Гиммлер. Инквизитор в пенсне

Глава 7. На перепутье

После закончившегося провалом «пивного путча» жизненные перспективы Генриха Гиммлера оказались как никогда туманными. Через пять лет после окончания Первой мировой войны он так и не стал офицером. Он был безработным агрономом, который возлагал надежды на политический переворот. Путч закончился провалом, фактически не начавшись. Тем не менее Генрих Гиммлер решил связать свою судьбу с запрещенной Национал-социалистической партией. Из его дневников следует, что он продолжал выполнять некие тайные задания. Кроме этого в феврале 1924 года он навестил в тюрьме Штадельхайм Эрнста Рёма. «Мы довольно непринужденно и весело болтали… Я принес ему “Великогерманскую газету” и апельсины, что очень его обрадовало. У него все тот же отличный юмор, он остался все тем же славным капитаном Рёмом». Приблизительно в то же самое время Генрих Гиммлер перебирается от родителей в Нижнюю Баварию, которая была ему хорошо знакома с самого детства. Теперь он пробует себя в качестве национал-социалистического агитатора. Вместе с тем он предпринимает попытки реализовать себя в качестве журналиста. Для газеты «Лангквайдер Цайтунг» он пишет большую политическую статью, которую назвал «Мюнхенское письмо». Изначально он планировал, что «Мюнхенское письмо» превратится в постоянную газетную рубрику, которая предназначалась для скрывавшихся в Нижней Баварии национал-социалистов. Гиммлер должен был не только морально поддерживать их, но и налаживать утраченные связи.

Нельзя сказать, что Гиммлер был напрочь лишен журналистского таланта. Во всяком случае его «Мюнхенское письмо» было перепечатано 24 февраля 1924 года «Роттенбургским вестником». Редакция охарактеризовала статью как «памфлет, присланный из национально ориентированных кругов». Действительно, статья была специально написана на подчеркнуто баварском диалекте от лица несуществующего депутата ландтага. В данном случае Гиммлер взял себе весьма успешный псевдоним – Хайнц Дойч. В своем материале Гиммлер-Дойч обличал самодовольного баварского обывателя, который заботился лишь о своем благополучии. При всем том «Мюнхенское письмо» заканчивалось весьма воинственным призывом: «В Германии, где сейчас полагают допустимым спекулировать лозунгами и принципами, однажды все-таки наступит день, когда распадется империя, построенная на деньгах. И страну придется восстанавливать кровью и железом, как это делал Бисмарк. И это будет наш день».

Кроме этого Гиммлер пробовал себя в роли оратора. В день, когда его статья была перепечатана в «Роттенбургском вестнике», он занимался агитацией в нижнебаварском городке Кельхайм. Он призывал жителей города отдать свои голоса за «Национал-социалистическое освободительное движение». Сохранилась запись в дневнике: «Для собрания был выбран большой зал. Он оказался полностью заполненным. Мероприятие вел доктор Руц. Он сделал паузу. Тогда заговорил я. Я говорил об угнетении трудящихся биржевым капиталом, о том, что мы должны были сами устанавливать цены на продукты, определять уровень заработной платы… Собрание стало нашим большим успехом». Вечером того же дня Гиммлеру предстояло выступать в соседнем зале: «Там было полным-полно крестьян и коммунистов. Сначала говорил доктор Руц, затем я. Говорил исключительно о проблемах трудящихся… Наши высказывания фактически граничили с национал-большевизмом. Однако упор делался на еврейский вопрос». На следующий день Гиммлер вновь выступал перед крестьянами. На этот раз не обошлось без инцидентов. Во время выступления Гиммлера стал громко возмущаться «еврейский торговец спиртным». «Я полагаю, что скорее всего крестьяне затем прижали его к стенке». В это время Гиммлер изображает из себя самоотверженного глашатая партии: «Мы оставались в помещении с людьми до 3 часов. Очень горькой и тяжелой является эта служба народу, которого обманули и ввели в заблуждение. Нередко люди недоверчивы. Они до глубины души боятся войны и смерти».

В то время как Гиммлер практиковался в своих словесных баталиях, в Мюнхене начался процесс над путчистами. Он стартовал 26 февраля 1924 года. Много ранее Генрих Гиммлер уже допрашивался прокурорскими работниками. Они пытались установить, какую роль молодой человек играл в захвате здания командования военного округа. Однако собранных сведений явно не хватало для того, чтобы выдвинуть против Гиммлера обвинение, а затем привлечь к уголовной или административной ответственности. Во время процесса над Гитлером и его соратниками сторона защиты не раз прибегала к показаниям Гиммлера как свидетеля, но сам он категорически отказался прибыть в здание суда.

