Ломбард в Хамовниках
Михаил Николаевич Кубеев
Сделано в СССР. Любимый детектив
Повесть «Ломбард в Хамовниках» известного писателя-историка Михаила Николаевича Кубеева (1942 г.р.) создана на основе документальных материалов о работе Московского уголовного розыска в 1918–1919 годах. Банды налетчиков орудуют в новой столице. Повальные грабежи и убийства наводят ужас на ее население. Прибывший из Петрограда в Москву новый руководитель МУРа Александр Трепалов, его помощник Сергей Будылин и другие сотрудники уголовного розыска готовят ловушку для кровавой банды, возглавляемой рецидивистом Сафоновым по кличке Сабан. Но разгромить эту банду оказалось непросто…
Михаил Кубеев
Ломбард в Хамовниках
© Кубеев М. Н., 2016
© ООО «Издательство «Вече», 2016
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2017
* * *
Операция «Инкогнито»
Установить новую вывеску перед главным входом не успели. Старую, оставшуюся от царских времен «Московская сыскная полиция», с золотыми вензелями и двуглавым орлом, убрали подальше на чердак. Как сказал новый начальник Московского управления уголовного розыска, прибывший из Питера бывший балтийский матрос с броненосного крейсера «Рюрик», Александр Максимович Трепалов, Царство ей Небесное. Но не крестился. Только с улыбкой добавил, лучше бы, конечно, отправить ее в преисподнюю, где самое место всему старорежимному, отжившему свое. Но вот завхоз Назар Касьянов, старожил московской уголовки, со своей стороны, пояснил ретивому начальнику, что в подвал вывеску нельзя, там вода, крысы, будут грызть дерево, а вот с новой вывеской заминка вышла. И ехидно добавлял, в управлении на нее пока денег не выделили. Придется подождать. И на стене возле высоких входных дверей, словно мишень, уже четвертую неделю выделялся светлый квадрат с черными метинами от крепежных болтов, будто следами от пуль.
Уже четвертую неделю Сергей Будилин, двадцатилетний практикант, мечтавший о настоящей розыскной работе, каждое утро приходил к желтому двухэтажному зданию в Большом Гнездниковском переулке под номером восемь, где располагалось созданное спустя год после революции Московское управление уголовного розыска (МУУР). Каждое утро ровно в половине девятого он предъявлял свой розовый мандат часовому, стоявшему около светлого квадрата на стене. Тот, придав себе начальственный вид, изучал бумагу, шевелил губами. Но после прочтения не убирал свою трехлинейку, проявлял революционную бдительность, настороженно спрашивал:
– А вы к кому будете? – И щурил глазки.
И хотя часовому совсем не обязательно было знать, к кому направлялся практикант Будилин, тот также негромко, но со значением четко произносил:
– К начальнику уголовного розыска.
После этих слов часовой вытягивался в струнку и пропускал к двери серьезного практиканта.
Сергей после прибытия из Петрограда поселился в небольшой комнатенке в районе с веселым названием Разгуляй. Это как понимать? Разгул? Пьянство? Ну и ну! Давно пора переименовать все районы Москвы, разом разделаться со всем старорежимным, как с вывеской на здании уголовного розыска. Сергей никак не мог привыкнуть к этому разбросанному городу. Улицы путаные, кривые, дома на них теснились низкорослые, в большинстве двухэтажные. Редко мимо них по булыжной мостовой грохотали открытые тарантасы с пассажирами. Извозчики в отдаленные районы заезжали неохотно, там дома деревянные, кто в них живет-то? Голытьба безденежная. Хочешь на окраину – плати двойную цену. Сергей деньги экономил, на трамваи не цеплялся и, как многие другие служащие, топал ножками. От Разгуляя по Покровке к Маросейке, от нее далее к Лубянской площади. Когда шел мимо Большого театра, мимо здания бывшей Городской думы и видел слева красные башни Кремля с гербовыми двуглавыми орлами, то понимал, что находится в центре, в Москве, в столице. Но особого восторга от этого не испытывал. Увы, даже главная Тверская с ее генерал-губернаторским дворцом и Скобелевской площадью, с памятником генералу Скобелеву на ней, его не прельщали. Другое дело его родной Питер. В нем вместо улиц были широкие проспекты, и дома на них высились архитектурные, куда изящнее и наряднее. И Нева полноводнее Москвы-реки. В прежней столице все дышало былым самодержавием, величием прошлых царей, императоров. Там и вывески были нарядные. По набережным там грохотали дымные «моторы», правда, последнее время их сменили пролетки на шинах-дутышах. Все равно богатый город. Он с грустью вздыхал. Вот уже действительно, Москва походила на большую деревню. Может быть, потому и развелось в ней множество бандитских формирований? Не поспешили сделать ее столицей?
