Три покушения на Ленина

– А кофе у вас отменный, – сделав вид, что ничего не заметил, продолжал светскую беседу Платтен. – И где вы его только достаете?

– Там же, где и все, – на черном рынке, – криво усмехнулся Ромберг.

– Да уж! – хохотнул Платтен. – На черном рынке можно достать все, даже русские газеты, – неожиданно посерьезнел он. – Господин посол, а вы читаете русские газеты?

– Зачем? – пожал плечами Ромберг. – Если есть что-то интересное, это переводят на немецкий в отделе печати и в виде обзоров присылают мне из Берлина.

– Про революцию вы, конечно, читали, – констатировал Платтен. – И про неуемное желание Временного правительства продолжать войну с Германией тоже знаете. Между тем есть люди, которые Германии могут помочь, – они ратуют за выход России из этой варварской бойни. Представляете, как выиграет Германия, если вдруг исчезнет Восточный фронт?!

– И что же это за люди? – с трудом прочистив мигом пересохшее горло, спросил Ромберг. Ему стоило огромных усилий сделать вид, что он ни о чем не догадывается.

– Они здесь, в Швейцарии, – кивнул за окно Платтен. – Это, прежде всего, Ленин и его правая рука Зиновьев. – И если им помочь…

– Поможем! – наклонившись через стол, свистяще прошипел Ромберг. – Таким людям нельзя не помочь.

– Я знал, что мы поймем друг друга, – протянул ему руку Платтен. – Если не возражаете, я зайду к вам завтра, и мы обсудим детали.

– До завтра, – с трудом сдерживая нетерпение, встал из-за стола Ромберг.

А Платтен, невозмутимый Платтен, вдруг скривился от боли, как-то по-детски ойкнул и рухнул в кресло.

– Что с вами? – бросился к нему Ромберг.

– Рука, – выдавил побледневший Платтен. – Левая рука, будь она неладна… Я неловко облокотился, а она этого не любит.

– Позвать врача? – обеспокоено предложил Ромберг.

– Врач здесь не поможет, – вытирая холодный пот, процедил Платтен. – Когда-то я сорвался со скалы, сломал руку, а кости срослись неправильно, да и суставы – ни к черту. Но это было давно. Я привык… Всё, кажется, отпустило. Не обращайте внимания. Так, значит, до завтра, – коротко кивнул он и стремительно вышел из кабинета.

А Ромберг, еле сдерживая нетерпение и потирая руки, бросился к шифровальщику.

– Телеграмма. Молния! В Берлин! – победно воскликнул он. – Пишите… «Сегодня меня посетил видный швейцарский социалист Фриц Платтен и от имени группы русских социалистов, в частности, их руководителей Ленина и Зиновьева, обратился с просьбой разрешить проезд через Германию небольшому числу самых видных эмигрантов. Платтен утверждает, что события в России принимают опасный для вопроса о мире поворот, и необходимо сделать все возможное для отправки вождей-социалистов в Россию, так как там они пользуются значительным влиянием».

Утром следующего дня Платтен был немногословен. Он положил на стол Ромберга сложенный вчетверо лист и, потирая небритый подбородок, устало бросил:

– Над этим документом мы трудились всю ночь. Назвать его можно так: «Условия, на которых эмигранты согласны совершить переезд».

Должен предупредить, что редактированию этот текст не подлежит, хотя, конечно, точки или запятые можно поставить в других местах. Читайте, господин посол, лучше – вслух, чтобы я мог сразу же ответить на возникшие у вас вопросы.

– Хорошо, – согласно кивнул Ромберг и надел очки.

«1. Я, Фриц Платтен, руковожу за своей полной ответственностью переездом через Германию вагона с политическими эмигрантами и легальными лицами, желающими поехать в Россию.

2. Вагон, в котором следуют эмигранты, пользуется правом экстерриториальности.

3. Ни при въезде в Германию, ни при выезде из нее не должна происходить проверка паспортов или личностей.

4. К поездке допускаются лица совершенно независимо от их политического направления и взглядов на войну и мир.

5. Платтен приобретает для уезжающих нужные железнодорожные билеты по нормальному тарифу.

6. Поездка должна происходить по возможности безостановочно в беспересадочных поездах. Не должны иметь места ни распоряжения о выходе из вагона, ни выход из него по собственной инициативе. Не должно быть перерывов при поездке без технической надобности.

