Тем не менее, хотя Гитлер его почти не слушал, Кристиан стоял на своем.
«Довольно заниматься ерундой! – оборвал его фюрер. – Давайте нанесем удар! Все приготовим и выберем цель – мне все равно, что это будет. Потому что так дальше продолжаться не может. В конце концов, немецкий народ обезумеет. На террор нужно отвечать террором. Другого способа нет».
Когда же Гитлеру стало известно, что во время налета на Гамбург союзники потеряли лишь двенадцать самолетов, он поручил Кристиану определить точки, над которыми они были сбиты. (Минимальными потерями союзники, поднявшие в воздух 791 самолет, были обязаны последнему изобретению в нескончаемой войне радаров: на город были сброшены многие тысячи тонких алюминиевых полосок, мешавших работе немецких радаров.)
Из полученного ответа стало ясно, что в 1943 году Германия испытывала нехватку не только в бомбардировщиках.
«Хорошо, – ответил Кристиан, – только для этих целей мы не выделим ни капли горючего, а отправим людей на велосипедах».
«Поступайте, как сочтете нужным, – ответил Гитлер тоном школьного учителя, – главное, чтобы у меня на столе лежал отчет. Если необходимо послать людей на велосипедах, пусть это будут велосипеды».
* * *
Такова была обстановка в Германии в тот день, когда Муссолини вошел в королевскую виллу в Риме, не подозревая, что угодил в западню. Позднее в тот же день до Гитлера дошли первые свидетельства того, что в Вечном городе идет борьба за власть, а именно – донесение Вальтера Хевеля, это был человек Риббентропа в штабе Гитлера, который связался с послом Макензеном в Риме. Хевель подтвердил, что накануне, в субботу, 25 июля, Муссолини собирал Большой фашистский совет. Гитлеру было известно, что этот Совет не имел реальной власти и служил итальянскому диктатору не более чем ширмой, не говоря уже о том, что в последний раз дуче собирал его в 1939 году.
«Он слышал из разных источников, что заседание было бурным, – докладывал Хевель, имея в виду Макензена. – Поскольку участники заседания обязаны хранить тайну, то ничего конкретного он не слышал, одни лишь слухи».
Немцы в тот момент еще этого не знали, но Большой фашистский совет проголосовал за отмену единоличного правления дуче. Ну а поскольку реальной юридической власти Совет не имел, как не имел и силы навязать свое решение самому Муссолини, то это голосование можно рассматривать лишь как демарш, и не более того. Потому что сместить дуче можно было лишь путем государственного переворота, при условии, что последний поддержат военные. Однако в данном случае армия решила встать на сторону короля, поддержав таким образом куда более радикальную смену режима.
Ввиду отсутствия иной информации серьезность ситуации в Италии стала очевидна отнюдь не сразу. Гитлер скорее был озадачен, нежели всерьез обеспокоен.
«Какая польза от этих Советов? – недоумевал он. – На что они способны, кроме пустой болтовни?»
Увы, ближе к вечеру известие о государственном перевороте в Италии разорвалось в «Волчьем логове» подобно бомбе. Хотя мелкие подробности были до сих пор неизвестны, самого факта свержения дуче оказалось достаточно, чтобы логово фюрера сотрясло, словно взрывной волной. Примерно в 9.45 вечера маршал Вильгельм Кейтель, Верховный главнокомандующий, торопился в конференц-зал, где Гитлер и еще несколько лиц обсуждали сложившуюся обстановку.
«Дуче смещен со своего поста, – объявил Гитлер. Его слова предназначались Кейтелю, который только что вошел в комнату, но впечатление было такое, будто Гитлер пытался убедить самого себя. – Это известие пока не подтверждено. Правительство возглавил Бадольо. Дуче подал в отставку».
В тот вечер вскоре после того, как король Италии Виктор Эммануил арестовал диктатора, Бадольо связался с немцами и изложил им свою версию событий. Муссолини якобы добровольно ушел со своего поста, король же поручил ему, Бадольо, взять на себя функции главы временного правительства. Бадольо всячески подчеркивал, что смена власти – это исключительно внутреннее дело Италии и никак не затрагивает союзнических отношений с Германией. Он также заверил фюрера, что Италия продолжит свою борьбу против общих противников стран «оси». Гитлер даже не удостоил его ответом.
