Опричник

Глава VI. Старец

Прошло четыре дня с того времени, как Ивана Михайловича бросили в «каменный мешок», а Мирон так и не находил себе места. Несколько раз он ездил в тюрьму-крепость, но по указу царя к пленнику никого не пускали, мало того, даже не позволяли передать еду. Ежедневная мука за отца не давала Мирону покоя. Сегодня он встал, когда пропели первые петухи. Попив немного колодезной воды и умывшись, Мирон потрепал по загривку серого пса, который лежал на крыльце, отмечая, что животное почти поправилось. Мази и целебное питье Василия сделали свое дело, и раны Серого, как стал называть его молодой человек, затянулись. Пес немного хромал и не мог еще бегать. Сильный ушиб правой лапы, по словам Василия, не давал животному нормально двигаться, но это было делом времени.

В то утро Мирон прямиком направился в кузницу к Егору Ивановичу и до обеда бок о бок с мастером ковал кольчужные доспехи. На это занятие требовались долгие часы и даже дни. Сначала выковывали длинную проволоку, затем скручивали из нее колечки, а после склепывали концы. На один кольчужный доспех порой уходило до двадцати тысяч колечек. Уже к обеду, когда зазвонил колокол, оповещающий братию о начале трапезы, Сабуров вышел из кузни красный от жара и уставший. Однако ни утренняя тяжелая работа, ни трапеза, ни занятие по успокоению духа и медитации у старца Добрана, совсем не остудили его яростные гнетущие думы.

Мирон нашел Василия на открытой площадке, когда тот упражнялся в метании небольшого топорика в кусок дерева.

– Васятка, опять топор у тебя три разворота делает, – прямо с ходу начал Мирон, приближаясь к брату. – Говорил тебе, два надо. Так ведь и не попадешь лезвием-то, а все палка в чурбан летит.

– И че ты меня учишь-то? – насупился Василий. – Словно старший ты мне!

– Да переживаю я. Что не разрубишь вражину, а оглушишь только обухом-то.

– Слышь, Мирошка, ты не в духе, как я посмотрю, так не задирайся, – заметил наставительно Василий.

– Да все о батюшке думаю, – объяснил Мирон. – А как вспомню матушкины слезы, так вообще тошно делается, оттого что ничего сделать-то не могу! Все сердце по батюшке изнылось. Думаю, как вызволить его из темницы?

– Мне и самому тошно, третий день спать не могу.

– Слышь, Васятка, пойдем, «дуболома» покрутишь мне, хоть отвлечемся немного.

– Ладно, – кивнул Василий и, подхватив топорик, пошел вслед за братом.

Уже час Мирон прогибался и уворачивался от деревянного массивного снаряда. Это был высокий поворачивающийся столб в пять аршин, по бокам которого горизонтально приколочены на различной высоте узкие дубовые бревна. Вращение столба делал Василий, который ходил по кругу вокруг столба, тягая за собой на лямке длинную железную жердь, торчащую из земли. Железный прут соединялся под землей со столбом и приводил его в движение. Василий, идя по кругу, производил впечатление человека, который тянет плуг вместо лошади. Мирон же, стоя на одном определенном месте и, не сдвигаясь даже на аршин, то наклонялся, то подпрыгивал, чтобы увернуться от появляющихся у него на пути деревянных бревен.

– Слушай, Мирон. Я уж версты две вспахал, – через час вымолвил устало Василий, подтягивая на плече кожаную лямку, которая крепилась к железной жерди. Он упорно шел вперед, уже изрядно устав, но видел, что брат, как заведенный, без устали перемахивает и наклоняется, еще ни разу даже не получив удара опасным бревном по телу или лицу. – Устал я. Я ж тебе не конь.

– Да не могу я устать, Васятка. Батюшку вспоминаю, – выпалил Мирон с легкой отдышкой.

– Вечерять пошли, – сказал властно Василий, останавливаясь и стягивая лямку с плеча. – Там и покумекаем. Темнеет уж.

Мирон отошел от снаряда и направился вслед за Василием. Нагнав его, Мирон приобнял брата за плечо и вдруг тихо произнес:

– А ты знаешь, я ведь видел призрака в черном плаще, до того как царица померла.

Тут же остановившись, Василий уставился на брата.

– Как призрака?

– Да так, – добавил Мирон, кивнув. – И вот все думаю, а может, этот призрак царицу нашу и извел?

