Смерть на взлетной полосе

– А вообще за то время, что вы живете здесь, случалось что-то неординарное? Какой-то случай, который вы могли бы назвать из ряда вон выходящим? Скандал, недоразумение? Возможно, не с вами лично, но происшествие, которое вам пришлось наблюдать или невольно участвовать?

– Нет, кажется ничего такого, – в недоумении глядя на полковника и, кажется, не очень понимая смысл вопроса, ответила Нелли.

– Я имею в виду что-то необычное, чего не случалось раньше, – пытался пояснить Лев. – С вами или с Игорем Михайловичем.

– Необычное? Не знаю. Разве что… Однажды он очень сильно выпил. Так, что даже не мог стоять на ногах. Это было действительно необычно. Игорь, он вообще не пьет. Не пил, – снова болезненно сморщив лицо, поправилась она. – А в тот раз… Это было в день, когда пришел приказ о его окончательном утверждении в этой должности. Он сказал, что приедет поздно, его пригласили отметить это событие. И действительно, приехал он как никогда поздно, в третьем часу ночи. Бывали, конечно, дежурства, когда он приходил только утром, но ведь это совсем другое. В тот раз он не дежурил. Его привезли на машине и буквально занесли в квартиру. Он был совершенно не в себе, не мог даже идти. Никогда его таким не видела.

– Он как-то объяснил потом свое состояние?

– Сказал – выпили. «Немного перебрал». Но какое там немного! На следующий день даже на работу не пошел, настолько плохо себя чувствовал.

– Раньше подобного с ним не случалось?

– Никогда. Даже на семейных праздниках, когда что-то отмечали, он пил всегда в меру. А уж так, чтобы на следующий день не мог встать… нет, такого я не припомню.

– Вы упомянули о том, что отметить назначение Игоря Михайловича кто-то пригласил. То есть не сам он был инициатором?

– Нет.

– А вы не знаете, кто именно? С кем он отмечал это событие?

– Я не знаю. Это – дела мужа, я не вмешивалась. Только если он сам расскажет.

– Но в тот раз он не рассказал?

– Нет.

– Кроме этого случая, после вашего приезда сюда не происходило ничего экстраординарного?

– Нет. Кажется, нет. По крайней мере, ничего похожего на это происшествие я не припоминаю.

– Понятно. Что ж, спасибо, что уделили мне время. Надеюсь, что не слишком побеспокоил вас своим визитом.

Попрощавшись, Гуров спустился вниз и вышел на улицу.

Вечерело, и, взглянув на часы, он решил, что уезжать из летного городка уже нет смысла. Близилось время последней запланированной на сегодня встречи.

Когда из подъехавшей «Газели» начали выходить люди в униформе, очень похожие на тех, которых он видел сегодня утром, Лев сразу выделил среди них нужного ему человека.

Описание внешности Вадима Ушакова, данное Китаевым, было очень точным. Как только из машины показался высокий худой парень со взъерошенными, будто со сна, волосами, он понял, к кому нужно адресовать интересующие его вопросы.

Круглые очки делали Ушакова чем-то похожим на Гарри Поттера, и общее впечатление от его внешности у полковника сложилось положительное. Такие люди обычно общительны и легко идут на контакт. Поэтому Гуров не сомневался, что уж здесь-то не будет проблем с тем, чтобы завязать доверительный разговор.

Но дальнейшее показало, что внешность иногда бывает обманчива.

Как и в первый раз, Лев немного проводил компанию возвращавшихся с работы парней, дожидаясь, когда она поредеет и он сможет спокойно поговорить с Ушаковым. Сейчас ему повезло даже больше – немного пройдя по аллее, Ушаков попрощался с товарищами и свернул на боковую тропинку. Вскоре Гуров нагнал его и попытался завязать разговор, используя приблизительно такое же вступление, какое использовал сегодня утром, обращаясь к двум друзьям-техникам.

Но в отличие от них Вадим оказался гораздо более «тяжелым на подъем».

Уже одно то, что он видел перед собой незнакомца, по-видимому, настораживало. А узнав, что Гуров – проверяющий из Москвы, он окончательно замкнулся и на все вопросы стал давать лишь однотипные, ничего не значащие ответы.

