В этой душегубке мы ехали уже сутки. Позади был последний курс университета, впереди – преддипломная практика. Конечно, мы были не в восторге, что нам придётся провести целый месяц в геологической экспедиции, ведущей свои исследования в какой-то таёжной глуши, территориально относящейся к Иркутской области. Но, как говорится, судьба есть судьба.…
– А чего вы хотели? – удивлённо развёл руками декан, заметив, как потухли наши глаза, когда нам объявили, где нам придётся собирать материал для дипломной работы. – Вы должны были знать, куда идёте. Работа геолога как раз и происходит в таких вот «тигулях». В Москве полезные ископаемые не водятся. Чтобы работать в городе, нужно было поступать на другой факультет. Экономический, там, или юридический.
– Там конкурс был слишком большой, – проворчал кто-то.
Декан снова развёл руками.
– А что эта экспедиция, хоть, ищет? – поинтересовался я.
– Руды, – ответил декан. – Руды цветных металлов. Никель, вольфрам, молибден. Да пождите вы расстраиваться. В том, что места там глухие и малоизученные, есть свой плюс. Природа там нетронутая. Можно даже сказать, первозданная. Может, вы там какой-нибудь золотой самородок найдёте. Такой здоровенный, что на всю жизнь себя обеспечите.…
Я лежал на верхней полке и читал Джека Лондона. Точнее будет сказать, я пытался его читать. Содержимое книги воспринималось плохо. Виною этому был немилосердный храп, раздававшийся справа от меня и больше походивший на стоны умирающего. Эти «стоны» принадлежали моему сокурснику Сергею Вишнякову, развалившемуся на соседней верхней полке, который являл собой, пожалуй, самую романтическую личность нашего курса. Это был худощавый парень среднего роста с вечно растрёпанными в беспорядке волосами, с прямым, средней ширины, лбом, с глазами подростка, начитавшегося Жюля Верна и Фенимора Купера, коротким носом, квадратным, с твёрдыми губами, ртом, на котором постоянно, даже во сне, играла светлая, немного мечтательная, юношеская улыбка. Он был просто помешан на путешествиях. Казалось, что в них заключался весь смысл его жизни. Его правая рука свесилась вниз и болталась возле стоявшей на столике, практически полностью опустошённой пивной баклажки, которая, собственно, и являлась причиной его, не соответствовавшего времени суток, крепкого сна. Сидевший под ним Алан Тагеров раздражённо поднялся с места, забросил руку Вишнякова обратно на полку, отодвинул его голову подальше от края и пробурчал:
– Джигиты-вакхабиты!
Это была обычная универсальная присказка Алана. Слова «джигиты-вакхабиты» могли выражать у него всё, что угодно – одобрение и недовольство, злобу и восторг, удивление и разочарование. Всё зависело от того, каким тоном они произносились. В настоящий момент они означали следующее: как он замучил своим храпом!
В противоположность Вишнякову, Тагеров был выше среднего роста, строен и атлетичен. У него был широкий лоб, тонкий, костлявый, высоко посаженный нос, короткие, густые брови. В его карих глазах всегда светилась та энергичность, которая присуща любому кавказцу, и которая всегда привлекает к нему особ противоположного пола. Вот и сейчас с ним мило беседовали, явно получая от этого удовольствие, Лиля Ширшова и Юля Патрушева. Они были единственными москвичками в нашей шестёрке и давно являлись закадычными подругами, хотя общего в их характерах было немного. Спокойная, деловая, неторопливая речь худощавой, короткостриженной брюнетки Юли резко контрастировала с торопливым, слегка наивным щебетанием и хихиканьем пышнотелой и пышноволосой блондинки Лили. Видимо, в их дружбе присутствовало что-то такое, что было сродни эффекту разнополярных сторон магнитов, которые, как известно, притягиваются.