– Да прям. Что за глупость, – сомневаясь, ответил Василий и снова зашагал дальше. Мирон пошел рядом, замолчав. Когда они почти достигли главной трапезной, Василий сказал: – Я тут все думаю…

– О батюшке?

– О нем-то постоянно. Но еще об одном. Может, мне в Суздаль съездить?

– Зачем это? – поднял брови младший Сабуров.

– Ульяну Ильиничну проведать, – объяснил Василий. – Она сказывала, что ее отец ремесленник по дереву, живет на Кузнечной улице.

– Тьфу ты! – выругался Мирон. – У тебя все одно на уме. Одни девки!

– Не девки. А одна девка, – поправил его Василий.

– И что это сейчас так важно? Сейчас об отце думать надобно, – недовольно сказал Мирон и зашагал дальше.

– Я думаю об отце, – насупился Василий, идя вслед за ним. – А сердцу все равно не прикажешь.

Остановившись, Мирон обернулся к брату и осуждающе посмотрел на него.

– Нет, я все равно не пойму, и что в этой девке такого? – спросил он.

– Не любил ты никогда, Мирон, оттого и не знаешь, как это, тосковать по кому-то.

– Ну и езжай, я с тобой точно не поеду, – отмахнулся Мирон.

– А я и не прошу, – спокойно ответил Василий. – Ты только мою отлучку прикрой. А?

Мирон долго смотрел на брата пощуренным взором. Приятное лицо Василия с живыми карими глазами и темными вихрами было до боли родным и любимым. Но он все равно не мог понять, как это, из-за какой-то там первой встречной девки мотаться почти двести верст туда и обратно, только чтобы повидаться. Нет, он не понимал Василия.

– Ладно, – кивнул Мирон. – Пошли трапезничать. Наверняка Ждан наварил перловой каши с салом. А то мне еще после в банях убирать надо. Я сегодня там за мойщика.

На рассвете следующего дня, когда занималось ярко-оранжевое солнце, Мирон проворно направился в высокую двухэтажную избу старцев. Накануне они долго говорили с братом, и глубокой ночью Мирон принял непростое решение, которое в этот момент казалось ему наиболее правильным. Поднявшись в полутемный терем, молодой человек направился к келье настоятеля монастыря, старца Радогора, намереваясь решить все сегодня же. Едва молодой человек приблизился к келье, как увидел, что она открыта. Он прошел внутрь. Старец Радогор стоял напротив двери и быстро вскинул глаза на молодого человека. В длинном темном монашеском одеянии, с непокрытой седовласой головой, он вызвал у Мирона благоговейный трепет своим пронзительным, горящим взглядом.

– Я ждал тебя, Мирон, – произнес старец.

– Правда? – удивился Сабуров.

– Отчего-то знал, что ты придешь, оттого и посылать за тобой не стал.

– Я хотел поговорить с вами, отче.

– Дверь прикрой, – велел Радогор. И молодой человек повиновался. Старец отошел к окну, отвернувшись от него. Смотря на улицу, Радогор спокойно заметил: – Видел, ты пса приблудного привел.

– Отче, он не будет мешать, – воскликнул порывисто молодой человек. – Он даже не лает. Болеет он, едва не помер. Позвольте, он будет в моей келье жить.

– Не дело это, – сказал строго Радогор, так и не поворачиваясь к молодому человеку и смотря в окно.

– Привязался я к нему, отче. Он хоть немного радости мне приносит, – не унимался Мирон.

Радогор долго молчал и лишь через некоторое время повернулся к молодому человеку и разрешил:

– Хорошо, пусть живет.

– Благодарствую, отче! – выпалил Сабуров довольно. Но тут же, нахмурившись, добавил: – Только недолго мне осталось жить в монастыре.

– Вижу, ты хмур, – заметил старец. – Ты не должен отчаиваться.

– Как же быть, отче? Если отца обвиняют в измене и приговорили к мучительной смерти?!

– Я как раз хотел поговорить с тобой об одном деле, – тихо сказал старец, но Сабуров перебил его:

– Мне нужна свобода. Я хочу уйти с царской службы.

– Отчего же? – спросил строго старец.

– Я нужен теперь отцу. Должен оправдать его! И найти истинных убийц царицы.

– Да, это твой долг, Мирон. Однако послушай меня, – начал увещевательно Радогор.

– Вы будете меня отговаривать, отче. Но я не стану вас слушать! Я уже все решил! – порывисто заявил молодой человек.