– В день, когда произошло самоубийство, вы заходили к Иванникову? Вам ничего не показалось странным при общении с ним? Все было как обычно? – спрашивал Гуров.

– В целом да, – коротко отвечал Ушаков, и было совершенно ясно, что больше он не прибавит ни слова.

– Многие говорят, что бывший командир части Курбанский был в натянутых отношениях с Максимом Китаевым. Вам что-нибудь известно об этом?

– Я лично с Курбанским не ссорился, а какие у него были отношения с другими, не выяснял. Это не мое дело.

Вести беседу в таком ключе не имело ни малейшего смысла, и, задав еще пару вопросов и получив еще пару очень похожих ответов, Лев счел за лучшее попрощаться.

– Спасибо, вы мне очень помогли, – с едва заметной иронией произнес он.

– Обращайтесь, всегда рад буду побеседовать, – в тон ему ответил Ушаков и скрылся в подъезде невзрачного трехэтажного дома, очень похожего на тот, в котором жил Китаев.

Полковника огорчило, что беседа с Ушаковым не принесла желаемых плодов и он снова лишь напрасно потерял свое время. Но, поразмыслив, он пришел к выводу, что это как раз тот случай, когда отсутствие результата – тоже результат.

Он помнил, что Китаев называл Ушакова «связующим звеном» между технической и административной частями. Именно он поведал старому технику о неадекватном состоянии Иванникова в день самоубийства. И понятно, что далеко не каждый на авиабазе мог вот так вот запросто зайти в кабинет к командиру части. Следовательно, Ушаков мог знать много такого, что простым смертным было недоступно. И то, что в разговоре с ним он не захотел этими знаниями делиться, только лишний раз подчеркивало, что для подозрений есть все основания.

«Если этот Вадик так усердно шифруется, значит, есть причина, – думал он. – Значит, не все там так кристально чисто, в этих высших сферах. Значит, и предварительная версия о том, что Курбанскому могли отомстить подельники, пока тоже остается в силе», – идя к остановке, думал Лев.

Он снова не дождался «общественной» «Газели» и, поймав такси, отправился в гостиницу.

И в дороге, и по прибытии в номер Лев не переставал анализировать полученную сегодня информацию, пытаясь сделать хоть какие-то внятные выводы и сформулировать хотя бы начальные, предварительные версии.

Но пока это получалось плохо.

Разговоры сегодняшнего дня и новая информация, которую удалось из них почерпнуть, переворачивали все, что он знал до этого, с ног на голову и заставляли трактовать все события с точностью до наоборот.

Выходило, что каждый, кто так или иначе имел соприкосновение с Курбанским, мог иметь повод убить его. И вдова Иванникова, и обслуживающий персонал эскадрильи, и коллеги по работе, особенно те, с кем вместе он «прокручивал» государственные деньги, – все они могли быть недовольными поведением смещенного командира.

«Эти ребята, которые обслуживали его вертолет, хлебали, наверное, бедолаги, полной ложкой, – думал Гуров. – Не было бы ничего удивительного в том, что в один прекрасный день они сговорились отправить любимого начальника на тот свет. А эта Нелли? «Железная» вдова. Такой бабе заказать человека – как чашку кофе выпить. С шоколадкой. Переживает она, похоже, не на шутку, а значит, супруга своего, суперправильного, любила. И если догадалась, с чьей подачи он пулю себе в лоб пустил, отомстить вполне могла. Сама, конечно, с ножом не бросилась бы, но заказать… Заказать могла. Без сомнения. А уж что касается этого пресловутого отдела научных разработок, тут даже говорить не о чем. Смещенный Курбанский уже не имел такой неограниченной власти, и если в какой-то неудачный момент он что-то не по делу вякнул, убрать его могли не задумываясь».

Итог складывался весьма своеобразный. Если из неискренних и заранее «отредактированных» вчерашних официальных бесед следовало, что убить мог только Максим, то из сегодняшних неофициальных выходило, что убить мог кто угодно.

И обиженные «технари», и безутешная вдова, и жадные подельники – все они могли претендовать на роль подозреваемых. Причем в первом и третьем случаях мог иметь место сговор, что значительно осложняло дело.

Чем больше полковник размышлял над этим, тем яснее понимал, что все три направления практически равнозначны, и если начинать последовательно отрабатывать каждое из них, это дополнительное расследование может затянуться на годы.

