Расстрелять перед строем

Вечером я донес о результатах двухдневного наступления и потерях. При этом обратил внимание командующего на то, что до нашей дивизии здесь десять дней подряд вели наступление другие соединения и ничего не добились. Отсюда сам собою напрашивался вывод о нецелесообразности дальнейших атак на этом направлении. Но в тот же вечер мы получили приказ, в котором снова в грубой форме обвинялись в якобы неправильных действиях».

Одна из самых честных книг воспоминаний военачальников о войне, рукопись Горбатова не могла безболезненно пройти военную цензуру и, конечно же, миновать мемуарную группу Главного политуправления. В 1964 году «Новый мир» опубликовал журнальный вариант воспоминаний А.В. Горбатова, получивший с легкой руки Твардовского название «Годы и войны». В 1965 году эту книгу издал Воениздат. Несмотря на огромнейший читательский успех книги, переиздана она была только в 1989 году.

В самом первом издании книги «Годы и войны» командарм К.С. Москаленко был назван без указания фамилии, просто «командармом». И, видимо, в том числе потому, что маршал Москаленко тогда возглавлял Главную инспекцию Министерства обороны, был заместителем министра обороны СССР.

Вот как выглядит следующий отрывок из книги генерала армии Горбатова с купюрами:

 «В тот же вечер я позвонил Маршалу Советского Союза Тимошенко и попросил его вызвать меня к себе вместе с командармом, чтобы в его присутствии объясниться. Через несколько дней, отправившись к главкому, я взял с собой семь приказов, выпущенных штабом армии за последние десять дней, в которых все командиры и комиссары дивизий получили взыскания. Иные из них за этот период имели уже до четырех взысканий и предупреждений.

Решил рассказать Военному совету фронта все по порядку, начиная с бесцельных, беспрерывных атак на одни и те же пункты в течение десяти—пятнадцати дней при больших потерях.

Главком выслушал меня очень внимательно и, обращаясь к командарму, сказал:

– Я же вас предупреждал, что грубость ваша недопустима, но вы, как видно, не сделали нужного вывода. Надо с этим кончать.

А мне он посоветовал не горячиться, расспросил о состоянии дивизии и разрешил ехать к себе.

За все это время командарм не сказал ни слова. Когда я уезжал, он остался у главкома. О чем они говорили – гадать не берусь. Однако после этого объяснения оскорбительных приказов стало заметно меньше».

А вот что писал А.В. Горбатов в подлиннике, которому бояться уже было нечего да и некого:

«Решил рассказать Военному совету фронта все по порядку, начиная с бесцельных, беспрерывных атак на одни и те же пункты в течение десяти—пятнадцати дней при больших потерях.

Когда я вошел к маршалу Тимошенко, в комнате были член Военного совета Н.С. Хрущев, начальник штаба И.Х. Баграмян и командующий 38-й армией К.С. Москаленко. После того, как я представился и поздоровался, главнокомандующий юго-западным направлением Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко спросил меня:

– Ну, рассказывайте, что вы там не поделили?

Доведенный оскорблениями до белого каления, в запальчивости я, показывая рукой на командарма, ответил:

– Это не командарм, это бесплатное приложение к армии, бесструнная балалайка.

Ко мне подошел Н.С. Хрущев и, положив на мое плечо руку, укоризненно сказал:

– Товарищ Горбатов, разве можно так говорить о командарме, да еще во время войны?

– Товарищ генерал, – ответил я Хрущеву, – прошу меня извинить за резкость, но то, что я сказал, я доложил Военному совету фронта в присутствии командарма, а не шепотом на ухо кому-то на базаре.