Между тем Генрих Гиммлер вновь начинает задумываться о возможной эмиграции. Еще во время учебы в Высшей технической школе Мюнхена он подружился с однокурсником, выходцем из Турции. Впервые мысль переехать в Турцию Генрих высказал в 1921 году. После этого он постоянно переписывался со своим приятелем. Тот же вернулся к себе на родину и предлагал свою помощь Гиммлеру в том, чтобы тот занял место управляющего имением в Западной Анатолии. Не исключено, что Генрих Гиммлер серьезно отнесся к этому предложению, так как имеются сведения о том, что он собрал справки, необходимые для эмиграции. Однако он не решился на столь смелый поступок. Если говорить об «эмиграционных мечтаниях» Генриха Гиммлера, то он рассматривал возможности переезда на Кавказ, в Италию, в Персию и на Украину. Но в итоге он пришел к выводу о том, что в качестве управляющего имением ему было бы лучше остаться в Германии. Тем не менее его «аграрные перспективы» были не очень велики. В ноябре 1924 года он пытается претендовать на место в «Имперском союзе академически образованных агрономов». Однако ему были предложены совсем ничтожные должности, на которые он никак не мог согласиться.

Генрих Гиммлер не был готов смириться с тем, что все его проекты потерпели неудачу. Подобная настойчивость привела к тому, что он становится раздражительным, надменным и несговорчивым. Эти стороны своего характера он демонстрировал и раньше, но теперь они делались слишком заметными. Генрих Гиммлер дал волю своим негативным чувствам во время помолвки его брата Гебхарда. Разочарованный провалившимся путчем Гиммлер был готов излить свою злость и агрессивность на кого угодно. Впрочем, эта история началась задолго до событий ноября 1923 года. Осенью 1921 года Гебхард стал встречаться в Паулой Штельцле, дочерью банкира. Генрих с самого начала был против этой связи. На это хотя бы указывал его подарок, который он выбрал для помолвки. Это был роман Агнесс Гюнтер «Святая и ее глупец». Старания Генриха Гиммлера не были напрасными. В 1923 году отношения между влюбленными стали портиться. Гебхард упрекал Паулу в том, что она слишком вольно вела себя с другими мужчинами. По просьбе брата Генрих должен стать посредником, способствующим примирению. Однако Генрих совершенно превратно понял отведенную ему роль. Он написал письмо Пауле, в котором сообщал, что «мужчина должен быть уверенным в своей невесте, даже если они не виделись и не встречались несколько лет, что будет нелегко в условиях приближающейся войны, когда нельзя быть неверными ни в мыслях, ни во взглядах, ни в невольных прикосновениях». Далее Генрих Гиммлер обличал Паулу, так как та «самым позорным образом» не собиралась хранить эту верность. Он заявлял, что «брат был слишком хорош для нее, но он, к сожалению, был слишком неопытен в личных делах». Паула решила не игнорировать это письмо. В ответном сообщении она рекомендовала Генриху держаться подальше от ее личной жизни.

Однако Генрих Гиммлер не мог оставить девушку в покое. Несколько месяцев спустя до Паулы дошли сведения о том, что он уговаривал родителей пойти на разрыв помолвки. Гебхард попал под влияние брата, после того как Генрих сообщил ему, что Паула не была «невинной девушкой». Когда было решено разорвать помолвку, Генрих в очередной раз оказался недовольным. На этот раз его возмущала реакция брата: «Гебхард без каких-либо проблем пошел на это. Он кажется вполне довольным. Как если бы он не имел души, и подобно пуделю стряхивал с себя пыль». Когда Паулу уведомили о расторжении помолвки, она написала письмо своему бывшему возлюбленному, в котором упрекала своего несостоявшегося жениха в том, что «он не имеет мужества противостоять Генриху». Для нее было удивительным, как «твой младший брат мог себе вообразить, что имеет право воспитывать меня на основании некого его личного жизненного опыта». Сложный характер Генриха Гиммлера, в особенности в те дни, как нельзя лучше характеризует продолжение этой истории. В марте 1924 года (то есть когда помолвка была уже официально расторгнута) Генрих нанял частного детектива, который должен был собрать сведения, порочащие Паулу. Этим он хотел содействовать распространению неприглядных слухов про бывшую невесту своего брата.