«Нет, это стратегия бесперспективная, – решил он. – Нужно зайти с другой стороны. С точки зрения мотивов мы дело рассмотрели. Похоже, мотивы были у многих. Попробуем теперь подойти с точки зрения самого преступления. Как действовал убийца? Он каким-то образом узнал, что в такой-то момент времени Курбанский будет находиться вместе с Китаевым в кабине вертолета, и подложил туда бомбу. Затаился в неприметном месте, чтобы проконтролировать процесс и в случае надобности внести свои корректировки, для чего и прихватил с собой нож. Что это может означать? Во-первых, убийца очень хорошо ориентируется в обстановке, следовательно, он – «местный». Во-вторых, он хорошо знаком с техникой. Может заложить взрывное устройство и знает, куда именно нужно его заложить, чтобы достигнуть цели. Таким образом, у нас есть уже две характеристики – «местный» и «технарь». В-третьих, он не боится рисковать. Все действие происходит как на сцене, вертолет – на открытой со всех сторон площадке, тем не менее убийца спокойно прячется неподалеку и в нужный момент вступает в игру. Это может означать либо то, что ему нечего терять, либо то, что у него весьма своеобразный, склонный к рискованным авантюрам характер. И железные нервы в придачу. Вот такой вот «крепкий орешек».

Нарисовав мысленный портрет убийцы, Гуров понял, что на сей раз перед ним достойный соперник.

Несмотря на то, что его изыскания пока не дали каких-то глобальных результатов, он все больше убеждался в непричастности к убийству главного официального подозреваемого. Все новые данные, которые удавалось ему получать, свидетельствовали, что и у многих других были не менее, а иногда и гораздо более весомые мотивы.

А в сочетании со всевозможными несуразностями в доказательствах вина Максима Китаева вообще становилась чем-то призрачным и эфемерным.

Но кто же тогда настоящий преступник?

Размышляя о том, как было задумано преступление, Гуров не сомневался, что изначально «экскурсию» на вертолет задумал сам Курбанский. Наверняка это «тестирование» было очередной провокацией, которые мстительный начальник время от времени подстраивал Максиму Китаеву.

Парень не входил в число «экипажников», обслуживающих вертолет. Да и машина, если верить рассказу двух друзей, работала отлично. Для чего могла понадобиться эта внеплановая проверка? Ответ очевиден.

Задумав очередной «казус», Курбанский мог поделиться с кем-то своей остроумной мыслью, и таким образом об этом узнал убийца. Другого способа не существует. Посторонние могли узнать тайную мысль Курбанского только в том случае, если он ее кому-либо высказывал. А поскольку подобными мыслями никогда не делятся с кем попало, вывод напрашивается сам собой. Несомненно, убийца – либо человек, близкий к самому Курбанскому, либо он близок к тому, кто близок Курбанскому.

Так или иначе, здесь приходилось сталкиваться уже со средой «вышестоящих», а по опыту полковник уже знал, что именно в этой среде с ним меньше всего склонны будут делиться информацией. Воздействовать напрямую не получится, значит, необходима провокация. Нужно сделать так, чтобы убийца сам выдал себя.

Гуров имел полное право проводить официальные допросы. И если до сих пор не пользовался им, то лишь по одной причине – потому что сразу понял, что официальными способами ничего интересного не узнает. Но сейчас он собирался прибегнуть именно к официальным путям. Понимая, что враг затаился и предпочитает наблюдать из укрытия, хотел заставить его переменить тактику.

«Нужен хороший, классический «шмон», – решил полковник. – Нагрянуть туда завтра утром, да и выстроить их всех в лучших традициях приснопамятного Советского Союза. Пускай попрыгают. А то они, чай, и позабыли уже, что в отношении их проверка проводится. Так я напомню. В целом известно мне уже немало. Закинуть одно-другое словечко, дать понять, что мне известно кое-что очень интересное, и посмотреть на реакцию. Не может такого быть, чтобы такое трогательное внимание с моей стороны осталось безответным. У моего «тайного друга» было достаточно времени насладиться покоем. Пора уже ему переходить к действиям».

На следующее утро, как и запланировал накануне, Гуров отправился на авиабазу. В этот раз у него не было поводов воспользоваться служебной черной «Волгой». На место он прибыл на такси, начав уже привыкать к такому способу передвижения по городу Покровску.

