Информационное телевидение в политическом процессе постсоветской России
Другой способ контроля: телевидение, выступая единым фронтом с администраторами общества, может насаждать «ложную конкретность» (так Г. Маркузе называет сведение всеобщего неблагополучия к частным неприятностям).
Таким образом, массовой культуре, которую олицетворяет собой телевидение, принадлежит главная роль в формировании «одномерного человека», т. е. индивида, не способного относиться к данной реальности критически и неспособного разглядеть альтернатив этой реальности. Абстрактную неудовлетворённость или осознанное недовольство (проявления иррациональной действительности) массовая культура успешно гармонизирует с видимостью рационального благополучия.
Мнение Г. Маркузе по поводу роли СМИ в создании, поддержании и воспроизводстве репрессивной общественной организации хорошо демонстрирует простой пример: «Простое отсутствие всех рекламных и всех независимых средств информации и развлечения погрузило бы человека в болезненный вакуум, лишающий его возможности удивляться и думать, узнавать себя (или, скорее, отрицательное в себе) и своё общество. Лишённый своих ложных отцов, вождей, друзей и представителей, он должен был бы учить заново эту азбуку. Но слова и предложения, которые он сможет построить, могут получиться совершенно иными, как и его устремления и страхи»95.
Другими словами, для освобождения и переоценки потребностей необходимо ущемление нужд и форм удовлетворения потребностей, организующих жизнь в этом обществе. Поскольку вследствие манипуляции на поддержку общества эксплуатации мобилизованы ранее несовместимые противоположности, в том числе и угнетаемые слои, единственную ставку Г. Маркузе делает на бунт аутсайдеров.
Таким образом, мы видим, что по сравнению с классическим марксизмом неомарксисты изменили взгляды на соотношение ролей базиса и надстройки. Вспомним, что К. Маркс называл культуру надстройкой над экономическим базисом. Сторонники критической теории не отвергали этот тезис, считая, что культурная индустрия, производящая посредством СМИ массовую культуру, это бюрократизированная, искусственная структура, а отнюдь не реальный феномен. Тем не менее за ней признали возможность обратного влияния на экономическую основу общества, тем самым признавая за культурой (включая, разумеется, средства массовой информации) и некоторое самостоятельное, независимое значение96.
То внимание, которое члены Франкфуртской школы уделяли культуре, не случайно. В целом критическое понимание сути и смысла культурной индустрии в индустриальном обществе было похоже на выводы Г. Маркузе:
надстройка носит фальшивый характер, поскольку существует заранее подготовленная совокупность идей, которую затем доносят до масс с помощью СМИ;
культурная индустрия осуществляет умиротворение, оглупление реципиентов и в конечном итоге репрессивное воздействие на них.
Большое внимание работе телевидения уделял Дуглас Келлнер, другой представитель критической теории. Он связал телевидение с корпоративным капитализмом и соответствующей политической системой. Он не рассматривал телевидение как монополию или единую, хорошо организованную корпорацию. Напротив, в его представлении телевидение – высоко конфликтное средство массовой информации, в котором пересекаются конкурирующие экономические, политические и культурные интересы. Это воззрение противоречило положению критической теории о полной управляемости капиталистического мира. Тем не менее для Д. Келлнера телевидение – это угроза демократии, индивидуальности и свободе, и он предлагает несколько способов борьбы с этим злом. В частности, он считает, что «необходимо добиваться большей демократической открытости, большего политического участия со стороны граждан, более широкого разнообразия телевизионных компаний и программ»97.
СМИ
в доктрине либерализма
Либерализм – политическое течение, объединяющее сторонников парламентского строя, буржуазных свобод и свободы предпринимательства. Либерализм отличает от многих прочих трактовок демократии особый упор на ценность не коллектива (или нации), а индивида. Джон Локк, Томас Гоббс, Томас Джефферсон и другие основатели либерального учения, исходя из способности народа к рационально-нравственному самоопределению и волеобразованию, положили в основу интерпретации демократии идею индивида, обладающего внутренним миром, а потому изначальным правом на свободу и защиту своих прав. На всех без исключения людей распространяется право на участие во власти.
Государство при таком подходе рассматривается как нейтральный институт, основные функции и полномочия которого определяются совместными решениями граждан и направлены на защиту индивидуальных прав и свобод98.
С течением времени либерализм непрестанно эволюционировал, внутри течения появлялись различные трактовки. Нас в данном случае интересует современный этап развития либерального учения, на котором не последнюю роль в представлениях о должном устройстве общества играют СМИ.
