– Но в паспорте как записано?
– В паспорте раздельно.
– Значит, и мы запишем раздельно.
И врач внёс в карточку первую запись.
– Возраст?
– Двадцать три года.
– Место жительства?
– В настоящий момент город Москва, – не без гордости ответил я и назвал адрес, по которому проживал.
– Что же тебя в нашу глушь-то занесло?
– Преддипломная практика.
– Студент, значит? Где учишься?
– Московский Государственный Университет, геологический факультет.
– МГУ? – уважительно проговорил Виктор Михайлович, продолжая двигать шариковой ручкой. – Это, значит, вас всех отправили сюда на практику?
Я кивнул головой.
– Так где же, всё-таки, остальные?
К моему горлу снова подступил ком.
– Ты хоть скажи, они живы?
– Нет, – тихо выдавил я.
Брови врача нахмурились.
– М-да, – крякнул он, отложил ручку в сторону и пристально посмотрел на меня.
Я опустил глаза и тяжело вздохнул.
– Можно, я не буду сейчас об этом рассказывать? – попросил я. – Им всё равно уже ничем не помочь. Это длинная история. В двух словах её не передать. Я всё расскажу завтра. А сегодня, поверьте, просто сил нет. Я пять дней практически ничего не ел, два дня не спал. Не до этого.
Врач с сочувствием посмотрел на меня.
– Ну, хорошо, – согласился он. – Завтра – так завтра.
Дверь открылась, и в кабинет зашла медсестра. В её руках значился накрытый белым полотенцем поднос, от которого исходил такой аппетитный аромат, что я непроизвольно подался вперёд. Медсестра поставила поднос на стол. Под белым полотенцем оказались: полная тарелка щей, котлеты с картошкой, салат из квашеной капусты, и чай.
– Погоди, – остановил меня Виктор Михайлович. – Если ты действительно пять дней ничего не ел, тебе столько нельзя. Пойми, мне не жалко. Просто твой желудок может не выдержать. Давай ограничимся салатом и щами.
Я согласно кивнул головой, взял ложку и буквально накинулся на еду.
– Не спеши, не спеши, – приговаривал врач. – Никто у тебя ничего не отнимет. Ешь медленнее, хорошо прожёвывай пищу.
Я старался следовать его совету, но у меня это почему-то не получалось. Пять голодных дней пробудили во мне просто животные инстинкты, и я проглатывал ложку за ложкой с такой жадностью, с какой потребляет пищу дикий зверь.
Тарелка опустела в какие-то пять минут. Я откинулся на стуле и с удовольствием почувствовал, как наполняется мой желудок. Это ощущение заметно прибавило мне жизненных сил.
– Ну, вот и хорошо, – проговорил врач.
Медсестра собрала пустую посуду на поднос и унесла. Виктор Михайлович поднялся со своего места, подошёл ко мне и ободряюще похлопал по плечу.
– Пойдём в процедурную.
Мы прошли в соседний кабинет. Врач внимательно ощупал мою руку, затем сделал рентген. Дождавшись, пока проявится снимок, он внимательно его осмотрел, буркнул диагноз: «перелом локтевого отростка», – после чего покрыл мою руку гипсовым раствором почти до самого плеча.
Дальше мы сидели с ним ещё примерно час. Виктор Михайлович коротал время, рассказывая забавные истории из своей медицинской практики, а когда гипс высох, поднялся и кивнул, призывая идти за собой:
– Ну, а сейчас давай в душ и спать. Переодеться во что есть?
– Нет, – ответил я.
– Я распоряжусь, чтобы тебе выдали пижаму. Пойдём, провожу в палату.
Я взял свой рюкзак, который валялся возле кушетки, и мы вышли из кабинета.
Тускло освещённый больничный коридор сиял пустой. Время было позднее, и все пациенты уже спали. Сидевшие кучкой на диване дежурные медсёстры с любопытством посмотрели на меня. Я смущённо опустил глаза. Врач довёл меня до крайней палаты и открыл дверь.
– Вот здесь мы тебя и разместим, – произнёс он, зажигая свет.
Я огляделся. Это была небольшая, но уютная чистая комнатка с двумя аккуратно застеленными кроватями.
– Занимай любую, – сказал Виктор Михайлович и вышел.
Я выбрал ту, которая стояла у окна.
Через несколько минут я с наслаждением плескался в тёплой воде, густо намыливая себя мочалкой. Вместе с потом и грязью с меня словно сходили те напряжение и страх, что господствовали в моей душе все последние дни.
Смыв мыло и тщательно обмывшись, я подошёл к закреплённому на стене зеркалу. Мне стало страшно. Неужели это был я? Как сильно я изменился за эту неделю! Я выглядел постаревшим лет на десять. Рёбра буквально выпирали наружу. В области живота значилась впадина. Лицо имело какой-то пепельно-серый оттенок. И без того худое, оно стало ещё ?же. Щёки впали настолько глубоко, что, казалось, приросли к челюстям. На лбу, который ещё совсем недавно был чистым и гладким, теперь отчётливо проступали мелкие морщины. Под утомлёнными, светившимися краснотой, глазами набрякли уродливые мешки. Моё сердце защемило. До чего же это неловко, испытывать жалость по отношению к самому себе!
Я задумчиво посмотрел на своё зеркальное отражение, поднял здоровую руку и стал медленно водить пальцами по лицу. Высокий, скошенный назад лоб; короткие, густые, неровные брови; узкий нос, длинный кончик которого нависал над верхней губой; маленькие уши с несколько дефектным ободком. Всё это относилось ко мне. Всё это был я.
Вытершись насухо полотенцем и облачившись в чистую, пахнувшую свежестью синюю пижаму, принесённую мне Машей, я вернулся в свою палату, разобрал постель, погасил свет, разделся, залез под одеяло и закрыл глаза. Поначалу передо мной стояла только темнота. Но затем в моей памяти, как-то сами собой, словно на фотобумаге, помещённой в реактив, стали проявляться различные картины. Они походили на неясный сон. То ли всё это действительно было, то ли всего этого на самом деле не было…
– 2 —
Воздух в плацкартном вагоне был удушающий и вязкий. Он был насыщен кисловатым запахом пота и затхлостью. Тем, кто впервые заходил сюда с улицы, казалось, что они попали не в поезд, а в сточную канаву, полную миазмов. Новые пассажиры неизменно морщили нос и произносили брезгливое «фу-у-у!».