7. Разрешение на проезд дается на основе обмена уезжающих на немецких и австрийских пленных и интернированных в России. Посредник и едущие обязаны агитировать в России, особенно среди рабочих, с целью проведения этого обмена в жизнь.

8. Возможно кратчайший срок переезда от швейцарской границы до шведской, равно как технические детали, должны быть немедленно согласованы.

Берн – Цюрих. 4 апреля 1917 года.

– Что скажете? – заметив озабоченность Ромберга, поинтересовался Платтен.

– Вопросы у меня есть, и их немало, – поднял глаза от бумаги Ромберг и нервно закурил, но тут же, спохватившись, протянул портсигар Платтену. – Курите, – предложил он.

– Нет-нет, – протестующе поднял руки Платтен. – Не курю.

– Бросили?

– Бросил, и очень давно.

– Неделю назад? – недоверчиво усмехнулся Ромберг.

– Чуть больше. А если точно, то двадцать лет назад.

– Тогда у вас должно быть отменное здоровье… которое позволит успешно завершить задуманную нами акцию, – неожиданно холодно закончил он. – А теперь, с вашего позволения, перейдем к вопросам. – Ну, едем мы с вами по Германии. Едем, едем, а куда? Каков конечный пункт?

– Конечный пункт – германский порт Засниц. Между этим городом и шведским Треллеборгом ходит железнодорожный паром «Королева Виктория» – на него мы и должны попасть.

– Хорошо. А что означает термин «легальные лица», которые желают поехать в Россию?

– Речь идет о членах семей политических эмигрантов, в основном детях и женах.

– Понятно… А как вы себе представляете процедуру обмена русских политэмигрантов на немецких и австрийских пленных?

– Я же написал: мы будем агитировать с целью проведения этого обмена в жизнь.

– И всё?

– Господин посол, вы же прекрасно понимаете, что пока большевики не у власти, они ничего не смогут сделать для реального выполнения этого обязательства. Больше того, они рискуют жизнью, взяв на себя другое обязательство – остановить войну, тем самым предоставив возможность Германии перебросить десятки боеспособных дивизий на Западный фронт. Или Германия все еще горит желанием воевать на два фронта?

– Вы забыли, что я дипломат, и на такого рода вопрос не могу ответить ни «да», ни «нет». Еще один вопрос, на это раз последний: сколько пассажиров будет в этом вагоне?

– Я думаю, человек пятьдесят – шестьдесят.

– И вы их хорошо знаете?

– Одних лучше, других хуже, но поручиться готов за каждого. Или этого мало? – с металлом в голосе спросил Платтен.

– Что вы, что вы, этого достаточно! – обезоруживающе поднял руки Ромберг. – Единственное, что хотел бы уточнить: как вы себе представляете их отъезд? На перроне будет оркестр, потом пройдет митинг, вы помашете им вслед – и провожающие разойдутся по домам? Или у вас какой-то другой, более оригинальный сценарий?

– А вы веселый человек, – натянуто улыбнулся Платен. – Ни о каких оркестрах, митингах и тому подобном не может быть и речи – это во-первых. Было бы очень хорошо, если бы об этой акции ничего не пронюхала пресса. И вообще, господин посол, чем меньше шума, чем меньше утечек информации, тем лучше. Надеюсь, вы понимаете, что это в наших с вами интересах. А во-вторых, господин посол, я не собираюсь, как вы изволили выразиться, махать им вслед. Раз они мне доверились и раз я за них ручаюсь, то я поеду с ними, причем до самой шведской границы.

– Браво, господин Платтен! – воскликнул Ромберг. – Иного ответа я и не ожидал. Все, больше вопросов не имею, – встал он из-за стола. – Как вы понимаете, решение принимаю не я, поэтому ваши «Условия» я должен передать в Берлин. И чем быстрее, тем лучше. Поэтому – до завтра.

– До завтра, – поднялся и Платтен.

Телеграмма, которую Ромберг тут же отправил в Берлин, была требовательно-лаконичной.