Уже «дело Паулы» показало, что Генрих Гиммлер имел патологическую страсть к вмешательству в личные дела, собирая даже мельчайшие подробности из интимной жизни. На тот момент это были близкие ему люди. Однако обладание этим компроматом позволяло ему выглядеть в компании приятелей заносчивым и самоуверенным. В некоторых случаях Генриху удавалось произвести впечатление, когда он занимал позу героя-одиночки. В июне 1924 года Гиммлер получил письмо от своей давнишней подруги, которое та написала более полугода назад, но все никак не решалась отправить. Речь шла о Марии (Мариель) Раушмайер, дочери мюнхенского профессора, который водил дружбу с Гиммлером-старшим. К слову сказать, Мариель очень часто появлялась на страницах дневника Гиммлера. Он считал ее «весьма рассудительной, обладающей твердым характером честной девушкой, которая заслуживала самого глубочайшего почтения». Мария Раушмайер была политической единомышленницей Генриха Гиммлера. Она поддержала гитлеровский путч 1923 года и люто ненавидела Веймарскую республику. В своем письме она описывала свои чувства, когда увидела 9 ноября 1923 года Генриха Гиммлера перед зданием военного командования. Она не скрывала своего восторга. Гиммлер долгие годы хранил это письмо в своих личных бумагах.

Если обратиться к списку литературы, которую читал Генрих Гиммлер в 1923–1924 годах, то можно обнаружить, что он занимался активными поисками идеологии или мировоззрения, которое бы соответствовало его психологическому настрою. На фоне многочисленных статей по «еврейскому вопросу», расовым доктринам, критике демократии в глаза бросается ярко выраженная увлеченность Генриха Гиммлера мистикой. Он штудирует работы по астрологии, гипнозу, «сидерической силе», телепатии, в которых он пытается найти «рациональное зерно». Тогда же он знакомится с «загадкой пирамиды Хеопса». Именно в это время Генрих начинает верить, что он в состоянии контактировать с душами умерших людей. Подобные представления возникли отнюдь не на пустом месте. Еще в 1921 году он несколько раз перечитывал книгу, в которой приводились доказательства жизни после смерти. Позже эти взгляды вылились в то, что Гиммлер, уже являвшийся рейхсфюрером СС, верил в реинкарнацию – переселение душ. Многие из прочитанных книг способствовали формированию веры, которую позже Гиммлер будет насаждать в СС. Например «Жизнь Иисуса» Эрнста Ренана использовалась им для того, чтобы опровергнуть еврейское происхождение Христа, а книга Эрнста Хекеля «Всемирная загадка» служила для критики монистической системы мира. Несмотря на то что Гиммлер постепенно отходил от католицизма, неверие, атеизм, равно как и критика доказательств существования Бога, были для него неприемлемыми и даже отвратительными.

Генрих отнюдь не сокращает чтение по «германской» тематике, но, напротив, приобретает все больше и больше книг, посвященных немецкой мифологии и сказаниям. В частности, он взахлеб читает трехтомник Вернера Яна. Это были германские саги, изложенные в форме приключенческих романов, так сказать, Карл Май для германофильской молодежи. Тогда он два раза перечитывает работу Ганса Гюнтера «Рыцарь, смерть и дьявол», которая была посвящена «героическому мышлению». После ее очередного прочтения Генрих Гиммлер лаконично записал в своем дневнике: «Книга, передавшая в мудрых словах чувства, которые я испытывал».

Лето 1924 года стало для Гиммлера не только временем формирования его новых религиозных взглядов, но и периодом, когда он окончательно решил связать свою судьбу с национал-социализмом. Он принимает решение, что должен полностью посвятить себя политической работе, которая должна стать смыслом его жизни. Поначалу он попадает в окружение Грегора Штрассера, который в то время был одним из виднейших национал-социалистов Нижней Баварии. Несмотря на участие в «пивном путче», Штрассер не был отдан под суд, он всего лишь некоторое время провел в предварительном заключении. Еще находясь в тюрьме, в 1924 году он выставил свою кандидатуру на выборах в ландтаг. Он шел по списку «Фёлькише блока». Это была одна из организаций, в ряды которой перешли активисты запрещенной Национал-социалистической партии.

Неожиданно для всех «Фёлькише блок» набрал на выборах 17,4 % голосов. По этой причине Штрассера, уже депутата ландтага, пришлось отпустить из тюрьмы. Сразу же после этого он формирует «Национал-социалистическое освободительное движение», которое должно вместо НСДАП пойти на общегерманские выборы в рейхстаг. Грегор Штрассер был поборником идей «немецкого социализма», что отличало его от Гитлера. Штрассер был выразителем идей националистического антикапитализма, а потому изначально делал ставку на Северную Германию, где планировал создать мощную национал-социалистическую организацию. По этой причине Генрих Гиммлер, оставшийся в Нижней Баварии, был фактически предоставлен сам себе.