«Самый главный, самый “решающий” вопрос состоит в следующем, – сказал генерал Альфред Йодль, – будут итальянцы сражаться и дальше или нет?» (Слово «решающий» было в числе самых популярных в нацистском жаргоне.)
«По их словам, будут, – ответил Гитлер. – И тем не менее все это попахивает изменой. Мы должны отдавать себе отчет в том, что это вероломство. Лично я жду, что скажет сам дуче. Я хочу, чтобы он немедленно прибыл в Германию».
Увы, никто не Германии так и не смог назвать местонахождение Муссолини.
«Если существуют какие-то сомнения, – продолжал Йодль, – то нам остается лишь одно».
С момента свержения Муссолини прошли лишь считаные часы, но Гитлер уже начал подумывать о том, не взять ли ему Рим силой, с тем чтобы восстановить диктатора у кормила власти.
«Я думал о том, а не задействовать ли нам 8-ю танковую гренадерскую дивизию, чтобы та оккупировала Рим и арестовала правительство», – произнес Гитлер, имея в виду моторизованную дивизию, дислоцированную в тридцати пяти милях к северу от Рима, рядом с озером Больсена.
За этим предложением последовало обсуждение обстановки между Гитлером и его военачальниками. Озабоченность фюрера вызывал тот факт, что на Сицилии было задействовано слишком большое число немецких войск. К 25 июля войска союзников выдавили эти части на северо-восточную оконечность острова. Гитлер опасался, что Италия может перейти на сторону противника, и тогда немецкие части на Сицилии окажутся в западне, окруженные со всех сторон коалиционными силами Италии, Англии и США.
«Наших солдат нужно спасти во что бы то ни стало, – заявил Гитлер, имея в виду немецкие части на Сицилии. – Тем более что там им делать нечего. Их нужно вернуть. Их снаряжение не имеет никакого значения. Пусть, если хотят, взорвут боеприпасы и технику, главное – вернуть солдат. А их там сейчас 70 тысяч. Чтобы справиться с итальянцами, нам достаточно пистолетов». (Немецкие войска на Сицилии включали в себя танковую дивизию СС «Герман Геринг», 15-ю танковую гренадерскую дивизию, части 29-й моторизованной пехотной дивизии и 1-й воздушно-десантной.)
Недавние события убедили Гитлера, что серьезного сопротивления со стороны итальянской армии можно не опасаться.
«Нам следует дождаться точных отчетов о том, что собственно там происходит», – высказал мнение Йодль.
«Безусловно, – согласился Гитлер, – и тем не менее нам необходимо иметь наготове план. Я не сомневаюсь, что в своем вероломстве они станут заверять нас в верности, и тем не менее я расцениваю это как вероломство. Вот увидите, они предадут нас».
Последствия таинственного исчезновения дуче были понятны Гитлеру с самого начало. Он не сомневался в том, чем это для него чревато. Сместив Муссолини – практически единственного государственного деятеля Италии, верного странам «оси», – правительство Бадольо наверняка попыталось вступить в переговоры с союзниками о сепаратном мире. Или же, как опасался Гитлер, Бадольо еще до переворота вступил в тайный сговор с врагом. На 25 июля дела обстояли таковым образом, что союзникам ничего не мешало с согласия Бадольо вторгнуться в континентальную Италию (которая была практически оголена) и взять страну под свой контроль.
«Кто-нибудь уже разговаривал с этим Бадольо?» – спросил Кейтель.
«Хотя он и поспешил заверить нас, что война будет продолжена, – ответил Гитлер, – его заявление не играет особой роли. Ведь что еще он может нам сказать, даже если это предательство, а по-моему, так оно и есть. Мы станем играть в ту же самую игру, а сами тем временем будем готовиться к тому, чтобы навести нам порядок, одним ударом разделаться с этим отребьем. И удар этот будет нанесен в тот момент, как только у нас будут силы это сделать. И тогда мы явимся туда и разоружим всю их шайку».