– Ты самый искусный и уникальный витязь «волчьей сотни», сынок, – заметил Радогор печально. – Мне будет жаль, если ты уйдешь со службы.

– Зачем мне эта служба, ежели государь не хочет оправдать моего отца?

– Послушай…

– Что слушать? Я не хочу служить царю, который так жесток с нашим родом. А мы ведь верой и правдой – и батюшка, и мы с братом – служили ему. А он, негодный, только крови нашей жаждет, видимо!

– Замолчи! – в ужасе прикрикнул на него Радогор. – Услышат. Потом пожалеешь, что так говорил.

Как-то весь сжавшись от окрика старца, Сабуров замолчал, поджав губы, и устало бухнулся на лавку, стоящую сбоку. Обхватив ладонями виски, молодой человек опустил буйную светло-русую голову на грудь и прошептал сам себе:

– А что ж делать, ума не приложу…

Медленно приблизившись к Мирону, старец встал над ним и, будто у непослушного дитя, спросил:

– Уйдешь со службы, что делать будешь? Ты ведь воин.

– Наймусь к какому-нибудь боярину беречь добро.

– И что, как пес, будешь зерно сторожить? – опешил Радогор. – Я не затем тебя столько лет полировал, словно яхонт самоцветный, чтобы ты вот так свои тайные умения и уникальное мастерство витязя в грязь закинул.

– Красиво вы говорите, отче, – отозвался хмуро Мирон, поднимая голову. – Только проку нет в том.

– Послушай меня, сынок. Я научу тебя, как отцу твоему помочь, – сказал тихо Радогор и сел на лавку напротив молодого человека. – Дело одно есть. Трудное и опасное дело. Оно лишь тебе под силу, так я разумею. Вот и попомни мое слово, если справишь его, как надобно, заслужишь почести у царя-батюшки.

– Служил я ему уже и кровь за него не раз проливал. И что же? Теперь даже на порог своих хором меня не пускает, а отца родного в «каменном мешке» держит! – раздраженно заявил Мирон и отвернулся от старца.

– А ты не горячись, – наставительно и спокойно велел Радогор. – Вот я и думаю, что должен ты свое недовольство да злость в дело это трудное вложить. Если добудешь для царя, что ему надо, он враз твоего отца пожалеет и выслушает, а может, и помилует. Вижу это. А ты знаешь, будущее не особо скрыто от моих глаз.

Старец замолчал, по-отечески тепло взирая на молодого человека. Мирон также молчал, отвернув лицо чуть в сторону и упорно смотря в сторону окна. Настойчиво созерцая профиль Сабурова, Радогор невольно остановил взгляд на неприятном шраме, который пересекал лицо Мирона от виска до подбородка, нарушая поросль короткой густой бороды. Шрам был давний и почти белесый, но все же портил и без того строгое, жесткое лицо Сабурова. Старец видел внутреннюю борьбу, которая шла в молодом человеке, тот явно не мог разобраться в себе. Старец терпеливо ждал, надеясь на мудрость и умение найти единственно правильное решение, которые всегда были присущи Мирону.

Перебирая все слова старца Радогора и мучительно размышляя, Мирон чувствовал, что голова начала гудеть. Он не знал, как поступить. Когда пришел в монастырь, он сразу же отдал свою судьбу и жизнь в руки старцев. И тогда он не боялся и знал, что старцы Радогор и Добран верно выбрали и утвердили его жизненный путь. Путь воина, который несет свет и спокойствие в мир. А теперь он стоял на распутье и боялся смотреть в будущее. Боялся того, что отец сгниет заживо за решеткой, и он ничего не сможет сделать для его спасения. Для человека, который подарил ему жизнь. И Мирон знал, что если отец умрет в тюрьме, то в его сердце навсегда поселится затаенная горечь, которая будет отравлять ему жизнь. В какой-то момент Мирон медленно повернул голову к Радогору и глухо спросил:

– Какое дело-то, отче?

Чуть прищурившись, Радогор в очередной раз отметил про себя, что отлично знает своего ученика и может заставить его выполнить приказ царя. Потому что государь жаждал получить желаемое как можно скорее.

– Вот и хорошо, сынок, что одумался. На днях я был у государя, – начал старец. – И он поведал мне одну тайну. Не знаю, откуда Ивану Васильевичу известно про это стало, но он очень хочет отыскать некую волшебную вещь.

– Волшебную? – опешил Мирон. – Что за сказки?

