Проклятые легионы. Изменники Родины на службе Гитлера

«Наступление германских войск застало противника врасплох. Боевые порядки противника в тактическом отношении не были приспособлены к обороне. Его войска в пограничной полосе были разбросаны на обширной территории и привязаны к районам своего расквартирования. Охрана самой границы была в общем слабой.

Тактическая внезапность привела к тому, что сопротивление противника в пограничной зоне оказалось слабым и неорганизованным, в результате чего нам всюду легко удалось захватить мосты через водные преграды и прорвать пограничную полосу укреплений на всю глубину (укрепления полевого типа). После первоначального „столбняка“, вызванного внезапностью нападения, противник перешел к активным действиям. Без сомнения, на стороне противника имели место случаи тактического отхода, хотя и беспорядочного. Признаков же оперативного отхода нет и следа».

Генерал-полковник танковых войск Гейнц Гудериан вспоминал: «В 6 час. 50 мин. у Колодно я переправился на штурмовой лодке через Буг. Моя оперативная группа с двумя радиостанциями на бронемашинах, несколькими машинами повышенной проходимости и мотоциклами переправлялась до 8 час. 30 мин. Двигаясь по следам танков 18-й танковой дивизии, я доехал до моста через р. Лесна, овладение которым имело важное значение для дальнейшего продвижения 47-го танкового корпуса, но там, кроме русского поста, я никого не встретил. При моем приближении русские стали разбегаться в разные стороны. Два моих офицера для поручений, вопреки моему указанию, бросились преследовать их, но, к сожалению, были при этом убиты».

Эрих фон Манштейн, фельдмаршал: «Уже в этот первый день нам пришлось познакомиться с теми методами, которыми велась война с советской стороны.

Один из наших разведывательных дозоров, отрезанный врагом, был потом найден нашими войсками, он был вырезан и зверски искалечен… Позже часто случалось, что советские солдаты поднимали руки, чтобы показать, что они сдаются в плен, а после того, как наши пехотинцы подходили к ним, они вновь прибегали к оружию; или раненый симулировал смерть, а потом с тыла стрелял в наших солдат».

Нет, отнюдь не как легкая прогулка начиналась война и для немцев! Она действительно застала нас врасплох.

Армия отступала сражаясь и сражаясь отступала. Тысячи, десятки тысяч солдат погибали, но еще больше бойцов и командиров попадало в плен и пропадало без вести.

В 1941 г. только Западный фронт потерял убитыми и умершими на этапах санитарной эвакуации 106 997 человек (8,24 %), а пропавшими без вести и попавшими в плен – 798 465 человек (61,52 %). Северо-Западный фронт – 31 511 (11,67 %) – убитыми и умершими и 142 190 (52,64 %) – пропавшими без вести и попавшими в плен. Юго-Западный фронт – 60 016 (7,05 %) – убитыми и умершими и 607 860 (71,36 %) – попавшими в плен и пропавшими без вести.

Таким образом, три фронта в 1941 г. в общей сложности потеряли убитыми и умершими 198 524 человека и 1 548 515 пропавшими без вести и попавшими в плен!

На фронт Иван Рудаков попал в 1941-м.

– Через полтора месяца «учебки» нашу минометную роту отправили на передовую, – вспоминал Иван Алексеевич. – На весь эшелон – несколько пистолетов, у старших офицеров, нам же только противогазы выдали. Так и пробирались потом по ночам безоружными. На Старосалковском направлении, неподалеку от украинской речки Малый Донец, уже шли тяжелейшие бои. Нас послали в лес искать оружие. Мне винтовка пятизарядная досталась, кому-то штык, большинству вообще ничего. На всю роту – ни одного автомата!

Полгода они то наступали на Харьков, то вновь возвращались на прежние позиции. Наконец в августе 42-го пришел окончательный приказ об отступлении. Минометная рота осталась в засаде – дожидаться врага. Пока бойцы готовили свои «ячейки», фашисты уже прорвали оборону. Приказ отходить опоздал на сутки, и рота попала в окружение…

Снаряд разорвался в 10 метрах от рудаковского миномета. У него – осколок в ноге, сломана ключица. Рядом стонет друг-киргиз: голову задело по касательной. Перемотались какими-то тряпками – и давай прорываться.

– Только бежать уже было некуда: кругом фрицы. Прыгал, пока мог, на одной ноге. Под деревней Знаменкой нога так опухла, что даже наступать на нее не мог. Там-то нас немцы и взяли, – вздыхает Иван Алексеевич.

– Вы-то хотите про плен услышать, а я не могу об этом говорить – комок к горлу подступает, – смахивая слезу, отворачивается старик. – Загнали всех в конюшню, человек 120 нас было. Насыпь мы делали на дороге, а охраняли нас латыши. Попытались бежать, да, видно, кто-то сдал – всех поймали. Каждого пятого расстреляли: не фрицы убивали – свои, украинцы. Так и стоят перед глазами их лица…

Потом была пересылка в Кировограде и новый эшелон – в Германию. Лагерь в городке Кюстрин на Одере. Следующий пункт – Цейдуник, и с утра до ночи – тяжелейшая работа на кирпичном заводе. Оттуда Рудаков снова бежал. Через три недели скитаний его поймали и «вернули» в Цейдуник. К счастью, начальство в лагере уже сменилось, беглеца никто не узнал, и его не расстреляли.

Дмитрий Андреевич Тараненко попал в плен 26 мая 1942 г., под Днепропетровском.

– Когда немец прорвал линию фронта, мы держали оборону в Гусаровке. Одна винтовка на троих, гранат не было вообще. Ждали, когда убьют товарища, чтобы взять в руки хоть какое-то оружие… Нас тогда в окружение попало 75 тысяч человек, – вспоминает Дмитрий Андреевич. – Погнали пешком по всей Украине, на Умань. Первый лагерь – во Владимире-Волынском. За колючкой – 15 тысяч человек, 60–80 военнопленных каждый день подыхали от голода, каждого пятого ежедневно расстреливали… Я бы и сам умер от истощения, да молодость спасла, хотя в изолятор попал уже без памяти.

За 15–60 дней пребывания в плену в первый год войны от голода и болезней в лагерях умирало до 80–90 % захваченных на поле боя. Еще 10 % от оставшихся в живых гибли при этапировании. «Путь на небеса» – так называли фашисты эту смерть.

Пленных держали скученно, по 10–15 тысяч человек, на открытых площадках с двумя-тремя рядами колючей проволоки, без медпомощи, еды и даже воды. За несколько дней на такой территории съедалось все – от коры деревьев до червей, и она превращалась в пустыню, загаженную экскрементами. Во многих лагерях процветало людоедство.

– В нашем лагере, под Смоленском, ели друг друга, – опустив глаза, говорит другой бывший военнопленный Петр Иванович Баринов. В окружение он попал под Ржевом: там из-за неправильной команды об отступлении фактически были пленены три наши армии. – Мы два месяца хлеба не видели, жуткая бурда казалась манной небесной. Не люди мы уже были, а так – голодное зверье. Уж потом, когда меня отправили в Германию, я узнал, как немцы относились к другим невольникам. В соседних бараках, за колючкой, сидели итальянцы и французы. Они находились под охраной Красного Креста. Им постоянно приходили посылки. Ребята они были нежадные и старались нас подкармливать…