Хрущев посмотрел на главкома, а затем вновь с вниманием выслушал мои взволнованные слова:

– Больше терпения нет, товарищ член Военного совета. Я сказал то, что думаю. За 5 дней наши дивизии захватили не одну сотню пленных, десятки орудий и минометов, и все потому, что действовали по своей инициативе, вопреки приказам командарма. Все руководство командарма заключается в самом беспардонном отношении к подчиненным. Мы только и слышим: “Гитлеру помогаешь, фашистам служишь, предатель!” Надоело слушать и бесконечную брань. Неужели командарм не понимает, что своим повелением не мобилизует подчиненных, а только убивает их веру в свои силы? Подобные оскорбления я слышал в Лефортовской тюрьме от следователя и больше слушать не хочу. Сначала я думал, что командарм позволяет себе так разговаривать только со мной, недавно прибывшим с Колымы. Но это трафарет и применяется к каждому из подчиненных. Все мы честно служим и будем служить нашей Родине и партии, но незаслуженная ругань на любого человека действует отвратительно. Прошу оградить от нее, так как она наносит колоссальный урон нашему делу.

Главком выслушал меня очень внимательно и, обращаясь к командарму, сказал:

– Я же вас предупреждал, что грубость ваша недопустима, но вы, как видно, не сделали нужного вывода. Надо с этим кончать…» (А.В. Горбатов. Годы и войны. Записки командарма. 1941—1945.)

Не всегда правда на этой земле торжествует. Но Александру Васильевичу Горбатову крупно повезло. На его пути оказывались люди, которые увидели в нем честного человека и грамотного военачальника. И эти люди не дали его в обиду. В армии вообще, а на войне в частности, нередко трудно найти правду. И там с избытком хватает чинуш и карьеристов в самом плохом понимании этих слов. Однако во все времена судят по делам. А.В. Горбатов с 3 июня 1943 года и до самого конца войны успешно командовал 3-й армией. Летом 1944 года ему было присвоено воинское звание «генерал-полковник», а в апреле 1944-го его удостоили звания Героя Советского Союза.

Кирилл Семенович Москаленко также закончил войну в звании генерал-полковника. Точно также командующим армией и Героем Советского Союза. Но между этими людьми легла целая пропасть…

Даже в наградном листе командующий войсками 1-го Украинского фронта И.С. Конев подчеркивал, что командующий войсками 38-й армии «генерал-полковник Москаленко – волевой и решительный командир. Много работает, не считаясь со временем и своим здоровьем. Тактически грамотен. Лучше умеет наступать, чем обороняться. При осложнении обстановки мало устойчив…»

Об Александре Васильевиче Горбатове в наградных представлениях вы таких слов не найдете!

В своих воспоминаниях, широко известных под названием «Время. Люди. Власть», Н.С. Хрущев, видимо, совершенно случайно коснулся и военных мемуаров. Запись была сделана на магнитофонную пленку в 1969 году, а сама книга появится лет через тридцать.

Никита Сергеевич в отличие от других чаще говорил то, что думает. И в этой записи он откровенен, может быть, как никогда:

«Несколько дней назад я совершенно случайно встретился с Иваном Христофоровичем Баграмяном. Мне было очень приятно его повидать. Ведь я уже много лет не видел его. Накоротке мы обменялись с ним различными мнениями. Неожиданно он поднял вопрос о книге мемуаров Жукова, высказал ряд замечаний и заявил, что в ней допущены очень большие искажения и отступление от истины. Тут же он сказал, что написал воспоминания и маршал Москаленко, причем написал просто гадкую книгу. Я не стал его выспрашивать и как-то уточнять, в чем же выражается эта гадость. Но вообще-то Москаленко может такое сделать. Я его знаю и с хорошей, и с плохой стороны. С хорошей знаю в том смысле, что он человек, преданный делу, воевал неплохо, проявлял настойчивость и энергию, не щадил себя. Плохие его стороны – нервозность, неуравновешенность, вспыльчивость, грубость, даже больше, чем грубость. Оскорбления, которые он наносил своим подчиненным, всем известны. Люди, которые находились у него в подчинении, неоднократно жаловались мне на то, что он груб, оскорбляет их. Вот его обычный лексикон: “Враг народа! Предатель! Подлец! Судить надо! Расстрелять надо!” Это человек настроения, который очень поддается влиянию. Он на все способен. Особенно если почувствует, что это выгодно для него, что такая гадость как-то оплачивается, то он пойдет на нее.