Около восьми часов машина затормозила возле административного здания, стоявшего недалеко от летного поля.

Пройдя мимо дежурного, который тотчас его узнал, Лев направился прямиком в кабинет Гремина.

– Добрый день, – вежливо поздоровался он, совершенно не замечая удивленного недоумения на лице собеседника. – Хотел посоветоваться с вами. Мне нужно опросить кое-кого из ваших сотрудников, и в то же время не хотелось бы слишком уж нарушать ваши трудовые процессы. Как нам удобнее будет поступить? Мне вызывать каждого в прокуратуру, или, может быть, мы могли бы поговорить прямо здесь? Я думаю – какой смысл понапрасну гонять туда-сюда людей? На мой взгляд, это будет несколько нерационально. Как по-вашему?

Поколебавшись между двумя одинаково неприятными для него вариантами, Гремин наконец определился с выбором. Он решил, что, если процесс будет происходить поблизости, так сказать, «на глазах», за ним проще будет проследить и, в случае возникновения чего-то непредвиденного, подкорректировать.

– С кем именно из сотрудников вы хотели бы пообщаться? – стараясь не показывать чувств и эмоций, бушевавших внутри, проговорил он.

– Для начала я бы хотел поговорить с сотрудниками отдела научных разработок, – с самым простодушным видом пустил полковник первую стрелу.

– А какое отношение…

Начав фразу, Гремин осекся и не договорил. По-видимому, он был в курсе тайной миссии этого отдела. Даже если новый командир части сам не принимал участия в темных делах Курбанского, то, несомненно, многих из его «подельников» знал лично.

Поняв, чем может грозить собеседование с сотрудниками отдела, и видя, что уже не успеет их предупредить и проинструктировать, Гремин заметно пал духом.

На этот раз ему не удалось сохранить хладнокровие, и в ожидании ответа полковник с интересом наблюдал за сменой выражений на лице собеседника, в котором, как в зеркале, отражались все нюансы внутренних переживаний.

– Впрочем, разумеется, – смирившись с неизбежным, снова заговорил он. – Конечно, вы можете опрашивать всех, кого сочтете нужным.

– Благодарю, вы очень любезны, – ответил Гуров, решивший ни на йоту не отступать от правил безупречно-официальной вежливости. – Где я могу устроиться? Найдется какое-нибудь помещение, которое я мог бы временно занять?

– Да, конечно. Людмила Сергеевна! – выкрикнул Гремин в направлении двери.

Она тотчас открылась, и в ней возникла секретарша – упитанная и ухоженная женщина средних лет.

– Проводите, пожалуйста, нашего гостя в «тридцатую».

– Да, и еще мне нужен будет список сотрудников отдела, – собрав все дарованное природой очарование, улыбнулся Лев. – Должен же я знать, кого мне приглашать для беседы.

– Разумеется, – тоном осужденного без права на помилование ответил Гремин. – Людмила Сергеевна вам все подготовит.

«Тридцатая» была небольшая комната, расположенная в самом конце коридора. Внутренним убранством она напоминала одновременно кабинет, архив и просто склад ненужных вещей. Но необходимый минимум в виде стола и двух стульев там имелся, и помещение полковника вполне устроило.

Плохо было другое. Отдел научных разработок располагался здесь же, на одном этаже с кабинетом Гремина, но только в противоположном конце коридора. От кабинета начальника до него было намного ближе, чем от комнатки, где сидел сейчас Гуров. И полковник хорошо понимал, что, пока он будет беседовать со своим первым «интервьюируемым», Гремин имеет полную возможность «правильно настроить» всех остальных.

Но хотя от сегодняшних опросов Лев изначально больших результатов не ждал, это его не слишком огорчало. В конце концов, главная цель его визита на авиабазу состояла не в этом.

В ходе предполагаемых бесед он собирался не получить, а наоборот, передать информацию. У него был заранее заготовлен целый список провокационных вопросов, которые, по замыслу, должны были вызвать множество домыслов, спровоцировать разговоры и обсуждения и в итоге заставить настоящего убийцу занервничать и сделать неосторожный шаг.