В то утро Гитлер позвонил Герману Герингу. Геринг как раз собирался нанести дуче визит по поводу шестидесятилетия последнего, которое должно было состояться 29 июля, то есть буквально через несколько дней. Военачальники фюрера стали свидетелями того, как глава Третьего рейха лично сообщил дурные известия своему верному другу и помощнику. Геринг отказывался верить услышанному. И хотя присутствующим были слышны лишь отдельные реплики фюрера, содержание разговора было понятно и так.
«Алло, это Геринг? – спросил в трубку Гитлер. – Не знаю, слышал ли ты эту новость. Официального подтверждения еще не было, но нет никаких сомнений в том, что дуче подал в отставку, а его место занял Бадольо. Нет-нет, это не из области фантастики, это из области фактов. Так оно и есть, Герман, и в этом не приходится сомневаться. Как бы то ни было, в данных обстоятельствах я думаю, что тебе стоит приехать сюда прямо сейчас. Что? Я не знаю. Скажу тебе об этом позже. Главное, свыкнись с мыслью, что это так».
С этими словами Гитлер повесил трубку.
«Я лишь надеюсь, что они не арестовали дуче, – сказал он. – Потому что если он арестован, то нам тем более следует вмешаться».
Даже выйдя из конференц-зала, Гитлер, судя по всему, провел остаток дня, возмущаясь по поводу предательства итальянцев.
«Гитлер сыпал проклятиями, – вспоминала Траудль Юнге, одна из секретарш фюрера. – Он был взбешен по поводу смены власти в Италии и свержения Муссолини. В тот вечер он не стал прятать свое дурне настроение даже от женщин. Отвечал односложно, был погружен в свои мысли.
– Муссолини оказался слабее, чем я думал, – сказал он. – Я всячески поддерживал его, и вот теперь его свергли. Нет, на итальянцев никак нельзя полагаться. Они подрывают наш престиж, а их неудачи перевешивают любые успехи».
Исчезновение дуче внушало фюреру тем большую тревогу, поскольку он лично встречался со своим итальянским «другом» всего за неделю до его свержения. Встреча состоялась в Фелизе, на севере Италии. Это было военное совещание, тринадцатое за почти десяток лет. (Первая бомбардировка Рима авиацией союзников состоялась в тот же день. Рим как важнейший транспортный узел (шоссейный, и железнодорожный) являл для врага ценную мишень. Большая часть грузов, поступавших из Германии в южную Италию и на Сицилию, шла через Рим.) Его срочное проведение потребовал хаос, возникший в результате вторжения войск союзников на Сицилию. (Рудольф Земмлер, работавший в Министерстве пропаганды, так описывает первую реакцию Геббельса на известие о высадке союзников. «Возвращаясь поездом в Берлин, – писал он в своем дневнике 10 июля, – мы услышали в Эрфурте в три часа утра, что враг высадился на Сицилии. Геббельс был хмур, как туча, и в очередной раз грубо высказался по поводу нашего союза с “макаронниками”».)
Практически сразу после того, как англо-американские войска высадились на берегах острова, между Германией и Италией возникли резкие разногласия.
Для итальянцев главным вопросом была военная помощь – вернее, полное ее отсутствие. Союзники превосходили итальянскую армию по всем показателями – численности, боевому духу, экипировке. Деморализованные итальянские части не могли дать им достойный отпор, особенно в воздухе, где у союзников имелось гигантское превосходство. 12 июля, то есть спустя два дня после того, как на острове начались бои, итальянцы слезно попросили Гитлера прислать им две тысячи истребителей, чтобы приостановить натиск противника. Гитлер отказался выслушать эту просьбу о помощи, как, впрочем, и все другие. Этот отказ возмутил многих итальянцев, которые до этого были убеждены, что нацистская Германия в любой момент придет на помощь их стране.
Для них занятая Гитлером позиция была лишь еще одним подтверждением того, что фюрер намеревался «бросить Италию на произвол судьбы», пожертвовать своим средиземноморским союзником, чтобы тот взял на себя все тяготы войны с англичанами и американцами, постепенно изматывая врага, подрывая его силы и, самое главное, сдерживая его продвижение к границам Третьего рейха. Посол Италии в Берлине Дино Альфиери не раз выступал от лица Италии, говоря, что Гитлер смотрит на его страну и на другие страны «оси» как на «бастионы германской крепости». По его словам, в Италии Германия никогда не станет воевать в полную силу против англичан и американцев, поскольку хотела бы сохранить свои силы для борьбы против русских, поскольку не располагает необходимой мощью, чтобы одновременно вести тотальную войну на обоих фронтах.