Его беспринципность особенно поразила меня во время истории с отставкой Жукова в 1957 году. Я с доверием относился к Жукову во время войны и многое сделал для поднятия его репутации и авторитета в глазах Сталина. Когда в 1957 г. обсуждался вопрос о пресечении попытки Жукова организовать военный путч с целью захвата власти в руки военной хунты, то Москаленко активно выступал с обвинениями в адрес Жукова. Уже не на общем заседании пленума ЦК КПСС, а в более узком кругу лиц, когда Москаленко со страстью обвинял Жукова за поползновение к захвату власти, а Жуков с его солдатской грубостью, с его солдатской прямотой (а я верю Жукову, что он сказал правду) бросил ему: “Что ты меня обвиняешь? Ты же сам не раз мне говорил: чего смотришь? Бери власть в свои руки, бери!”

Когда я услышал это, то был поражен. Такого я никак не ожидал от Москаленко. Жукову не было смысла лгать. Да и Москаленко никак не смог парировать такое серьезное обвинение, фактически в государственной измене. Когда я рассказал об этом Малиновскому, Малиновский по собственной инициативе внес предложение об освобождении Москаленко от занимаемых постов.

Но я сказал: “Родион Яковлевич, вряд ли нужно так поступать. Это же Москаленко! Если будет нормальная обстановка (а я был уверен, что она нормализуется), то Москаленко станет честно выполнять свои обязанности…”

Это я рассказал, чтобы показать, кто есть Москаленко. Существуют несколько Москаленко. Один – это генерал, который честно командовал войсками, попадая во всевозможные переплеты на первом этапе войны. Затем он командовал армией, и его активная роль была заслуженно отмечена. Я лично вносил предложение о присвоении ему, уже после смерти Сталина, звания Маршала Советского Союза. Другой Москаленко – настоящий истерик. Я уже рассказывал анекдотический случай, как при нашем отступлении его выгнала колхозница из своего коровника, где он прятался, переодевшись в крестьянскую свитку, и он, сам украинец, выступил после этого против украинцев, кричал, что все они предатели и всех их надо выслать. Вот неуравновешенность этого человека.

А есть и третий Москаленко – приспособленец, алогичный и беспринципный человек. Таким он показал себя в деле с Жуковым. Но в чем конкретно выражалась та гадость, о которой говорил Баграмян, я не знаю».

Находясь в одном кабинете и сидя напротив друг друга, два полковника не только занимались каждый своей работой, но и, конечно же, беседовали. Александр Захарович прекрасно знал, что Иван Дмитриевич готовит рукопись второй книги мемуаров маршала Москаленко. Для этого он работал с архивными материалами из ЦАМО по 38-й, 27-й и 40-й армиям и Воронежского, а после 1-го Украинского фронта. И вполне естественно, что даже, несмотря на их секретность, в порядке исключения некоторые оперативные документы фронта и армий хранились в его сейфе.

Бывало, Иван Дмитриевич отвлечется от своей кропотливой работы и поинтересуется у Александра Захаровича:

– Саша, а ты, случаем, не помнишь погоду и проходимость дорог в те дни?

А речь шла как раз о тех днях, когда стрелковая дивизия Александра Захаровича, в одном из полков которой он был помощником начальника штаба, участвовала в зимнем наступлении 1944 года, которое оказалось для нее катастрофическим.

Отвечая на некоторые специфические вопросы Ивана Дмитриевича, Александр Захарович, кроме погоды и проходимости дорог, рассказывал летописцу маршала и многие другие вещи, о которых не мог забыть до самой своей смерти.

Надо сказать, отличался полковник не только прекрасной памятью, но и прекрасными способностями рассказчика.