Гуров очень рассчитывал, что этот неосторожный шаг многое поможет прояснить и покажет, в каком направлении нужно «копать», чтобы докопаться до истины в этом запутанном и неоднозначном деле, где с первого взгляда все казалось таким очевидным.

Он уже успел устроиться за столом в заваленной бумагами комнатке и даже немного соскучиться в одиночестве, когда перед ним вновь предстала ухоженная секретарша.

– Вот, пожалуйста, – сказала она, протягивая ему листок бумаги.

Взглянув на него, Лев увидел несколько фамилий. Напротив каждой из них значилась занимаемая должность.

– Отлично! Благодарю вас, – быстро пробежав взглядом список, сказал он. – Вас не очень затруднит пригласить сюда… да вот прямо по алфавиту. Арсеньев Владимир. Можно его ко мне позвать? Не сочтите за труд.

– Да, конечно, – ответила вышколенная секретарша. – Сейчас позову.

Владимир Арсеньев в списке фигурировал как инженер-конструктор и по совместительству начальник отдела. Под его руководством в отделе работало еще два человека с той же специальностью, а также несколько второстепенных сотрудников.

Но гораздо большее внимание полковника привлекла другая фамилия. Просмотрев список до конца, он обнаружил, что в этом же отделе числится и Вадим Ушаков, тот самый, с которым вчера вечером ему так и не удалось наладить контакт. Напротив его фамилии стояло: «системный администратор». Прочитав это, Гуров сразу вспомнил слова Китаева о том, что «связующее звено» между техниками и административной частью сутками «не вылезает из-за компьютера».

Минут через десять после того, как удалилась секретарша Гремина, Лев услышал неуверенный стук в дверь и громко проговорил:

– Открыто!

Дверь распахнули, и в проеме возник высокий светловолосый мужчина средних лет.

– Проходите, присаживайтесь, – вежливо пригласил Гуров. – Владимир Арсеньев, правильно?

– Да, это я.

Беседа с Владимиром Арсеньевым, поначалу не особенно бойкая, вскоре приняла характер оживленный и эмоциональный.

– Да откуда я могу знать, отчего у него изменилось настроение?! – отчаянно отбивался он, теряя остатки самообладания под мощным давлением наседавшего полковника. – Он мне о своих делах не докладывал. С какой стати?

– А Курбанский? Он тоже не докладывал о своих делах? – не теряя темпа, дожимал Лев. – Вы – руководитель отдела. И вы хотите серьезно уверить меня, что ничего не знаете о финансовых махинациях, которые здесь прокручивал Курбанский?

– Да какое это имеет отношение… – В сердцах Арсеньев чуть было не проговорился, но быстро поправился: – Лично я ни о каких махинациях ничего не слышал и не понимаю, какое это может иметь отношение к убийству.

– Правда? Действительно не понимаете? – ехидно усмехнулся Гуров. – Тогда вас можно только поздравить. Тогда вы, конечно же, и впрямь не замешаны ни в каких нелицеприятных аферах и совершенно не представляете, что бывает, если кто-то захочет урвать себе слишком большой куш, а остальным это не понравится.

– Совершенно не понимаю, о чем вы говорите, – нервно дернулся Арсеньев.

Беседа с остальными сотрудниками отдела научных разработок проходила в том же ключе.

Гуров жестко давил, доводя до истерики взрослых мужчин, и параллельно под разными соусами и предлогами доводил до их сведения, что ему известны некоторые не весьма распространенные факты о закулисной деятельности отдела, а может быть, и не только о ней.

Допросив с пристрастием всех, кто занимал в отделе более-менее значимые должности, он снова вызвал к себе секретаршу Гремина.

– Людмила Сергеевна, не могли бы вы проконсультировать меня, – вежливо улыбаясь, обратился он к женщине, покрывшейся красными пятнами от волнения. – Вот здесь написано: «Белавин Николай, инженер-конструктор». Правильно?

– Да, – едва дыша, пролепетала секретарша.

– Значит, правильно. А, между тем, как ни пытался я его пригласить для беседы, ничего у меня не вышло. От всех я слышал какие-то невнятные заявления о том, что его сейчас нет, а по какой причине – непонятно. Ведь сотрудники отдела, кажется, работают не по сменам?

– Да.

– Тогда почему же сейчас этого работника нет на рабочем месте?

– Он… отсутствует. Временно.