Последним представителем нашей образованной волею декана компании был Ваня Попов. Рыжеватый, маленького роста, деревенский парнишка, с кучей веснушек на лице, немного нескладный, он был тих и немногословен. Его круглое, с высокой переносицей и выступающими скулами лицо всегда сохраняло какую-то торжественную неподвижность, словно восковая маска, лишённая всяких эмоций. У него были редкие, имеющие ниспадающие края, брови, круглые, с большой радужной оболочкой, глаза и маленький рот. Большую часть пути Ваня лежал на боковой верхней полке и задумчиво смотрел в окно, спускаясь вниз лишь по необходимости.
Я ещё раз укоризненно покосился на храпящего Вишнякова, вздохнул, захлопнул книгу и положил её на откидную сетку. Драматизм «Белого безмолвия» при таком фоне совершенно не трогал душу.
– Ванёк! – позвал я.
Попов повернулся ко мне.
– Давай перемахнёмся в картишки.
– Давай, – согласился он.
– Интересно, а нас вы почему не приглашаете? – с шутливой обидой воскликнула Лиля.
– Ну, вы так увлечены беседой, что я постеснялся вас прерывать, – объяснил я, свешивая ноги.
– Одно другому не мешает, – улыбнулся Алан, сверкнув своими ослепительно белыми зубами (Чем он, интересно, их чистит?).
Я вытащил из своей сумки колоду карт, специально купленную мною, чтобы не скучать в дороге, сел рядом с Аланом и принялся тщательно их перетасовывать.
– Во что сыграем?
– В «дурачка», – с недоумением произнесла Юля. Мол, а во что ещё можно сыграть?
– Юля, в «дурачка» – это слишком банально, – с наигранным упрёком возразил Тагеров. – Почти что дипломированным геологам не к лицу играть в такие примитивные игры.
– Твоё предложение? – спросила Патрушева.
– В «очко».
– Давайте, давайте, – захлопала в ладоши Лиля. – Давайте в «очко».
– Хр-р-р! – раздалось сверху.
– Вот! – со значением поднял указательный палец Алан. – Вишняков тоже на моей стороне.
Мы непринуждённо рассмеялись.
– Против такой поддержки, конечно, не попрёшь, – улыбаясь, проговорила Юля.
– Все согласны? – спросил я, поочерёдно оглядев каждого. Возражений не последовало. – Ну что ж, тогда я сдаю.
Лиля повернула голову.
– Вань, а ты что там сидишь? – удивлённо спросила она у продолжавшего оставаться на боковом месте Попова. – Давай ближе к нам. Не бойся, мы не кусаемся.
Ваня с некоторой застенчивостью пересел к девчонкам. Игра началась.
– Ещё, – сказал Тагеров.
– Мне тоже, – добавила Ширшова.
Я протянул каждому из них по карте.
– Джигиты-вакхабиты! – разочарованно воскликнул Алан.
– Самураи-басмачи! – в тон ему произнесла Лиля.
Тагеров в сердцах бросил карты на стол. Ширшова проделала то же самое.
– Не расстраивайтесь, – сказала Патрушева и кокетливо поиграла глазами. – Не везёт вам в картах – повезёт в любви.
Лиля прыснула. Алан загадочно улыбнулся и опустил глаза.
– Мне тоже, – тихо попросил Попов и, получив карту, вздохнул. – Увы. У меня перебор.
– И я пас, – заключил я и вопросительно посмотрел на Юлю.
– А у меня, вроде, двадцать одно, – не без гордости заявила она и продемонстрировала десятку, туза и даму.
– Везучая, – заметил Тагеров.
Из-за перегородки высунулась маленькая седая голова в мощных очках.
– Чем это там молодёжь развлекается? – послышался дребезжащий старческий голосок.
– Какое тебе до этого дело? – раздалось ревнивое женское контральто. – Не лезь, куда не следует.
Мощные очки исчезли. Я с удивлением отметил, что храп наверху стих. Подняв голову, я увидел, что Вишняков смотрит на нас мутными глазами.
