– Скажите, а что вы здесь делаете? Ну, вы одна на этой поляне?
– Я разговариваю с луной.
– Правда?
– Вас это удивляет?
– Нет, но заставляет чувствовать себя виноватым в том, что так бесцеремонно вклинился в ваш разговор.
– Ну что вы. Наш разговор происходит на другом, надсознательном уровне. К тому же луна светит не для меня одной.
– А вам не кажется, что думать о том, что луна светит для нас, слишком уж самонадеянно. Она вообще может не знать о нашем существовании, да и кто мы такие, вообще…
– Вы говорите так потому, что ни разу в жизни не разговаривали с луной.
– Почему нет? Я – сколько угодно. А вот она со мной…
– А хотите, я вас научу?
– А у меня получится?
– Получится. Не обязательно с первого раза, но получится.
– Хорошо, что для этого нужно?
– Просто встаньте, расслабьтесь и позвольте луне войти в ваше сердце.
– И что должно произойти?
– Не знаю. Я это чувствую. Я чувствую луну, деревья, траву. Они существуют вокруг меня и в моем сердце. Прекрасное чувство. А как это будет у вас…
Признаюсь, я честно стал рядом с Верой Павловной, устремил свой взор на луну, но в сердце мне все больше проникала она… Вот так я и остался стоять подле нее, снедаемый синдромом Гамлета.
А потом был истошный женский крик.
Глава седьмая. На сцене появляется труп
Спустя десять минут все были в гостиной. Катя сидела за столом. Ее трясло. Рядом, мешая друг другу, суетились Алла и Вера Павловна. Они, что называется, в четыре руки пытались накапать в стакан нужное количество Валерьянки или Корвалола. При этом Алла тщетно пыталась скрыть за проявлением заботы свою радость: самый лучший бальзам для души – это неприятность ближнего. Еще подле Кати был отец. Он держал ее за руки и изливал на нее подбадривающий словесный поток. Все остальные играли роль хора, склоняя на все лады вопрос: «Что случилось?». Кроме нас с Верой Павловной все были в пижамах или халатах. Когда от избытка чувств Жрицы все-таки умудрились уронить стакан, за дело взялся Сергей.
– Дай сюда, – рявкнул он на Аллу, отбирая пузырек с каплями. С ловкостью настоящего иллюзиониста он явил публике новый стакан (прежний разбился, так и не исполнив свой стаканий долг) и бутылку водки. Налив в стакан не менее 50 грамм водки, он зубами вытянул пробку-дозатор и от души разбавил водку лекарством.
– Пей, – приказал он, – сунув Кате в руку стакан с этим своеобразным коктейлем.
Она послушно выпила. Учитывая, какая гадость, эти капли, ее поступок вполне можно считать подвигом. На ее глазах появились слезы. Вскоре она смогла уже более или менее связно рассказать, что с ней произошло:
Сначала ее мучил кошмар. Это был один из тех действительно страшных снов, после которых начинаешь завидовать страдающим бессонницей.
– Проснувшись, я сразу почувствовала чье-то присутствие, но решила, что это у меня из-за сна. Чтобы прийти в себя, я решила попить воды и немного почитать, чтобы кошмар больше не возвращался. Но едва я села в кровати, я увидела его.
– Кого? – вопрошал хор, пока она боролась со спровоцированным необходимостью вспоминать все это страхом.
– Это был демон. Он был настолько страшным, что я боялась смотреть. Он стоял у ног кровати, а я…
Она заплакала.
Испугавшись демона, она закрыла глаза и принялась читать «Отче наш», не забывая креститься и осенять крестом демона. Его это только рассмешило.
– Ну ты даешь! – сказал он, давясь от смеха, – я, конечно, страдаю аллергией на всякого рода идиотизм, но не на столько, чтобы испугаться этого.
– Когда я поняла, что молитвы его не берут, и я совершенно бессильна, я…
Она потеряла над собой контроль и закричала. Крик оказался более действенным орудием экзорцизма. Демон исчез, а в следующее мгновение в ее комнату вбежал отец. Она была в шоковом состоянии, и он не нашел ничего лучше, как притащить ее в гостиную, куда следом приперся остальной состав нашей сборной. Не было только прислуги, потому что они здесь не ночевали.
Невидимый дирижер взмахнул палочкой, и хор грянул новую песнь о том, что надо было Кате просить защиты у Айвасса, а не у «этого еврейского божка». Еще немного, и они доконали бы ее совсем, если бы кто-то (к сожалению, я не уловил, кто) не вспомнил:
– А где Анна Степановна? Кто-нибудь видел ее?
И все сразу заголосили, что как же это они в суматохе совсем позабыли об Анне Степановне, словно до этого момента они только и делали, что ежеминутно вспоминали о ней.
– Подождите, а вдруг с ней что-то случилось? – первым высказал опасение Свидригайлов.
Эти слова стали своего рода выстрелом из стартового пистолета, и все дружно, кроме Кати и ее отца, бросились в ее спальню. Самой резвой из нас оказалась Алла. Ее крик подтвердил наши опасения. Когда мы следом за ней ворвались в комнату, она выглядела, как Катя перед коктейлем.
– Она… она… она…
– Умерла, – произнес это слово Сергей.
– Мертва, – прошептала Алла.
– Ты уверена? – испуганно спросил Свидригайлов.
– Хотите – проверьте.
– Уж лучше я поверю тебе на слово.
Наверно, надо осмотреть тело, подумал я, но тут же отогнал от себя эту мысль. Я не врач и не мент, а, учитывая обстоятельства, в комнате покойной лучше было не следить.
– Пойдемте, пойдемте отсюда, – попросил я, – не будем осложнять работу экспертам, а заодно и себе жизнь. Все попятились к двери.
– Кто-нибудь собирается что-нибудь делать? – истошно завопила Вера Павловна, когда мы были в коридоре. Похоже, истерия перекинулась и на нее. – Почему вы ничего не делаете? – этот вопрос был уже задан конкретно мне.
– Нечего мной командовать! – рявкнул я на нее во все горло, не зная, как поступать в таких ситуациях. – Дайте ей кто-нибудь Валерьянки.
– Наверно, надо вызвать милицию или скорую… – как-то неуверенно предложил Моисей Маркович.
– Ну что же вы все стоите, – поддержала его Алла.
Сергей бросился к телефону. Похоже, он один из всех нас был способен поступать правильно в сложившейся ситуации.