Одна из концепций, выражающих политические ценности современной либеральной демократии – институциональный подход. Его сторонники исследуют причины возникновения и последствия деятельности политических институтов. В данном случае они понимаются как: «1) организованные общности, основывающиеся на коллективной воле, целях и образах жизнедеятельности; 2) идеальные модели ассоциации людей, формирующиеся по поводу власти и влияния, поддерживающие интеграцию человека и коллектива, управляемость общностью и опирающиеся на коллективные ценности, организационные принципы, рациональные нормы; 3) реализация и воспроизводство моделей общения в структуре совокупной практики политической активности индивидов и групп, человеческого социума в целом»99. Фактически институты понимаются как форма или результат заключения общественного договора (ключевое понятие классического либерализма).
К средствам массовой информации вполне подходят все три определения: и организованная общность профессионалов, работающих в сфере политической информации; и ассоциация людей, формирующаяся по поводу если не формальной власти, то, по крайней мере, влияния, поддерживающая интеграцию человека и коллектива, управляемость общностью; и механизм реализации и воспроизводства политических ценностей и норм100.
Вплотную проблемами СМИ в либеральном обществе исследователи-институционалисты, как правило, не занимались. Впрочем, следствия их концепций заставляют сделать вывод об огромной роли СМИ и об их отдельном статусе в системе политических институтов. В частности, П. Данливи из Лондонской школы политической науки пишет о современном государстве следующее:
«1. Государство – это форма организованных институтов, каким-то образом связанных друг с другом. Это позволяет определять государство как некую “единицу”, как если бы все институты были одним действующим лицом. Институты – это отобранные с моральной точки зрения социальные структуры (например, институт “обещания”), формальные организации (государственные ведомства) или комплексные совокупности правил (право, законодательство).
2. Разумеется, государство начинает вести себя как единое действующее лицо только на определённой дистанции. При ближайшем рассмотрении легко заметить, что разные институты государства стремятся к различным целям, то есть государство как целое – это условность <…>
5. Существование государства определяет сферу “публичности”, часть социальной жизни, которая столь же ясно отличается от частной сферы в индивидуальной или коллективной деятельности. Таким образом, публичная сфера включает в себя чисто правительственную деятельность, а также политическую деятельность по оказанию влияния на государственные институты»101.
Весьма примечателен первый пункт рассуждений П. Данливи. Он значительно расширяет рамки понятия «политический институт»: помимо формально институционализированных общественных структур (государственных ведомств) в него включаются механизмы институционализации (законы) и, что особенно важно в контексте данной работы, неформальные (точнее, неинституционализированные) социальные структуры, а значит и главный объект данного исследования – средства массовой информации. Следовательно, утверждение о самостоятельной воле и обособленных целях каждого политического института также относится и к СМИ.
Также П. Данливи в общих чертах определяет механизм, с помощью которых СМИ могли бы оказывать влияние на институты государства. Это так называемая публичная сфера, в которой деятельность органов власти пересекается с политической деятельностью прочих социальных групп. Собственно говоря, средства массовой информации есть зримое и материальное воплощение этой публичной сферы. Если учесть, что, с точки зрения П. Данливи, СМИ как самостоятельный политический институт обладают самостоятельной политической волей, их могущество трудно переоценить. И власть, и партии, и группы интересов оказываются заложниками среды массовых коммуникаций. Без неё государственное устройство обречено либо на гибель, либо на сползание в средневековье.
Свободу слова в качестве одного из приоритетных благ человека называет родоначальник деонтологического либерализма Джон Роулс. В книге «Теория справедливости»102 он ведёт поиск методов, позволяющих применить принцип максимальной социальной справедливости в распределении приоритетных благ к основной структуре общества. Опуская рассуждения Дж. Роулса относительно сути принципа справедливости, следует отметить, какие именно параметры он относил к приоритетным благам:
основные свободы, в том числе свобода слова, совести и ассоциаций;
свобода передвижения, выбора профессии и социальной роли (при наличии соответствующих возможностей);
власть, прерогативы должности и положения, связанные с этим;
доходы и благосостояние;
социальные основы самоуважения.
По убеждению Дж. Роулса, поведение каждого члена социума мотивировано стремлением к этим благам. Поскольку принцип справедливости предусматривает перераспределение приоритетных благ, то, следовательно, из него следует и урегулирование социальных противоречий. Свобода слова и информации при этом играет особую роль – она необходима для артикуляции и реализации целей, а значит и существование СМИ (при условии их независимости) является необходимым условием поддержания социального равновесия.