Сергей быстро двигался по коридору первого этажа мимо разных подсобных служб МУУРа, проскакивал, зажав нос, мимо туалетов, где плохо закрывались двери и откуда доносилось журчание воды. Но зато когда проходил возле недавно открытой местной столовки, шаг замедлял. И сильнее втягивал носом воздух. Старался угадать, что там готовят на завтрак или на обед. Оттуда часто тянулись дразнящие запахи какого-нибудь вкусного варева. Особенно хорошо получалась у поварих гречневая каша с жареным луком, просто объедение. И если, случалось, к ней добавляли еще печенки… В Питере такими деликатесами практикантов не потчевали. Все-таки он признавал, что в новой столице жизнь была сытнее. Трепалов знал чем соблазнить молодого практиканта, окончившего курс юридического факультета университета – солидным пайком, денежным довольствием и перспективой стать не просто милиционером, а настоящим пролетарским сыщиком-следователем.
Сергей легко взлетал на второй этаж. Ему предстояло пройти мимо отдела «братьев-сыскарей». Так между своими называли молодых сотрудников, служивших в отделе по борьбе с бандитизмом. Правда, москвичи, падкие на разного рода обидные прозвища, с легкой руки расплодившихся жиганов и мазуриков тотчас окрестили всех сотрудников МУУРа «мурками». Обидно? Конечно. Но, с другой стороны, не очень. Жиганы горазды только в бессильной злобе сыпать разными прозвищами, давать обидные клички. Жаль, что некоторые несознательные москвичи пошли у них на поводу.
У открытых окон курили те самые новоиспеченные «братцы-сыскари». Это были молодые парни, чуть старше Сергея, еще недавно служившие в Красной армии. Они ждали начальника отдела для утреннего инструктажа. Парней отобрали из числа добровольцев, у которых были хорошие физические данные, они умели метко стрелять, отличались дисциплинированностью, могли читать, писать и хотели служить в милиции. Они были, по сути, такими же практикантами, как и Сергей, но участвовали уже в проведении разных операций по поимке бандитов, патрулировали улицы, задерживали подозрительные личности. Ну и, конечно, кое-кого из них готовили к агентурной работе, то есть особенно шустрых, внедряли в банды. Муровцам надо было узнавать секреты грабителей. Иначе как работать? Служить в негласной агентуре среди оголтелых воров, грабителей и убийц означало каждый день подвергать свою жизнь опасности. Хороших агентов не хватало. В Москве развелось огромное количество разных малин, притонов, скупок краденого, подпольных ломбардов. Кто их считал? Непростой оказалась эта задача – внедрять туда своих сотрудников.
Как всегда перед утренним инструктажем парни смолили самокрутки. Давились сизым махорочным дымом, кашляли, но все равно курили. Они обсуждали задержания, случившиеся за вчерашний день, и травили байки. Сергей с парнями уже познакомился, но дистанцию соблюдал. Их было четверо: начинающий агент Илья Петров, круглолицый веснушчатый деревенский парень со смешно оттопыренными ушами, но зато с солидными кулаками; рядом с ним скуластый, похожий на калмыка, Семен Дегуня, по прозвищу Деготь, этот стрелял метко, почти не целясь; опытный агент-криминалист с бородкой Вадим Акимов; и, наконец, заводила сообщества, сыскарь с опытом оперативной работы Филенок, он же Артем Филонов, коротко стриженный, с рыжим чубчиком, торчавшим из-под фуражки, лихо сдвинутой на правое ухо. Развязный парень, любитель почесать языком, но в деле отличался отвагой, бандитов не боялся.