«Посетивший меня сегодня Фриц Платтен выразил готовность поручиться за каждого из группы русских политэмигрантов, а также обязался сопровождать вагон до границы вместе с немецкими представителями. Поскольку их немедленный отъезд в наших интересах, я настоятельно рекомендую выдать разрешение сразу же, приняв изложенные „Условия“».

Отправив эту телеграмму, барон Ромберг надолго задумался. Он был опытным дипломатом, да и в разведке знал толк, поэтому ему не давала покоя простая, как ножка стула, мысль: «Кому я доверился? Кто он такой, этот Платтен? Откуда он взялся? Не подстава ли это английской или французской разведок? Почему он помогает большевикам, которые, по большому счету, самые вероломные враги России и которых, если смотреть правде в глаза, всех до единого надо поставить к стенке? А может, как раз этого он и добивается? Ведь не может же он не знать о заявлении Временного правительства о том, что каждого русского политэмигранта, посмевшего проехать через Германию, в России будут отдавать под суд как изменника родины. А в военное время изменника ждет расстрел или, еще хуже, петля.

Слов нет, Германии все это выгодно. Но нет ли в этой акции какого-то потаенного смысла? Я понимаю, если бы Платтен был не швейцарским социалистом, а, скажем, немецким монархистом, жаждущим победы германского оружия, тогда все было ясно и понятно, а так… Нет, что-то тут не сходится, что-то не стыкуется.

На кого работает Платтен, чего он добивается, какова его конечная цель? Чтобы это понять, надо разобраться в личности Платтена, надо задать самый популярный у американцев вопрос: „Кто вы, мистер Платтен?“ Кому его задать? Слава Богу, в Германии есть не только полиция, но и разведка, и контрразведка. Пошлю-ка я запрос им, пусть пороются в своих архивах».

Приняв такое решение, Ромберг вызвал шифровальщика и продиктовал соответствующие телеграммы, не преминув добавить, что ответ требуется максимально быстрый.

Как оказалось, досье на Платтена в Берлине было, но такое тоненькое, что Ромберг был откровенно разочарован. И все же он узнал, что выдающий себя за лощеного джентльмена господин – всего лишь сын столяра-краснодеревщика, что когда ему надоело делать шкафы, столы и стулья, он ударился в политику – на митингах и демонстрациях задиристому Платтену не было равных: оратор из него получился отменный, его даже называли швейцарским Либкнехтом.

Сейчас он – секретарь социал-демократической партии Швейцарии, до этого возглавлял интернационалистов-социалистов, а еще раньше был партийным агитатором латвийской секции РСДРП.

– Так вот где собака зарыта! – воскликнул Ромберг, – оказывается, он был членом РСДРП. А этой партией руководит не кто иной, как Ленин. Значит, они одного поля ягоды, значит, Платтен тайный большевик… Впрочем, это вовсе не обязательно, куда заманчивее работать на большевиков, формально оставаясь швейцарским социал-демократом. Так, а что он делал в Латвии? Все ясно, – перевернул еще одну страничку досье Ромберг, – никакой вы, господин Платтен, не агитатор, а самый обыкновенный террорист. Да-да, террорист, или, как их тогда называли, боевик, выдающий себя за идейного борца с царизмом. Вам-то что дело до царизма, а, господин Платтен? Так нет же, вы взялись поставлять оружие рижским боевикам и организовывать уличные беспорядки. За что вас в 1906-м арестовали. Могли ведь и расстрелять, военно-полевые суды тогда не церемонились. А это что за бумажка? Ого, это копия постановления об освобождении Платтена под залог в пять тысяч рублей. Деньги внесла его невеста, а впоследствии жена, Лина Хаит.

– А это что за рапорт? – продолжал листать досье Ромберг. – Так-так, негласный агент гамбургской полиции, служивший помощником боцмана на германском торговом судне, сообщает: «На нашем пароходе большая часть матросов сочувствовала борьбе рижских рабочих против царизма. Поэтому они охотно взялись помочь какому-то боевику, который просил спрятать его от русских жандармов. Они не замедлили явиться на борт, перерыли весь пароход от клотика до киля, но боевика не нашли. И лишь когда мы вышли в нейтральные воды, матросы дали условный знак и на палубе появился негр. Он хорошо говорил по-немецки и назвал себя Фрицем Платтеном. А не нашли его потому, что пока мы шли в нейтральные воды, он находился в пароходной трубе и висел там на руках».