Можно сказать, что в определённый период новейшей истории России наши отечественные СМИ в некоторой степени отвечали либеральной парадигме. Е. Яковлев определяет период с 1985 по 1996 гг. как время функционирования российских СМИ в конкурентной, дискуссионной среде, где они представляли собой совокупность подлинно независимых творческих субъектов. Эти одиннадцать лет видятся ему периодом разрушения одной системы контроля над информационным пространством и складывания другой. Указанный временной отрезок – одно из наглядных доказательств возможности существования независимых СМИ в качестве политического института. Разумеется, при наличии политических и правовых гарантий функционирования средств массовой информации как независимого рентабельного бизнеса103.
СМИ и консерватизм
Не будучи рациональной философской или политической теорией, консерватизм, скорее, представляет собой склад ума, систему ценностей и образ жизни. Основные принципы консервативного подхода к общественным процессам таковы: вера в высший порядок на основе религии, пессимистический взгляд на природу человека и скептицизм в отношении возможностей разума, авторитарная иерархическая концепция общества, имперские амбиции во внешней политике, почтение к политической и духовной власти, подчёркивание значения традиций, исторической преемственности, преимуществ крайне медленных и осторожных изменений, превалирование интересов нации над индивидуальными потребностями.
Традиция – ключевое понятие системы ценностей консерватизма. Если для рационалистов критерий истины – практика, то для консерваторов таким критерием является время. Только проверенные временем политические институты, воззрения и обычаи имеют право претендовать на истинность и справедливость. Этот базовый принцип консерватизма сохранился почти в неизменном виде с конца XVIII века104 до нашего времени. По мнению теоретиков т. н. группы Солсбери105, преемственностью культуры, опосредованной в общественных институтах, определяется самоидентификация человека. Традиции обуславливают и авторитет существующих политических институтов (разумеется, тех, которые прошли проверку временем).
Здесь мы вплотную подходим к роли СМИ в консервативном обществе. Судя по всему, им остаётся вспомогательная функция по отношению к традиции. Как, впрочем, и ко всей совокупности общественных институтов во главе с государством. Консерваторы не отрицают гражданского общества, но только в том случае, если его функционирование не несёт угрозу объектам и явлениям традиционной культуры. Поэтому чисто теоретически СМИ вполне может претендовать на роль одного из автономных институтов, если будет участвовать в обслуживании общей культуры.
Средствам массовой информации, в особенности телевидению как самому массовому и наглядному СМИ, может быть отведена особая роль в укреплении культурной преемственности и социализации личности. Краеугольными камнями целенаправленной вещательной политики телевидения могут стать пропаганда традиционных ценностей (искусства, языка, религиозной духовности и т. д.) и национального величия, массовое тиражирование «общественно полезных» мифов, социальных стереотипов и психологических установок, обычаев и ритуалов, популяризация деятельности государства и различных его атрибутов (правоохранительных органов, вооружённых сил, внешнеполитического ведомства и т. д.).
Некоторые черты, характеризовавшие положение российских СМИ в середине 1990-х гг., можно рассматривать как начало «консервативного ренессанса» в отечественной культуре. Однако нельзя забывать, что, поскольку платформа консерватизма всё-таки допускает очень медленную, постепенную деформацию, СМИ могут и должны меняться вслед за общей социальной и политической конъюнктурой. Стагнация и отставание от происходящих в обществе изменений чреваты потерей авторитета.
Теория коммуникативного действия Юргена Хабермаса
Юрген Хабермас – представитель второго поколения Франкфуртской школы. С родоначальниками критической философии его роднит резкое неприятие общества, закрепляющего социальную несвободу. Второй объединяющий момент – углублённый интерес к культурной надстройке. В своих работах Ю. Хабермас окончательно выводит её на первый план и разрабатывает собственную систему социальных инициатив, имеющих целью подъём самосознания масс и в конечном итоге освобождение человека. По его мнению, критическое знание – это поиск альтернатив существующему миропорядку. Он уверен, что такая альтернатива есть, и заключается она в коммуникативном действии: «Повседневная коммуникативная практика позволяет достичь взаимопонимания с учётом притязаний на значимость – и это единственная альтернатива более или менее насильственному воздействию людей друг на друга»106.