«Мурки, это совсем не обидно, – поучал он. – Вначале нас, милиционеров, называли еще хуже, просто мусора. Но когда я пришел в управление, мусор быстро убрали. С помощью моей “пушки”. Грохнул в пол и в потолок, вот и стал я молоток!» Он похлопывал себя по правому карману, где носил револьвер, растягивал рот в улыбке, ждал реакции. Парни довольно улыбались. Поняли шутку. Сергей замедлил шаг. А Филенок, вроде не замечая приближавшегося практиканта, старался вовсю, хотел показать парням свою осведомленность и важность.
«Слово “мусор”, – нарочито громко продолжал он, – пошло от московского уголовного сыска. Чужаки этого не знают. Но теперь-то царского сыска нет, вывеску сняли, стало быть, и мусоров нет». – «А кто же мы теперь?» – недоуменно спрашивал Деготь.
«А мы, – криво ухмылялся Филенок, – мы и есть пролетарские кошки-мурки, которых должны бояться буржуйские мышки-урки». Все снова смеялись. «Но не думайте, что если мурка встала на задние лапки, то мышки спрятались в норки, и все, бандитов нет. Ошибаетесь, мышки они большие притворы, они все время следят за кошкой. Вот когда появится у нас на здании новая вывеска, тогда мышки поймут, что им хана настала, от страха, поверьте, наделают кучу и лужу и от одного своего ядовитого запаха разбегутся в разные стороны. И с бандитизмом в Москве будет покончено. Это мое последнее слово. Все дело в вывеске!» И он рукой обводил свою ехидно улыбающуюся физиономию.
Будилин остановился возле них. Молодые сотрудники разом смолкли, перестали смеяться. Они выпустили сизый дым в открытое окно и выразительно смотрели на Филенка: мол, осторожно, практикант рядом. Сергей поздоровался с каждым за руку. Петров услужливо предложил ему деревенской махорочки, Деготь протянул кусочек газетного листа, а Филенок вынимал серные спички, Акимов, как некурящий, только развел руками. Сергей отказался. Он никогда не курил. Не его привычка. Они еще некоторое время перебрасывались незначительными фразами, шутили, и ему невольно приходилось тоже растягивать губы, слушать продолжение трепа. Так, походя, он узнал, что презрительное слово «легавые» прицепилось к милиционерам от легавых собак, которые бегают, высунув язык, «пролетарием» же кличут тех, кто злоупотребляет спиртным, а вот «большая жмурня» – это уже, извините, городской морг. Но оттуда выход один – на кладбище…
Филенок с первого взгляда не понравился Сергею. Строит из себя какого-то махрового сыщика, только без понятия, какого. Ну не Алана же Пинкертона, о котором он ничего не знает. Сергей как-то в присутствии парней спросил его, уж не Пинкертону ли он подражает, тот уставился на него, не понимая, о чем речь. Пришлось ему и всей ораве толково пояснить, что знаменитый американский сыщик, гроза воров, разбойников Алан Пинкертон. Он был сначала шерифом, ну, главным судебным властителем в одном американском графстве. Потом создал собственное розыскное агентство и специализировался как раз на раскрытии краж на железной дороге. Выдающийся сыщик. Понятно?
Откуда ты это знаешь, бросил фразу обескураженный Филенок. Сергей насмешливо улыбнулся, нам преподавали пинкертоновщину на первом курсе в университете. Могу принести книгу о нем, почитаете. Филенок прикусил язык, желание читать не выразил. Ну как же, одалживать книгу у питерского! Еще чего! Вот с того времени не очень жаловал он приезжего из Питера, всезнайку Будилина.