Оказавшись в «свободном плавании», Генрих Гиммлер пребывал в растерянности. В августе 1924 года он написал в Милан своему знакомому письмо, в котором сообщал, что должен руководить национал-социалистической организацией Нижней Баварии. Генрих не без некоторой затаенной обиды сообщал, что «его работа не принесет в ближайшее время очевидных результатов, но ее плоды появятся в течение последующих лет». Он видел в своей деятельности «бескорыстное служение великой идее и великому делу, в котором мы не можем рассчитывать на признание». Однако условия для политической работы были не настолько плохи, как изображал в своем письме Генрих Гиммлер. «Фёлькише блок» на выборах в ландтаг, которые состоялись в декабре 1924 года, получил в Ландсхуте (именно там располагалось руководство национал-социалистов Нижней Баварии) 10 % голосов. Блок стал третьей силой, уступая по популярности лишь социал-демократами и Баварской народной партии. Сразу же надо обратить внимание на то, что в целом по Баварии национал-социалисты получили 5,1 % голосов, а на выборах в рейхстаг 3 % голосов. А стало быть, дела в Ландсхуте обстояли совсем неплохо.

Между тем в декабре 1924 года на свободу вышел Адольф Гитлер. Год спустя он заново основал Национал-социалистическую партию немецких трудящихся (НСДАП). Запрет на ее деятельность был снят только после того, как Гитлер дал гарантии своей легальной деятельности и лояльного отношения к баварскому правительству. После этого Гиммлеру, который пребывал в Ландсхуте, предстояло перетащить в НСДАП национал-социалистов, которых Грегор Штрассер собрал в своем «Национал-социалистическом освободительном движении». Однако это было не так уж просто, как могло показаться на первый взгляд. В июле 1925 года главная канцелярия НСДАП жаловалась Грегору Штрассеру, что в Мюнхен не прибыло ни одного нового формуляра на вступление в партию, ни пфеннига членских взносов. В итоге в августе 1925 года Гиммлера вызвали в Мюнхен «на ковер». Он должен был дать объяснения по поводу несостоявшегося перехода в НСДАП тысячи членов партии, которые образовывали в Нижней Баварии 25 организационных групп. Гиммлер сообщил, что «само собой разумеется» должен был вести дела не с Максом Амманом, руководителем партийного издательства. Полгода назад между Амманом и Гиммлером уже возник конфликт. Причиной организационных проблем было отнюдь не только честолюбие Гиммлера. Конфликт между Мюнхеном и Ландсхутом мог разгореться хотя бы потому, что у Генриха Гиммлера банально не хватало времени на канцелярскую работу. Он предпочитал быть оратором, а потому не мог уложиться в отведенные ему сроки.

В итоге пересылка заявлений о вступлении в НСДАП и членских взносов затянулась на несколько месяцев. В свое оправдание Гиммлер то ли по наивности, то ли с иронией заявлял, что жители Нижней Баварии имеют врожденную антипатию к письменным заявлениям и прочим формальностям. Имелись и идеологические расхождения. Например, в Ландсхуте интересовались, почему к ним на мероприятия не прибывал Антон Дрекслер, который считался одним из учредителей Немецкой партии трудящихся, которая позже превратилась в НСДАП. Конечно же, в Нижней Баварии было известно, что Гитлер к тому времени фактически лишил Дрекслера всех постов в партии. Однако нельзя не признать, что у Гиммлера были и свои заслуги. Так, например, в Мюнхене были все-таки вынуждены признать официальное существование местной организации НСДАП в Ландсхуте, а издаваемый ею «Курьер Нижней Баварии» (тираж 4 тысячи экземпляров) был признан партийным изданием. Со временем стал «исправляться» и сам Гиммлер. Когда 2 мая 1926 года он отчитывался в Мюнхене о своей деятельности, он уже оперировал четкими цифрами.

Однако нельзя не заметить, что Генрих Гиммлер не был педантичным и усидчивым канцелярским работником, точнее говоря, партийным бюрократом, который управлял всеми делами, сидя за письменным столом. Он был действительным организатором, который непрерывно объезжал все местные группы и ячейки партии. Например, в период с ноября 1925 года по май 1926 года он принял участие в 27 мероприятиях (митингах, собраниях, шествиях). Кроме этого он 20 раз бывал в Вестфалии, Северной Германии, Гамбурге, Шлезвиге, Мекленбурге. На тот момент его можно было считать одним из самых активнейших баварских национал-социалистов. Ко всему этому надо добавить редактирование «Курьера Нижней Баварии». Однако нельзя не отметить, что в своих выступлениях Гиммлер стал постепенно переходить от критики капитализма к антисемитским лозунгам.