В общих чертах суть коммуникативного действия заключается в следующем. Оно ориентировано не столько на цель, сколько на взаимопонимание. В процессе коммуникативного действия акторы внутренне согласовывают между собой планы своих действий и преследуют свои цели только при условии согласия относительно ситуации и ожидаемых последствий. Процессы взаимопонимания «нацелены на достижение согласия, которое зависит от рационально мотивированного одобрения содержания того или иного высказывания»107, и, в свою очередь, не могут быть сведены к телеологическому действию.
Необходимость консенсуса особенно настоятельно подчёркивается Ю. Хабермасом, при этом наиболее важное значение имеет убедительность аргументов: «В коммуникативном действии один предлагает другому рациональные мотивы присоединиться к нему в силу скрепляющего иллокутивного эффекта, которым обладает приглашение к речевому акту»108.
В понимании Ю. Хабермаса информация, претендующая на значимость (то есть истинная, правильная и правдивая), лишается разрушительного потенциала и превращается в мощный созидательный ресурс. СМИ в случае трансляции истинной информации начинают полностью соответствовать своему названию и становятся важнейшим средством коммуникативного действия – как между социальными группами, так и между обществом и государственными структурами. Хотя статус государства и руководства вообще должен будет претерпеть значительный пересмотр: власть как процесс доминирования уйдёт в прошлое. Теоретически возможен вариант замены аппарата власти средствами массовой информации и коммуникации – с приданием последним институционализированной общественно организующей функции.
Проблема в том, что политическая элита, по-своему понимая важность коммуникативной среды, подчиняет её политике закрепощения и консервации существующего порядка. Например, путём развития массовой культуры. Суть потенциальных средств освобождения оказывается извращённой: «Коммуникационные структуры общественности, находящиеся во власти средств массовой информации и поглощённой ими, настолько ориентированы на пассивное, развлекательное и приватизированное использование информации, что когерентные, т. е. целостные образцы толкования (хотя бы среднего радиуса действия) просто не могут больше сформироваться. Фрагментаризированное повседневное сознание располагающих досугом потребителей препятствует образованию идеологии классического типа, но само становится господствующей формой идеологии»109.
Надо отметить, что в уже упоминавшийся 11-летний период независимости российской прессы, описанный Е. Яковлевым, дискуссионный, полемический характер повседневной работы СМИ содержал в себе возможность коммуникативного действия в понимании Ю. Хабермаса – как основы для саморазвития общественной организации. Тем печальнее констатировать, что уже в 1995–1996 гг. высшее руководство российского центрального телевидения сделало добровольный сознательный выбор в пользу превращения их сферы деятельности в инструмент поддержания «бюрократической рациональности»110.
Нельзя не привести ещё одно высказывание Ю. Хабермаса, поскольку оно непосредственным образом затрагивает один из наиболее обсуждаемых вопросов в сфере СМИ. «Круговороты денег и власти в экономике и общественном управлении должны быть ограничены, сдержаны, и в то же время отделены от коммуникативно структурированных сфер действий в частной жизни и свободной общественности: иначе они будут ещё больше перекрывать жизненный мир своими вносящими диссонанс формами экономической и бюрократической рациональности. Политическая коммуникация, берущая начало в понимающих ресурсах жизненного мира, а не созданная партиями, вовлечёнными в государственные дела, должна защищать границы жизненного мира и его императивы, т. е. упорно добиваться выражения требований, ориентированных на потребительную стоимость»111. По сути дела, этот отрывок не что иное, как философское и политико-экономическое обоснование идеи общественных СМИ, которые на Западе получили воплощение в виде общественного телевидения.
Общественное телевидение – формальная альтернатива коммерческому и государственному телевидению. А значит, оно в равной степени свободно от идеологического контроля со стороны правящей элиты и от власти капитала, в том числе рекламного бизнеса.
В разных государствах существование общественного телевидения поддерживается из разных источников. В США, например, это добровольные пожертвования физических лиц и крупных фондов (Форда, Карнеги и др.). Такого рода благотворительность всячески поощряется и государством, и законом, и фискальными службами. В Европе чаще всего общественное телевидение поддерживается абонентной платой владельцев телевизоров.
В ряде стран общественное телевидение занимает господствующие позиции. В Великобритании, например, общественная «Би-Би-Си» (по крайней мере, что касается устава и финансирования корпорации), в Японии – «Эн-Эйч-Кей», в ФРГ – общественно-правовой канал «АРД» и т. д.112
Что касается российской действительности, то достаточно сравнить концепцию Ю. Хабермаса с историей создания «Общественного Российского телевидения» (сейчас – ОАО «Первый канал»113), называвшегося общественным лишь формально.