Понятно, что блатные высказывания, принесенные с улицы Филенком, другими парнями, особого интереса у Сергея не вызывали. В них ощущалось влияние жаргона московских уголовников низкого пошиба, всяких подзаборных. Ну не на них же равняться. Однако, с другой стороны, эти грубоватые шуточки-прибауточки, как ни странно, цеплялись, запоминались и повторялись. Да и Трепалов на теоретических занятиях поучал молодежь, говорил, что жаргон, или по-воровскому «феня», – это речь деклассированных вымирающих элементов. И чтобы вы, «братцы-сыскари», знали, феня произошла от бродячих торговцев, которых называли офенями. Преступники взяли от них наиболее типичные сочные выражения. Делалось это с одной целью – иметь свой скрытный язык, отличаться от городских обывателей, чтобы по «фене» можно было сразу опознать своего. Понятно говорю? И вам, молодые сотрудники уголовного розыска, «феню» надо знать. Это есть настоящий воровской язык, ключ к блатному миру. Может случиться, что кому-то из вас придется оказаться в малине или другом притоне. И если вы покажете там свое умение «по фене ботать», то вас признают за своего. На экзаменах мы вас, «братцы», проинспектируем, сведем с настоящими урками, они либо подтвердят вашу пригодность, либо…
Сергей шел по коридору дальше. Парни пожимали плечами, смотрели ему вслед, перешептывались. Ишь, какой важный! Курс университета кончил. Не начальник, но все повадки имеет. Они знали, что этот серьезный питерский идет к Трепалову, к своему земляку. Тот сам год назад, как приехал в Москву. Похоже, что главный начальник будет обсуждать с практикантом планы подготовки новой операции. Все догадывались какой. Наступал решительный этап в борьбе с бандами. В Москве их развелось свыше тридцати. Одна страшней другой. Что ни день, то убийства, грабежи, насилия, выстрелы, взрывы. Житья от бандитов не стало. Москвичи по вечерам боялись появляться на плохо освещенных улицах – шпаны развелось – не пройти. Но самой жестокой среди прочих московских банд считалась банда Сабана, многократно судимого уголовника, которому помогал бывший царский офицер, некто по прозвищу Капитан. Этот армейский служака из прошлого мстил пролетариям, отобравшим у него собственность, и поставил под ружье почти сорок человек! Целая рота! Все до зубов вооружены. У каждого в кармане финка, револьвер или «пушка», взрывные бомбочки. Такие запросто могли напасть на отделение милиции и перестрелять там всех и вся.
Может быть, на Сабана готовится облава, дошла его очередь? Или на Яшку-Кошелька? Этот тоже приосанился, набрал головорезов, почище, чем у Сабана и грозился весь город поставить на колени. Тоже царь зверей нашелся. Но почему именно с новичком Трепалов обсуждал особенности предстоящей сложной операции? Не слишком ли большая честь?
Дело не в чести, объяснял своим напарникам желавший поправить свой пошатнувшийся авторитет Филенок. Дело в том, что заместитель Трепалова серьезно заболел. А свято место пусто не бывает. Вот новичок и подсуетился – практикуется. Примеривает новую должность.
Ошибался в своем прогнозе Филенок. Причина сближения двух бывших питерских крылась в другом. «Братцы-сыскари» не знали главного – Будилин близко сошелся с Трепаловым еще в петроградском угро, в котором ранее служил отец Будилина. Во время операции по поимке главаря банды Боцмана, наводившего ужас на жителей Петрограда, старший Будилин был смертельно ранен и просил Трепалова стать опекуном над его единственным сыном, студентом университета. Трепалов пообещал. Потому и учил молодого сотрудника, который бросил учебу, разным премудростям милицейской службы, прививал ему кодекс чести работника правоохранительных органов новой пролетарской власти. Понятно, что в Москве, на новом месте начальнику хотелось видеть рядом знакомые лица, которым безоговорочно доверял. Короче, даже Филенок, уж на что пронырливый человек, вхожий в приемную начальника, где властвовала голубоглазая блондинка секретарша Иринка Сомова, и тот ничего толком не знал, какие беседы проводил начальник со своим подчиненным. Но, подражая поучающей манере Трепалова, Филенок многозначительно поднимал палец кверху и шепотом возвещал: «Это большая тайна. И вы, братцы-сыскари, теперь держись, – он сильнее понижал голос, – приезжие питерские возьмутся за нас. Они хвоста всем московским муркам накрутят, а потом… Готовьтесь к боевой операции… по отсечению хвостов»…
Сергей остановился перед обитой коричневой кожей дверью кабинета. На вывеске значилось: «Начальник МУУРа», ниже табличка – «Приемная». Прежде чем пройти к Трепалову, надо было поздороваться с секретаршей Ириной Сомовой, пройти ее контроль. Когда Сергей после осторожного стука открыл дверь, то увидел девушку, сидевшую у окна за новенькой пишущей машинкой «Ундервуд». Ирина осваивала незнакомую американскую технику – усердно била по клавишам, с щелканьем и звоном двигала каретку. Но вот она обернулась в сторону вошедшего. И весь ее облик сделался томным. Ирина заморгала, стала поправлять вьющиеся светлые волосы, ее взгляд совершал привычный путь – в угол, на нос, на предмет. Так раньше воспитанные светские барышни старались кокетничать с предметом своего знакомства.