– В отпуске? – Видя, что мадам вот-вот упадет в обморок, Гуров старался демонстрировать максимальную доброжелательность.

– Нет… То есть да. Он… у него неприятности. Личные. Он пока не может выходить на работу, – собрав волю в кулак, выдавила из себя несчастная Людмила Сергеевна.

– Вот оно что. Значит, пока не может, – глубокомысленно потупившись, проговорил Лев. – Хм. Ладно. На «нет», как говорится, и суда нет. А по поводу бригады, обслуживающей «Ми-8», что вы можете сказать? Хоть они-то сейчас на месте?

– «Ми-8»? – изумленно подняла брови секретарша, как будто в жизни не слыхивала подобной странной аббревиатуры.

– Да, «Ми-8», – повторил Гуров. – Тот самый вертолет, в котором произошло убийство. Насколько мне известно, эту машину обслуживали два техника. Геннадий и Михаил, если не ошибаюсь? Они еще выходят на работу? И если так, то нельзя ли пригласить их сюда? Я бы хотел задать несколько вопросов.

– Хорошо, я сейчас узнаю, – чуть не плача проговорила секретарша и вылетела из заваленной бумагами комнатки.

Слушая торопливый стук каблуков по коридору, Гуров удовлетворенно улыбнулся и потер руки.

«Запрыгали голубчики! Подождите, то ли еще будет».

Но в этот раз ему самому пришлось ждать. После того как стихло в коридоре цоканье каблуков, прошло еще минут двадцать, прежде чем он вновь услышал осторожный стук в дверь.

– Войдите! – громко произнес Гуров и приступил ко второму действию задуманного им спектакля.

Геннадий Кочетков и Михаил Березин оказались молодыми ребятами, вполне приятными и даже какими-то очень «правильными» на вид. Но каким бы положительным ни было первое впечатление, отступать от своих планов Лев не собирался.

– Садитесь, ребята, – спокойно произнес он и без лишних предисловий поинтересовался: – Вы всегда носите с собой ножи, или они обычно находятся в кабинах пилотов?

– Что?

– Какие ножи?

Две пары изумленно вытаращенных глаз в недоумении посмотрели на Гурова.

– Ну как же? – без малейших эмоций продолжил он, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся. – Ведь Курбанского зарезали ножом. Правильно? А для этого его нужно было где-то взять. Поэтому я и спрашиваю. Нож всегда находился в кабине, или вы принесли его с собой?

– Да какие ножи… Да мы… да мы вообще, – от волнения не находя слов, заговорил Гена, высокий худощавый брюнет с плакатно-правильными чертами лица. – Да мы здесь вообще ни при чем! – выкрикнул он, так и не подобрав логических аргументов для оправдательной речи.

– Тихо, тихо, – успокаивающе проговорил Лев. – Не нужно так волноваться.

Дальнейший разговор представлял собой ритмичное чередование кратких и невозмутимых реплик полковника с продолжительными и эмоциональными ответами собеседников. Волнуясь и путаясь в словах, Гена и Миша в два голоса доказывали, что ни в чем не виноваты. А «жестокий тиран» спокойно наблюдал за этой бурей страстей, изредка вставляя словцо-другое «для подогрева» и дожидаясь, когда напряжение достигнет нужного накала.

Парни дошли до нужной кондиции довольно быстро. С начала интересной беседы не прошло и получаса, а лица уже раскраснелись, бешеные глаза готовы были выскочить из орбит, и полковник чувствовал, что на него вот-вот заорут матом.

– Ладно, ладно, – слегка улыбаясь, примирительно произнес он. – Я ведь не говорю, что кто-то собирается предъявить вам обвинение. Мне просто нужно было уточнить некоторые детали, прояснить неясности. Спасибо, что согласились помочь мне. Пока можете быть свободны.

Провожая взглядом своих взволнованных гостей, едва не подпрыгивающих от возмущения, Гуров улыбнулся еще шире – ребята ему понравились.

Кроме того, эта беседа в отличие от предыдущей послужила не только инструментом «психической атаки». Из разговора с техниками он сделал для себя важные выводы и даже получил некоторую дополнительную информацию.

– «Пока можете быть свободны»! – послышался из коридора возмущенный голос. – Нет, ты слышал? Главное – «пока».