– Ты слушай. Не сказки это, как и то, что владеет этой вещью нечисть, а может, даже и нежить потусторонняя. Это неведомо. Знаю я только, что давным-давно некий рыцарь из Франции привез одну древнюю Чашу сюда, на нашу землю и спрятал ее у местной нечисти. А нечисть та пообещала схоронить Чашу на века, пока некие колдуны-чародеи из братства Храма не потребуют ее обратно.

– Чаша?

– Да. Некая Чаша Грааля. Последние три дня, как мне стало о ней известно, я пытался найти об этой Чаше хоть что-то в древних книгах. И думается мне, что эта Чаша проклятого Ордена французских тамплиеров, которых сожги на костре, еще двести с лишним лет назад.

– И что, царю нужна эта Чаша?

– Он жаждет ее получить. И обещает сделать многое для того, кто добудет ее.

– Почему именно я должен ее искать? – нахмурился Мирон, совсем не желая браться за это мутное и непонятное дело.

– Думается мне, что нечисть просто так ее не отдаст. Ибо побоится потерять свое могущество, ведь наверняка темные колдуны-франки заключили с нашей нечистью договор. Иначе не стали бы упыри наши прятать ее у себя. А ты единственный, кто может попытаться ее добыть. Если тебе не под силу это будет, то другим братьям и подавно. А если не добудем Чашу эту, царь очень осердится. Он мне даже пригрозил, сказал, что сомневается в нашей верности ему и в том, нужен ли наш монастырь.

– Вот как? Так, может, ему самому нежить по болотам поискать? – выпалил Мирон. – Или пусть вурдалаки по полям скачут и кровь из людей сосут?

– Мирон, замолчи. Крамольные слова говоришь. Вот добудешь Чашу и царь увидит, чего мы стоим, да и за отца сможешь попросить.

– Интересно, и чем же эта Чаша так волшебна? – задал вопрос Сабуров.

– Царь не сказывал. Но вчера в древней книге я вычитал, что может Чаша эта древняя подарить богатства и славу и даже бессмертие своему владельцу.

– Ого! Сразу и бессмертие. Тогда точно надо искать ее, – усмехнулся Мирон.

– Ты что зубоскалишь, Мирон? – недовольно нахмурился старец Радогор.

– Простите, отче, само вырвалось, – потухшим голосом сказал Сабуров и уже более спокойно добавил: – Но у какой нечисти ее искать? И вообще, как Чаша то эта выглядит?

– Мне неведомо ее обличие. Но царь сказывал, что в полночь, если Чашу поставить под лунный свет, она начнет переливаться радугой. Только так и проверить.

– Ясно.

– Известно также, что нечисть, которая прячет Чашу, объединилась в некую шайку «Тайный схорон».

– «Тайный схорон»? – уточнил Сабуров. – Это хоть что-то. Только вряд ли нечисть и нежить будет на лбу у себя клеймо ставить, что состоит в «схороне» этом. Не пойму, какую нечисть искать-то, у которой Чаша?

– Единственное, еще ведаю, что один из колдунов или упырей этих обитает в посаде, что Сергиевым зовется, в семидесяти верстах к северу от Москвы. Так царь сказал. Помню, как по молодости я бывал в том посаде и слышал, что живет там некий старый воевода, который в свое время был обвинен в казнокрадстве – и вырвали язык у него за это и отстранили от службы. Так вот, когда я в посаде том находился, тот воевода уже совсем старый был и жил на окраине. А все людишки того селения боялись даже смотреть на его дом с черными ставнями. Поговаривали, что старый воевода связался с темными силами и каждую ночь из-за ограды его дома слышны глухие стоны. Еще тогда я подумал, что воевода тот колдун. Но теперь царь, как сказал, что один из «схорона» живет в Сергиевом посаде, так я и думаю, что это он. Так что, сынок, тебе оттуда надо начать поиски.

– Благодарствую, отче. Туда и отправлюсь.

– Доброй дороги. Надеюсь, найдешь ты Чашу эту и добудешь перед царскими очами прощение для батюшки.

– Завтра поеду. С Василием, – кивнул Мирон, вставая.

– Может, тебе еще кого в помощь надо?

– Да нет. Что ж мы с одним колдуном не справимся?

