удивился:
– Пошто живой-то, государственный преступник же?
– Не тваво ума дело, – добавил Батанов. – Сказано – исполняй.
Тюремщик согласно кивнул и взял ведро с водой. Окатив окровавленное тело, он поднял его за подбородок и заглянул в лицо. Иван замычал.
– Жить будет! – усмехнулся тюремщик.
– Опусти его, – распорядился Батанов, – и усади.
Иван пришел в себя, он замотал головой и открыл слипшиеся от высохшей крови глаза.
Батанов улыбнулся:
– Говорить сможешь?
– Смогу, – пробурчал Ванька.
– Ты пошто, поганец, посла ногайского изобидел?
– Это не я, – проревел узник.
– Как это не ты? – удивился Батанов.
– Он сам удирал, мы и споймали, – проревел в ответ на обвинения Кольцо.
– Грамоту посольскую ногай показывал? – вновь спросил Батанов.
– Показывал. – Кольцо мотнул головой и закрыл глаза.
– Что ж ты так, голубчик? – с укоризной высказал тюремщику Батанов. – Так и убить мог.
Тюремщик, промычав нечто непонятное, вновь выплеснул узнику на голову воду.
– Грамоту, значит, показывал ногай, а ты не послушал.
– По-ногайски не разумею, – прохрипел Иван.
– Каешься ли в сем грехе? – спросил Батанов.
– Да, – прошептал Кольцо. – Каюсь, хочу искупить службой царю.
– Затем и пришел он… – Батанов хлопнул себя ладошами по коленкам. – Хочу искупить службой, – рассмеялся Батанов, словно передразнивая. – Так нет у тебя боле ничего, кроме рук и ног, да вот голова пока еще на плечах. Приведи его в чувство, дай одежду и вы-кини. Пущай к казакам возвращается. Грамота на то царева… – Батанов достал из кафтана свиток, показывая тюремщику.
Тюремщик поднял Ивана под руки и усадил на скамью.
– Как же тебя отделали! – сокрушался он, качая головой и глядя на лицо узника. – Подлечить бы тебя надо. Да вот только я не лекарь. А вот морду твою в порядок приведу.
Он смочил тряпку в деревянной бадье, стоящей тут же рядом, и стал оттирать кровь с его лица.
– Баньку бы, – прохрипел Иван.
– Мало тебя тут в подвалах попарили, – рассмеялся тюремщик. – Баньку он захотел. Нет у нас баньки. Вот выйдешь на волю, в городе и найдешь баньку, чай, гроши-то есть.
– Есть, – кивнул головой Иван.
– Ну и славно, – ответил тюремщик. – Пойдем-ка за мной, я тебе хабар твой верну.
Он подхватил Кольцова под руки и поволок по коридору.
* * *
Иван стоял на каменном крыльце у входа в царские подвалы. Через маленькие окошки, торчащие почти из земли, слышались стоны и душераздирающие крики узников. Тюремщик, что вывел его, смотрел на стоящего на крыльце бывшего узника, жадно вдыхающего полной грудью воздух свободы.
– Ну и иди, иди уже, – рявкнул на него тюремщик. – Другой со всех ног отсюда бежал, а этот стоит. Что за народ?
Он плюнул на крыльцо и затворил за собой массивные, окованные железом двери.
Иван поплелся вдоль улицы. Он брел по устеленной досками мостовой вдоль нескончаемых рядов бревенчатых изб. Из окон выглядывали хозяева и тут же опускали занавесь обратно. Вид оборванного и плетущегося человека с синяками и кровоподтеками на лице пугал обывателей. Наконец он добрел до перекрестка, на котором стоял столбик с иконою Св. Богородицы, и повернул в проулок. Его глаза застелил туман, и он повалился на пожухлую траву у одного из заборов.
– Машка, Степан, Борис, тащите его в избу, – услышал чьи-то голоса сквозь туман.