– Наша 38-я стрелковая дивизия в первый бой после переформирования пошла под Сумами в 1943 году. Требовалось прорвать немецкую позиционную оборону на второстепенном направлении. Наступали без артиллерии РГК, без танков и авиации. После 15-минутного артналета. За два дня безуспешных действий двух полков (третий был в резерве комкора) мы потеряли убитыми 431 человека и ранеными 1516, из них 285 офицеров…

…В ночь с 23 на 24 сентября 1943 года дивизия успешно форсировала Днепр и захватила плацдарм в районе большой излучины, который стал именоваться Букринским. Сначала всех офицеров наградили орденами, а солдат и сержантов орденами и медалями. Потом приказ: представить 50 человек к званию Героя Советского Союза. Представляем, конечно, тех, кто отличился и уже был награжден. Но командарм дает геройство только 16, а остальных снова награждает орденами Красного Знамени или Отечественной войны 2-й степени (теперь уже вторично). Таков был «размах». Всех отметили, кроме… командира дивизии и начальника штаба. Хотя оба они переправлялись с полками на плацдарм. У нас там за 40 суток боев только погибших было свыше 300 человек…

…4 ноября нашу дивизию вывели из боя, дали пополнение, переодели в зимнее обмундирование… и тут же приказали всю пехоту передать в другие дивизии, а нас вернули на левый берег на доукомплектование. Но взят Киев, и нас снова переправляют на западный берег и сажают в оборону без стрелков и пулеметчиков. Офицеры подстелили на снег соломки, установили пулеметы и «обозначили» оборону.

9 ноября – приказ: мобилизовать всех военнообязанных в прилегающих селах, вооружить и в своей одежде отправить в окопы… Кто и о чем думал, когда приказывал передать личный состав 38-й сд в другие дивизии, а затем так ее пополнять? Загадка до сегодняшнего дня.

– И что же дальше? – заслушавшись собеседника, спросил Иван Дмитриевич.

– А дальше было следующее. 28 декабря 38-я сд участвует в наступлении. Только в одном нашем полку были убиты 75 и ранены 265 человек. Жены и родственники тут же собрали тех и других на саночки и увезли по домам, многих даже в своих жупанах. Погибших хоронили на родных погостах, раненых лечили местные врачи. Справа танковые части пробиваются с боями на Белую Церковь, а мы слева обеспечиваем их фланг. День лежит наша пехота на снегу, а немцы ведут огонь по ней из окон и с крыш хат. Ночью они отходят на новый рубеж, а мы за ними. Так и догоняли, более ста километров…

На этом рассказчик на мгновение замолк, посмотрел на свои часы и улыбнулся.

– Пора, Иван, собираться по домам, а то что-то мы засиделись.

В первой книге мемуаров Маршала Советского Союза К.С. Москаленко «На Юго-Западном направлении. Воспоминания командарма», вышедшей в издательстве «Наука» в 1969 году, есть введение. А в нем, словно в ларце, перечислены все те, кто принимал участие как в ее написании, так и в ее подготовке к выходу в свет:

«Считаю своим долгом выразить искреннюю благодарность за помощь в подготовке этой книги полковнику И.Д. Фосту, генералам и офицерам Военно-научного управления Генерального штаба, Отдела печати Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота, Архива Министерства обороны СССР, а также за техническую работу – полковнику П.В. Капитанову, М.М. Афанасьевой и Т.В. Каретниковой».

Неоднократно перечитывая весь список, лично я не нахожу всего одной фамилии…

Письмо Маршалу Советского Союза К.С. Москаленко:

«Дорогой Кирилл Семенович, прошу великодушно извинить меня за то, что я так задержал обещанное. Единственная причина – то, что я никак не мог кончить свою книгу из-за огромного объема работы. Каждую неделю казалось, что вот-вот кончу, а практически кончил только три дня назад и лишь после этого сумел сделать обещанное.

Хочу сказать о том, что я сделал и чего не сделал.

В данном случае речь в Вашей работе идет о событиях, которых я самостоятельно не изучал и о ходе которых собственного представления у меня не сложилось. Поэтому я видел свою задачу единственно в том, чтобы в меру своих сил помочь Вам в качестве, если так можно выразиться, литературного редактора. Я с пером в руке прошелся по Вашей рукописи с точки зрения стилистической, имея в виду, что она адресована не только военным специалистам, но и более широкому кругу читателей.