Подобно часовому внизу Ирина расспросила практиканта Будилина, по какому он делу, повертела в руках его мандат. И только после этой привычной процедуры разрешала войти в кабинет.
– Ты слышал что-нибудь о новых налетах питерской банды Боцмана? – с ходу после рукопожатия начал Трепалов.
– За последнее время нет.
– Вот видишь, значит, наши ребята там неплохо поработали.
– Да, но перед моим отъездом в Москву на Сенной было совершено ограбление нескольких ларьков. Потом вечером того же дня налетчики Боцмана пытались взять кассу на Николаевском вокзале…
– Ха, именно, пытались. И ничего у них не вышло, верно? – прервал Сергея Трепалов.
– Видимо, сорвалось? – не понял Сергей.
– Не сорвалось. У них не было заводилы, не было главаря Боцмана. И все дела. Боцмана убили наши в перестрелке. Отомстили за твоего отца. Нового вожака парни себе не выбрали, переругались, чуть не перестреляли друг друга. Короче, банда Боцмана, по сути, распалась и кассу на вокзале взять не сумели.
– Наши молодцы, постарались.
– Молодцы, конечно. Нет Боцмана, нет его банды, нет дерзких ограблений. Человек не может жить без головы, правильно? Вот и в Москве нам надо устранить прежде всего главарей. Нет главаря – и банда распадается. Понял задачу? А уж Боцман куражился, помню, хвастал, что всех милиционеров повяжет, в Неву сбросит. Хотел нас утопить. Не вышло.
– А в чем наша задача-то? – не удержался от вопроса Сергей.
– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить, – сказал Трепалов, усадил Сергея на кожаный диван, а сам подошел к окну. Он теребил короткую штору, смотрел на узкую неприметную улицу. По ней изредка громыхали подводы, пробегала легкая повозка, иной буржуйский экипаж. Бородатый дворник в высоком картузе и в белом переднике убирал в совок навозные кучи. Дворник поднял голову, посмотрел в окно, Трепалов опустил штору и отошел в сторону.
– Этот Боцман, тоже бывший моряк, только с гнилым нутром, оказался прозорливым налетчиком. Хитрый бестия, он многое рассчитал наперед. Мы думали, что разгромим его банду – и все, в Питере наладится нормальная жизнь. В общем, стало полегче. Но теперь сложная ситуация перекидывается на Москву. Этот Боцман, когда был жив, задумал наладить связи с московскими жиганами. Понимаешь его хитрость?
Сергей послушно закивал головой, хотя и не очень понимал, о какой хитрости идет речь.
– Боцман хотел наладить налеты в Москве. Ограбил в столице магазин, склад, артель, сел в поезд, оказался среди мешочников и вернулся домой в Петроград с ценной поклажей. Пойди поймай его. Боцмана нет, а его идея жива. И теперь от имени Боцмана питерские мазурики направляют в Москву на тайные переговоры с московскими бандюганами своего посланца. Собираются вместе совершать налеты.
– Вот это новость, – удивился Сергей. – Известно кого направляют?
– К сожалению, в телеграмме, которую мне принесли, это не указано. – Трепалов нахмурил брови и взял листок. – Написано лишь, что в Москву едет близкий к Боцману человек. Он будет одет в светлое коверкотовое пальто, на шее у него белый шарф, а на голове шляпа-котелок. В левой руке саквояж. Вид представительный. Вооружен, есть финка и «пушка». Все, точка. А ты видел когда-нибудь коверкотовое пальто? – Глаза у Трепалова сузились. Он встал из-за стола, подошел к дивану. Сергей поднял голову и неуверенно потряс головой.