– Ну, тебе виднее, сынок…

Глава VII. Сергиев Посад

Москва, Саввино-Сторожевский

мужской тайный монастырь,

1572 год, 25 мая

Светало. Облачившись в удобную одежду: в короткий темный кафтан, штаны и легкие сапоги, – Мирон умелым движением надел перевязь, на которую крепился палаш и нож. За спину он перекинул бердыш, острием вверх. Попив перед дорогой лишь колодезной воды, он надел невысокую шапку из темного сукна и направился к двери. Но у выхода ему загородил путь Серый, который встал перед дверью. Чуть оскалив зубы, пес один раз гавкнул и уставился на Сабурова настойчивым взором темных глаз.

– Ты, Серый, со мной хочешь? – спросил удивленно Мирон. – Нет, так не пойдет.

Пес не сдвинулся с места и, видимо, не собирался отходить. Василий выходил пса снадобьями и мазями, и тот уже бегал, но все равно немного прихрамывал на одну лапу. Пес оказался на редкость умным. Он никогда не лаял и понимал все с полуслова.

– Отойди, говорю. Все равно не возьму с собой.

Пес имел упертый нрав, прямо как сам Мирон. Спустя несколько минут, не выдержав, Сабуров присел на корточки рядом с ним.

– Ну, ты что, друг? – вымолвил он, гладя по загривку пса. – Я ведь на дело еду. Как там будет, не знаю. А ты болен. Разве ты сможешь мне помочь больной?

Пес немедля снова подал голос. И Мирон понял, что он действительно хочет помочь. Итак, Серого он все же взял с собой.

Русское царство, Сергиев Посад

1572 год, 25 мая

Провинциального городка они с Василием достигли после полудня. Пес бежал всю дорогу сам, чуть прихрамывая, но не отставая. Чтобы он успевал, Мирон вел коня медленной рысью. Оттого в посад они въехали, когда улицы были полны народу. Зная имя наместника селения, Сабуровы останавливались пару раз, спрашивая у местных людей, как им найти усадьбу боярина Адашева.

Расположенный вокруг Троице-Сергиева монастыря посад разрастался с каждым годом. Уже насчитывая почти триста дворов, он занимал обширную местность, где жили пахари, купцы и просто служивые люди. Изначально в округе селились лишь отшельники и иноки, но затем, в начале шестнадцатого века, сюда потянулись и мирские жители, которые обеспечивали монастырь кожами, железом, конями и другой утварью. Теперь в посаде, стоящем на зеленых покатых холмах вокруг неприступных монастырских стен, кипела бурная жизнь и торговля.

Сабуровы без труда отыскали усадьбу боярина Федора Адашева, поскольку она стояла на главной улице, на самом высоком месте. Их пустили на двор, и мужик, одетый в старенький кафтан василькового цвета, провел молодых людей в передние палаты хором. Шепелявя и угодливо улыбаясь, старый слуга осведомился:

– Как о вас доложить, господа пригожие?

– Братья Сабуровы из опричного приказу, – коротко сказал Василий, постукивая плеткой по бедру.

– Будет доложено. Обождите здесь, господа хорошие, – кланяясь, ответил слуга и быстро засеменил к выходу из горницы.

Только через полчаса в комнату, где ожидали молодые люди, вошел боярин в домашнем длинном кафтане пурпурного цвета и простых сапогах без украшений.

– С чем пожаловали, люди царские? – спросил боярин Адашев Федор Григорьевич, сверкая глазами и явно предчувствуя дурные вести из Москвы. Сабуровы переглянулись, отмечая, что боярин явно напуган их визитом, но вида он не подавал.

– Опричники мы, из сотни волчьей, – объяснил Мирон. – По указанию государя нечисть ловим и изводим. Где такая водится. Наслышаны мы, что в вашем посаде некий колдун завелся, который людей пугает да козни свои строит.

– Ох. Как говорите, вы зоветесь? – выдохнул Адашев с облегчением.

– Мирон и Василий Сабуровы, из волчьей сотни.

– А, что-то слыхивал. Так вы, братцы, нечисть ищите?

– Да. Хотим вам помочь. Есть же у вас колдун, воевода бывший? – сказал Мирон.

– Ох! Вы прямо как в воду глядите! И как вовремя приехали, – довольно вымолвил боярин. – Только вчера у меня хлебопашцы были. Всю душу мне вымотали. Заладили, что колдун этот им рожь губит, и все! И так каждый год!

– Вот про него, колдуна, я и говорю, – кивнул Мирон.

– Может, вы голодны? – предложил Адашев. – Пройдите в трапезную горницу. Отобедаем. А там и поговорим за чарочкою.

