– Они подлинные?
– Без всякого сомнения.
– В своей книге «Моя жизнь после смерти» Роберт Антон Уилсон описывает одну весьма интересную историю. В августе 1968 года испанское правительство на острове Ивиса отправило за решетку человека, которого в частности (у него было немало других имен) звали Эль Мир Де Хори. Дело в том, что он подписывал свои картины такими именами как Пикассо, Ван Гог, Матисс… Причем эксперты принимали его картины за полотна тех художников, имена которых стояли на холстах. Уилсон делает логичный вывод о том, что теперь, после этого скандала, глядя на картину, подписанную тем же Матиссом, нельзя быть уверенным в том, кто ее написал: Матисс, Эль Мир или другой еще не раскрытый гений мистификации.
– Да, я читал биографию Эль Мира. Она называется, кажется «Подделка». Имя автора по-моему Клифф… Кстати тоже весьма достойный образец мистификации, хотя, бесспорно, эта история имела место в действительности.
– И что, вы продолжаете утверждать, что эти дневники однозначно написаны рукой Кроули?
– Скажу так, эти дневники вполне достойны того, чтобы быть написанными рукой Кроули.
– А вы… Как относитесь к Кроули?
– Я очень многому научился у этого человека, как, впрочем, и у Ошо, и у Петра Успенского, у Карлоса Кастанеды… Я с огромным уважением отношусь к этим людям, и если у меня появляется возможность еще ближе приобщиться к их наследию, я ее не упускаю.
– А что вы скажете о том, что происходит здесь?
– Вы хотите знать, как я отношусь к тому, чем занимается здешняя компания?
– Именно это я и хочу знать.
– Знаете… Это как дзен и Пелевин. Не совсем удачное сравнение.
– Зато вполне понятное и четкое.
Мы напивались медленно и неуклонно, а когда надрались до состояния откровенного разговора, он затронул тему, ради которой и организовал распитие коньяка тет-а-тет.
– Знаете, у вашего друга талант устраивать провокации, – сообщил он мне таким тоном, словно открывал тайну государственной важности. – Хотите верьте, хотите нет, но такими я никогда их еще не видел. Такие всегда важные, воспитанные… И тут раз… Признайтесь, может он и правда служит Сету?
Рассмеявшись, он дал понять, что последнее утверждение было шуткой.
– Не знаю. Я действительно знаком с ним всего только два дня. Два, – я показал два пальца.
– Нет, скажите, – не унимался он, – так достать Дворецкого… Ну это понятно. Но что он успел уже сделать Алле?
– Насколько я понял, он намекнул на ее довольно-таки нелицеприятное прошлое.
– А вам не посчастливилось стать свидетелем этого разговора?
– Не только. Она была со мной слишком надменной, и я не удержался и намекнул ей на то, что понял намек Клименка.
– Ну да, конечно, для нее это как…
– Представляете, а я в нее чуть не влюбился. Когда я ее впервые увидел, она показалась мне совершенством, грацией и изяществом в одном флаконе.
– Ну пыль в глаза она пустить может. А что он сделал такого Надежде?
– Этому… а этой, как ее… Шапокляк?
– Шапокляк?! – от смеха он поперхнулся.
– С Шапокляк у них похоже взаимная идиосинкразия на уровне коллективного бессознательного… – предположил я.
– Возможно, вы и правы. Черт… Кажется, я перебрал. Теперь бы еще перебраться…
Добравшись до дивана, он сделал вид, что отрубился.
В коридоре я столкнулся с Аллой.
– Признайся, сволочь, это ты ей все рассказал, – злобно зашипела она.
– Да пошла ты! – вслух я выдал эту расхожую фразу без купюр.
– Подонок, мразь, сволочь… – она готова была кинуться на меня с кулаками.
– Слышь, ты, отставная шлюха, только дернись, и я раскрашу хлебало. Ты поняла? – предупредил я.
Я не шутил, и она это поняла.
– Я тебя ненавижу! Что б ты сдох! Понял? Что б ты сдох!
Этот приступ бессильной злобы заставил меня рассмеяться ей в лицо. Продолжая выкрикивать оскорбления, она бросилась прочь, а я… Чувствуя себя намного более пьяным, чем хотелось, я сначала забрел в туалет процитировать Есенина (пальцы в рот и веселый свист), а потом, чтобы прийти в себя, вышел из дома. Дождь кончился, а, судя по звездному небу и огромной луне, ужин я пропустил, или его просто не было.
На лужайке у дома я увидел Веру Павловну. Она стояла спиной ко мне и лицом к луне, точно избушка в сказке. В лунном свете она выглядела сказочной феей. Не знаю почему, но мне захотелось к ней подойти.
– Извините. Можно нарушить ваше одиночество? – спросил я, стараясь выглядеть как можно менее пьяным.
Она не ответила, но ее молчание, скорее, выглядело как «да», чем как нет. По крайней мере, мне так показалось и так захотелось.
– Тут такое дело, – продолжил я попытку завязать разговор, – я чертовски хочу вас о чем-нибудь спросить, но не знаю о чем.
– Тогда я вас спрошу.
– Чертовски весь к вашим услугам.
– Скажите, почему, по-вашему, люди нарушают закон?
– А кто вам сказал, что они его нарушают?
– Это что, шутка?
– Отнюдь. Люди всегда следуют закону. Только у некоторых людей их персональный закон отличается от того, который прописан в кодексах. Этих людей и называют преступниками.
– Интересная мысль.
– Вы знаете, она мне и самому понравилась. А теперь можно и я немного полюбопытствую?
– Попытайтесь.