СМИ в парадигме структурализма
Структурализм – общее название совокупности методов гуманитарных наук, связанных с обнаружением и описанием организационных структур (систем воспроизводимых устойчивых связей объекта) в разных областях культуры.
Язык в рамках данной парадигмы определяется в качестве основы разумного бытия: по убеждению структуралистов, «смысл, разум, а в конечном счёте и весь социальный мир формируются благодаря структуре языка»114. Через языковую систему значений в конечном итоге проводится структурный анализ любого текста, изображения, общественного явления. Главный принцип структурализма: суть происходящего становится понятной благодаря изучению отношений между знаками в системе.
Заслуга выведения интереса к структуре за рамки интереса к языку принадлежит французскому учёному Ролану Барту. Он заложил основы семиотики (учения о бытии, представленном в виде знаковой системы), в рамках которой предложил трёхступенчатую иерархию отношений между знаками и выделил три типа отношений между ними. Согласно его идеям, мера абстракции возрастает от уровня к уровню: символическая функция знаков – включение знаков в систему регулярных оппозиций – раскрытие сети коннотаций (куда знак включается, находясь в конкретной системе).
Движение от ступени к ступени позволяет представить социальную систему в виде единой структуры, или сети знаков, по которым можно проследить отношения исследуемого процесса с другими её элементами: «Семиолог видит, как знак движется в поле значения, пересчитывает его валентности, очерчивает их конфигурацию: знак для него – осязаемая идея»115.
Таким образом, при должном уровне формализации политические действия, народные гуляния, защита диссертаций – и, разумеется, информационные телепрограммы – оказываются узлами структурной решётки бытия. Или же точками в многомерном знаковом пространстве с бесконечным количеством координатных осей (например, осями политики, экономики, культуры, экологии, медицины и т. д.). Соответственно, каждая точка, каждый общественный феномен имеет собственное количественное значение на каждой из осей. Качественные характеристики определяются в процессе взаимодействия с другими объектами, движения в знаковом поле. Роль СМИ (и в частности, телевидения), следовательно, уравнивается в значимости с ролью политических институтов – как, впрочем, и других социальных субъектов116. Структурный анализ содержания телевизионных сообщений, в свою очередь, теоретически полностью раскрывает их политическую и культурную значимость.
Огромный интерес между тем представляют размышления Р. Барта относительно распределения функций между изображением и текстом в средствах массовой коммуникации. На них стоит остановиться подробно, поскольку, по сути дела, речь идёт о поиске механизмов воздействия медийных структур на массовую аудиторию, об обосновании манипулятивного потенциала СМИ и, в частности, телевидения, что особенно ценно в нашем случае.
Прежде всего, Р. Барт уверен, что любое изображение не может быть самодостаточным. В первую очередь потому, что «под слоем его означающих залегает плавающая цепочка означаемых; читатель может сконцентрироваться на одних означаемых и не обратить никакого внимания на другие»117. Другими словами, читатель или зритель может не вычленить из всей совокупности коннотаций нужных, задуманных автором сообщения в качестве основных.
Текст в данном случае выступает в качестве закрепления и связывания нужных автору смыслов, с тем расчётом, чтобы получатель сообщения воспринял именно их: «текст ведёт человека среди множества иконических означаемых, заставляя избегать одни из них и допускать в поле восприятия другие; зачастую тонко манипулируя читателем, текст руководит им, направляя к заранее заданному смыслу»118. По крайней мере, это мнение – один из вариантов ответа на вопрос о значимости видео и текста в телевизионном эфире. С точки зрения структурализма, утверждение о том, что «телевидение – это прежде всего картинка», неверно.
Другой пласт соотношения изображения с текстом – свойства обоих видов сообщения. Верно улавливая направление развития технических средств массовой коммуникации, Р. Барт говорит о возрастающей роли фотографического способа отображения действительности. В лице документальной фотографии, пишет он, человечество впервые в своей истории столкнулось с сообщением без кода. Будучи аналоговым способом воспроизведением объектов окружающего мира, фотография не нуждается в денотации, т. е. восстановлении изображения исходного объекта путём его трансформации в дискретные знаки или символы. Фотография сама по себе есть денотация, в отличие от ближайшего своего аналога – рисунка, который всё-таки предполагает преобразования, избирательность отображения и владение техникой – тот же самый набор требований, который предполагает использование любого кода. Фотографию же отличают натуральность и объективность – в первую очередь потому, что она производится не человеком, а механизмом.