С сердца боярина упал тяжелый груз, ибо с перепугу он подумал, что опричники приехали его арестовать. А они, оказывается, по душу колдуна явились, который уже который год наводил страх на всю округу. Это весьма обрадовало боярина, и он почти час сидел за дубовым столом, заставленным щами, соленьями и булками, и все пытался налить молодым людям некоего заморского вина, чтобы порадовать и задобрить их.

– Не пьем мы вина, благодарствуем, Федор Григорьевич, – уже в пятый раз повторил твердо Мирон, наливая себе в деревянную чарку холодного квасу из глиняной расписной крынки. Сабуров прекрасно знал, что после вина сознание и дух его помутнеют, и он не сможет мыслить разумно. А им еще колдуна искать надобно было. – Вы лучше расскажите нам про колдуна вашего. Знаем мы, что он воеводою раньше был, да его и разжаловали за казнокрадство.

– Так и есть, – кивнул Адашев, подливая себе вина, и добавил: – Давно это было, почитай, уж сто лет минуло.

– Как сто лет? – опешил Василий.

– И этот воевода до сих пор жив? Сколько ж ему лет? – поддержал брата Мирон.

– Явно больше сотни, – тихо сказал боярин, словно боясь своих слов. – Я еще мальчонкой был, а его уж колдуном звали, и жил он на отшибе в доме с черными ставнями. А теперь мне уж шестьдесят минуло. А этот колдун все не помрет. Явно водится с темными силами. Не может простой человек столько жить.

– Расскажите подробно, что еще знаете о нем? – попросил Мирон.

– Еще в том веке, при царе Иване III, его поймали за то, что он царскую казну воровал, да и плетьми высекли и язык отрезали. Потом, правда, выпустили из застенка, но он уж более на службу царскую не вернулся. Жил один, бобылем на окраине. А потом вообще исчез из города. А сейчас один раз в неделю появляется у купца Шелякина и заказывает у него снедь всякую для пропитания. А еще говорят, что он поля с зерном портит. То зерно, что растет на западных полях, какой год засеваем, а оно то под солнцем сгорит, то водой его затопит. Явно колдовство черное. Люди сказывают, именно там колдун обитает. Только жилища его никто не видел. А еще на этих полях иногда крестьяне пропадают. Никто их найти не может, ни живыми, ни мертвыми. Может, на них колдун порчу наводит и в свое логово утаскивает?

– Так арестуйте колдуна этого, за чем же дело стало? – предложил Василий.

– Не могу.

– Отчего же? – удивился Мирон.

– Опасаюсь я, – опять тихо и боязливо произнес Адашев. – Он того наместника, который ему язык отрезал, проклял! И семья-то наместника потом вся сгинула. Кто сам помер, кого убили. Все за десять лет померли. У нас в посаде все об этом знают. Вот я и боюсь. А вдруг он порчу и на мое семейство наведет? А у меня семеро ребятишек.

– Что за бред? Пошлите туда солдат, и дело с концом, – не выдержал старший Сабуров.

– Ага, пошли! Все боятся, и никто туда идти не желает. Проклятья боятся! – объяснил боярин.

– Да, тяжело тут у вас, – подытожил речь боярина Василий.

– И где живет этот колдун? – спросил Мирон, не опасаясь каких-то колдовских проклятий, ибо от старца Невзора, который обучал их бороться с потусторонней нечистью, он знал несколько обережных заговоров, чтобы защитить себя от темных посылов нечисти.

– Не знаю, – искренне пролепетал Федор Григорьевич.

– Как не знаете? – удивился Мирон. – Вы же сказывали, что он в городе появляется.

– Ну да. По пятницам. У купца Шелякина. А люди купца-то ему через два дня все привозят и в условленном месте у леса оставляют. А где живет этот колдун, никто уже лет тридцать не видел. Раньше, когда он воеводой был, так на Земской улице жил. А теперь не ведаю.

– Погоди, боярин, как же он приходит и у купца заказ делает? У него же языка нет, – спросил Мирон, ничего уже не понимая.

– Да. Не должно быть языка. А он все же говорит. Видать, снова язык вырос.

– Это как так? – опешил Василий.

– И я говорю, бесовщина, – округлив глаза и перекрестившись на красный угол с иконами, боязливо выпалил Адашев.

– Погодь, – начал опять Мирон. – Он приходит в город, а затем уходит. Что ж не последили за ним, куда он девается?