Собственно говоря, Ваша работа распадается на три части. Первая часть. – введение и заключение – связана с общими концепциями предвоенной и военной обстановки и роли Сталина. Вторая часть – история первых боев Вашей бригады – тяготеет к мемуарному жанру. Третья часть – история киевского окружения – представляет собой скорее оперативный очерк событий с использованием целого ряда необыкновенно интересных и значительных документов.

[…]

Работу я Вашу читал с большим интересом. Конечно, многое, связанное с киевским окружением, читать тяжело. Но тут без правды не обойдешься. Да и вообще в конечном итоге нигде и ни в чем не обойдешься без правды. И этой правдой мне и дорога прежде всего Ваша работа. Поэтому я и рад был оказаться Вам хоть в какой-то мере полезным как литератор. Считаю товарищеским долгом высказать Вам некоторые возникшие у меня сомнения и вопросы.

Первое. Документы, связанные с Шапошниковым, конечно, говорят об очень большой мере его ответственности за все случившееся под Киевом. Но для меня лично остается открытым вопрос – состоит ли его ответственность в том, что он сам был от начала и до конца яростным противником отвода войск из киевского мешка, или его ответственность состоит в том, что он целиком подчинил свою волю и свои взгляды на эту проблему воле и взглядам Верховного Главнокомандующего и как начальник Генерального Штаба не сумел убедить Верховного Главнокомандующего в неправильности принимаемых решений.

У Вас получается, что вроде бы Сталин в этом вопросе поддался Шапошникову. Не располагаю возможностью доказать обратное, в то же время психологически чувствую, что тут что-то не так. Сталин поддался Шапошникову – мало вероятно. Шапошников поддался Сталину – это более психологически вероятно.

Второе. Почему Тимошенко столь ответственное решение, как решение на отвод войск Юго-Западного фронта, передал Кирпоносу в устной форме через Баграмяна? Вы этого не объясняете. Думая над этим, я пришел к предположению, что, может быть, имея абсолютно жестокую директиву Сталина, запрещавшую еще и тогда, 16 сентября, отход войскам Юго-Западного фронта, а в то же время понимая, что каждый час промедления гибелен, Тимошенко, не решившись дать письменную директиву, прямо противоположную директиве Ставки, дал устный приказ Кирпоносу делать то, что все равно придется делать, но не стал закреплять этот приказ в документе.

Может быть, это и не так, но у меня рождается именно такое предположение. В этих условиях, когда командующий направлением, имея полную возможность отдать письменный приказ на отход, отдает вместо него устный, Кирпоносу, конечно, требовалось огромное гражданское мужество для того, чтобы выполнить этот устный приказ, учитывая все предыдущие запреты отхода, шедшие от Ставки.

На фоне всех тех документов, которые Вы приводите, на фоне всего того страшного нажима Ставки на Кирпоноса, который был до этого, запрос Кирпоноса в Ставку после получения устного приказа от Тимошенко кажется мне, в общем-то, естественным. Кирпонос всеми предыдущими приказами Ставки был буквально загнан в такое положение, когда ему пришлось запрашивать. Я решил поделиться с Вами этими моими читательскими недоумениями и размышлениями потому, что они, видимо, могут возникнуть и у других читателей.

Буду очень рад, если моя скромная литературная помощь в какой-то мере окажется полезной для Вас.

Жму Вашу руку.

14 июня 1966 год

Ваш Константин Симонов».

Теперь, я думаю, понятно, почему маршал И.Х. Баграмян назвал книгу маршала К.С. Москаленко «гадкой».

Во-первых, это касается тех самых вопросов, о которых в письме к Москаленко высказал свои сомнения К. Симонов.

Во-вторых, кому, как не Ивану Христофоровичу было знать всю правду случившегося под Киевом. Выпускник Военной академии им. М. Фрунзе и Академии Генштаба, с июня по декабрь 1941 года полковник (затем генерал-майор) Баграмян был заместителем начальника штаба и начальником оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта.

А Москаленко – всего лишь командиром 1-й артиллерийской моторизованной противотанковой бригады РГК (апрель—август 1941 г.) и командиром стрелкового корпуса (август—сентябрь 1941 г.). Да, собственно, и книгу писал другой человек, далекий от тех трагических событий.