Гитлер тем временем был серьезно обеспокоен полученными донесениями, которые оказались на редкость точными и из которых следовало, что итальянцы оказывают союзникам лишь видимость сопротивления, а в ряде случаев даже сдавались в плен или просто куда-то исчезали. «Фюрера терзает все большая и большая тревога, – сокрушался сподвижник Гитлера, Мартин Борман в письме, написанном в июле 1943 года. – Итальянцы бегут, точно так же так они бежали в России, или же просто сдаются в плен. По большому счету, Сицилию в данный момент удерживает лишь горстка наших солдат». Иными словами, отбивать вторжение на Сицилию полумиллионного англо-американского корпуса выпало 60 тысячам немецких солдат.
Вечером 12 июля, то есть спустя два дня после высадки союзников на Сицилии, Гитлер отправил Муссолини через генерала Энно фон Ринтелена, военного атташе Германии в Риме, возмущенное послание. Ринтелен, в обязанности которого входило обеспечивать координацию действий между немцами и итальянцами, передал дуче, что фюрер не намерен посылать в Италию дополнительные войска, если итальянцы отказываются сами защищать свою страну. Это заявление спровоцировало обмен резкими репликами между странами «оси».
18 июля Муссолини отправил Гитлеру длинную телеграмму. (До сих пор точно не известно, была ли она на самом деле отправлена.) Успех союзников на Сицилии, писал он, вызван отнюдь не отсутствием боевого духа у итальянцев. Иное дело, что страна исчерпала все свои ресурсы и срочно нуждается в помощи. «Германия гораздо сильнее и в экономическом, и в военном отношении, – писал дуче. – Моя страна шаг за шагом истощила себя; как в топке, сожгла свои ресурсы в Африке, России, на Балканах».
Не преминул Муссолини добавить и зловещее предупреждение: «Пожертвовав моей страной, Германия вряд ли сумеет обезопасить себя от нападения врага». В тот же самый день дуче получил приглашение от Гитлера присутствовать на встрече глав государств стран «оси», которая должна была состояться на следующий день, 19 июля. Поворчав по поводу того, что его не пригласили заранее, Муссолини все же согласился присутствовать.
В Фельтре ставки для обоих лидеров были чрезвычайно высоки. Поскольку было понятно, что Сицилию, скорее всего, не удастся удержать, Гитлера терзали – причем вполне обоснованные – опасения, что даже такой, казалось бы, верный союзник, как дуче, если события начнут развиваться слишком стремительно, пожелает выйти из игры. Используя комбинацию блефа и запугивания, Гитлер надеялся подстегнуть боевой дух своего южного союзника, не обещая при этом особой поддержки со стороны Германии, тем более что ее ресурсы на данном этапе войны также были на вес золота. Муссолини, в свою очередь, стоял перед не меньшими трудностями. С одной стороны, он испытывал колоссальное давление внутри страны. От него требовали заручиться полноценной помощью со стороны Германии, в противном случае Италия оставляет за собой право одностороннего выхода из войны, а в случае, если фюрер даст на это добро, то и подписать с союзниками сепаратный мир.
Тем не менее, как это часто случалось в прошлом, Муссолини не хватило мужества для откровенного разговора с Гитлером, когда оба лидера встретились лицом к лицу на севере Италии. Муссолини то ли испугался, то ли постеснялся открыто признаться фюреру, что его страна исчерпала все свои ресурсы, как материальные, так и человеческие.
Именно это странное молчание дуче в Фельтре вынудило короля Италии 25 июля, то есть всего неделю спустя, сместить его с поста главы страны.
Глава 3. Давнишние друзья
Этот человек – невротик. Когда он сказал мне, что никто не прошел через то, через что прошел он, в его глазах стояли слезы. Все это одно сплошное преувеличение.
Муссолини о поведении Гитлера на конференции глав государств «оси» в 1941 году