9 октября 1924 года он опубликовал в партийном вестнике большую антисемитскую статью, которая была посвящена проблеме «еврейских средств массовой информации». Он укорял евреев даже за то, что «современное средство – беспроволочная телефония [радио], которая могла бы служить средством воспитания всего народа, превратилось в развлечение», которое «безусловно контролируется еврейскими коммерсантами». Некоторое время спустя Гиммлер в своих выступлениях обращается к теме масонства. Однако в мыслях он придерживается своего собственного плана. Гиммлер начинает задумываться о формировании элиты, которая должна была создаваться по образцу военной индийской касты: «Мы должны быть кшатриями! В этом наше спасение». Более того, в частных беседах Гиммлер не раз высказывает мысли, которые не были предназначены для крестьян Нижней Баварии. Он полагает, что национал-социалисты могли бы учиться у масонов делу создания «небольшой, но безупречно функционирующей организации».

Тем временем в стране начался сельскохозяйственный кризис. Многие крестьяне оказались в долгах, многие – разорялись. В этой ситуации Гиммлер решил использовать полученное образование. Он перемешивал свои агрономические знания с антисемитской риторикой. В частности, он говорил о том, что надо избавить немецких крестьян от «еврейского гнета». В качестве примера он приводил сведения о сознательном завышении цен на минеральные удобрения, о сговоре биржевых деляг, намеревавшихся закупать у крестьян их продукцию по минимальным ценам. Написанная на эту тему статья была даже опубликована в «Национал-социалистической корреспонденции», центральном печатном органе НСДАП в Северной Германии. Это позволяет говорить о том, что по меньшей мере до осени 1925 года Гиммлер придерживался штрассеровских идей, в которых говорилось о «немецком национальном социализме» (не путать с национал-социализмом). Не надо быть пророком, чтобы предсказать, что после выступлений Гиммлера в Нижней Баварии появлялись новые партийные ячейки, а в НСДАП вступали многие крестьяне. Дело дошло до того, что Гиммлера стали приглашать на выступления перед крестьянами других немецких земель. Так, например, очевидец описывал, что выступление в Вестфалии закончилось форменным триумфом.

Между тем Адольф Гитлер начал формировать вокруг себя ореол «мученика» провалившегося путча, что было одной из составных частей нового «мифа о вожде». Грегор Штрассер, полагавший себя действительным организационным руководителем НСДАП, видел в Гитлере всего лишь «полезного движению оратора». Но публикация книги «Моя борьба» несколько изменила соотношение сил. Нельзя сказать, что эта книга, написанная Гитлером, сразу же стала восприниматься как «библия нацизма». Ее читали в партийных кругах, но не более того. Генрих Гиммлер не был исключением. Сначала он прочел первый том «Моей борьбы», после чего сделал запись в дневнике: «Много горькой правды. Однако первые главы о собственной молодости откровенно слабы». Второй том «Моей борьбы» он прочитал в декабре 1927 года. И опять последовала сдержанная запись, что он согласен с некоторыми из идей Гитлера. В этих записях не было даже намека на то, что Гиммлер с каким-то восхитительным упоением читал «Мою борьбу». Более того, в то время он даже не воспринимал Гитлера в качестве фюрера.

Если рассматривать ораторскую деятельность Гиммлера в указанный период, то можно будет понять, почему ему не хватало времени на выполнение бюрократических поручений. Он бывал в своем офисе в Ландсхуте буквально набегами. Гиммлер полагал, что личный контакт с людьми был много важнее, нежели правильно заполненные бумажки. Кроме этого молодой активист не намеревался отказываться от «военной подготовки», в которой он постоянно участвовал с 1918 года. Здесь он мог рассчитывать на стрелковый и туристический союз «Телль», который был преемником в свое время распущенного добровольческого корпуса «Ландсхут». В 1926 году союз «Телль» попал в поле зрения полиции. Гиммлеру удалось съехать из офиса НСДАП, который располагался в том же здании, что и правление союза «Телль», буквально за несколько часов до того, как там начались обыски. Во время допросов Гиммлер заявил, что союз «Телль» занимался исключительно «физическим и духовным воспитанием молодежи». Однако во время обысков, которые прошли у Гиммлера и майора Малера, который, собственно, и возглавлял союз «Телль», были обнаружены документы, подтверждавшие, что члены союза использовали во время занятий пехотное оружие. Это подтвердил также лейтенант рейхсвера. Но именно после этих показаний полиция прекратила дело. Органы правопорядка предпочитали не связываться с делами, в которых был замешан рейхсвер.